История первая "Кто я?"

Самым интересным, оказалось, про мушкетеров, Дюма. Дружба, любовь. приключения. Здорово. Вот и сидел, я бывало, представляя себя там, во Франции, среди всех этих людей. Больше всего понравился Атос. Не знаю почему.

Однажды, возвращаясь из подвала, я отлично позанимался "спортом". Боксом и бегом.

Почему я так сделал? Я не знаю. Шел, тихарясь к забору, и вдруг услышал сдавленные крики, топот ног, сопение.

Осторожно выглянул. Три каких-то парня пинали четвертого, лежащего на земле. Я уже почти ушел, как вдруг лежащий схватил одного из троих за ногу, повернувшись ко мне лицом.

Это был Лопата. Саня то есть...

... Ветка сломалась при первом же ударе. А казалась крепкой... Я чуть растерялся, а в это время Саня пользуясь удивлением нападающих, свалил того, кого схватил за ногу.

Парни быстро оправились и двинулись на меня. Я начал пятится к кустам. Что я мог им противопоставить? На вид им было лет по 13 — 14.

— Бежим! — заорал вдруг Саня и скакнул в сторону забора.

Его противник лежал, скрючившись, зажав руками то, из чего писают. Этим криком он будто включил мои ноги. Ух, никогда так быстро не бегал!

Топот и мат слышался за нами до самого забора. Я перелетел бетонную плиту (высокую, в общем-то), как на крыльях. Отбежал метров сто, и увидел стоящего Саню — Лопату.

— Че успел? — блеснул он зубами в улыбке. — Ништяк!

И хлопнул по плечу.

— С меня долг! — сказал он, потирая припухлость на челюсти. — Твою мать, думал запинают!

— Кто это такие? — спросил я, переводя дух.

— Да! — махнул он рукой. — Местные гопы!

Мы пошли в сторону зданий.

— Ты то, что делал за забором? — спросил меня Лопата.

— Гулял, — пожал я плечами.

— Это зашибись, что та там гулял! — поржал он.

Я покивал в ответ.

— Ладно, — сказал он, когда мы дошли до нашего корпуса.— Никому, ага?

Он подал руку.

— Ага, — повторил я.

— -

Танька пришла с припухшей губой. Я заметил не сразу, а потом до меня дошло, что она как-то с трудом говорит. Я и всмотрелся.

— Это че? — спросил я, показывая на губу.

— Да я упала, — гульнула глазами девчонка.

— Ага, — скептически произнес я. — Че врешь-то?

— Да я, правда, упала, — а в глаза не смотрела.

— За что? — настаивал я. — И кто?

Она выдохнула и как-то вся обмякла, будто сдулась.

Оказалось, что это та самая, которая лошадь напоминает, как там ее, Беляш, вроде. Кажется, такое погоняло...

... — А я не брала, понимаешь! — глаза девушки были полны слез. — А она говорит, что это я!

— Ну и что. Пусть говорит, — хмыкнул я.

— А ей все поверили! — чуть не рыдала уже Таня. — Понимаешь все! Теперь воровкой называют!

— Зашибись, — сплюнул я. — И что? Почему она на тебя-то наехала?

— А ей кто-то сказал, что это я заходила к ним. Она сразу ко мне.

— И чего? Ты ведь не брала!

— Так она сразу в тумбочку, а часы ее, там лежат!

— Ну, так ты ведь не одна в тумбочке живешь. Почему сразу ты?

— А Алена, соседка моя, сказала, что я пришла и что-то положила! А я потом прихожу, а все вокруг молчат. А Беляш стоит с часами возле моей кровати!

— Не, ну че за хрень?! Она могла их и сама подкинуть и типа найти!

— Так, Ольга, староста наша, с ней рядом стояла. Говорят, что часы уже там лежали!

Девушка все же заплакала. Я обнял ее, поглаживая по голове.

— Что-то тут не чисто. Ты не брала, а часы у тебя в ящике. Хрень какая-то.

— Теперь со мной все разговаривают сквозь зубы! Все вещи убирают!

— Вот свинство. Ну ладно, я, что нибудь придумаю.

"А что тут сделаешь", — думал я после. В Таньке я уверен, зачем ей, жившей, между прочим, раньше там, за забором, и неплохо жившей, эти часы? Что она никогда часы не носила?

Нет, ладно бы у своих. А то у старшаков! Нахрен, даже если и действительно Таня такая воровка, нарываться так? Да еще и в тумбочке оставлять потом? Я думаю, надо за этим Беляшом — Чебуреком посмотреть. А что еще сделаешь?

4.

— И зачем? — глухо спросил я у себя, садясь на лавку. — Даже не пожрал.

Я лег, закинув руки за голову. Что-то часто стал я посещать эту комнату под лестницей. Но, черт возьми, как это терпеть?

А что произошло. Ну, дал я в ухо. Так за дело. Шел в столовую, смотрю Веня, стукачок наш, со своим шакалом, Павликом, малого какого-то в углу зажали. Ясное дело, булочек, конфет хотят. Самого так зажимали, только я хрен чего выносил, сам съедал. Правда, потом отгребал звиздюлей, только пошли они!

А парнишка этот, из младшей группы, уже чуть не ревет. Нашли же, блин, объект. Очки, лицо как у ангелочка. Хлюпик, если откровенно. Ну, это, для этих двух уродов, нормально, даже хорошо. Чем слабее, тем лучше. Да еще и вдвоем.

Что с ними разговаривать? Подошел, да звезданул Вене в ухо. Он завыл сразу. Павлик этот, стоит, испуганно смотрит. Это вам не малышню зажимать! Веня чуть очухался, и я ему еще в живот добавил. Павлик же попятился, в глазах страх. Суки. А малой стоит, глаза полные слез.

— Игорь, — подал я ему руку.

— Виталий, — пропищал малец, несмело пожимая ладонь.

— Будут еще доставать, — кивнул я на Веню с Павликом. — Скажешь.

Виталик несмело улыбнулся.

Только сел за стол, только за ложку взялся, влетает наша ведьма и цоп меня за шкирку. Быстро — же Веня доложился. Ни слова не говоря, Изюмина потащила меня к карцеру нашему, открыла дверь, взяла за шею и с силой втолкнула внутрь.

Вот теперь сижу. Как же так получается? Что, это правильно, когда у слабых последний кусок отбирают? Веня и так не худенький, нет же, еще хочется ему сладенького. Ну, урод, выйду, вешайся.

... А видно, хорошо я нашу мегеру разозлил. Опять ночевать здесь. Хорошо, что еще осень, не зима. Не так холодно.

Сон все не шел, полоска света под дверью давно погасла, а все ворочался на жестком своем ложе. Завтра контрольная по математике, а я вот готовлюсь, млять. Опять двояк схвачу. И опять Изюм истерить будет. Да и фиг с ней. Зато на душе, отлично. Поставил на место погань! Только жрать охота.

— Игорь, — услышал я вдруг шепот за дверью. Голос детский.

— Игорь, это Виталий, — вновь прошептали там.

Я соскочил с лавки, подошел к двери.

— Ты че тут ходишь? — тоже шепотом ответил я. — Сюда же хочешь?

— Я тебе тут принес. Вот, — под дверью пролез бумажный кулек.

Я поднял его, развернул. Булочка. Усмехнулся.

— Ну и нахрен? — спросил я. — Ладно, спасибо. Давай чеши отсюда.

— Ага. Ну, я пошел, — прошептал парнишка, и я услышал тихие шлепающие шаги. Босиком пришел.

После пайки глаза сами стали слипаться.

— Добро тянет добро, и похрен, кто, что думает, — тихо сказал я, засыпая...

... Труба какая-то. Я летел по ней, она извивалась, а я все летел. Впереди показался свет.

Очутился я в пещере. Откуда-то лился мягкий неяркий свет, не оставляющий теней. Камень был на вид какой-то теплый. О, и точно теплый (это я пощупал). В дальнем конце виднелся проход.

И попал в такую же пещеру, только теперь вместо прохода с другой стороны были двери. Деревянные такие, добротные двери, даже скорее ворота.

А еще в пещере стояли две фигуры. Закованные в железные доспехи, черные как сажа. Стояли, будто статуи, только глаза выдавали, что они живые. И эти глаза были (странно), добрые. И как есть, слева была женщина.

Я с опаской подошел ближе, а они как бухнутся на одно колено! Я чуть не убежал!

— Приветствуем, повелитель, — прогудели их голоса разом — Мы ждали тебя!...

...Проснулся, еще темно. Вот же, какой я! То аварии, то рыцари какие-то снятся! Повелителем обзывают. Сон больше не шел. Выспался, ага! И че теперь делать?

— -

В пятницу все идем в поход. Типа, традиция, осенью ходить на берег реки, и жечь костры. Ладно, хоть за забором погуляем!

С Танькой вот что делать? Как помочь? Она уже извелась совсем. Вот ведь как бывает! Один, типа Вени, срет всем и ничего. Совесть даже не мучает. А Таньку совсем загнобили. Почему же таких как Веня не гнобят?

Почему, почему. Говно тронешь, оно вонять начинает. А нормальному человеку, так вести себя западло. Мучиться будет. Что же все-таки сделать?

Блин, нет, так не пойдет. Что я голову ломаю? Надо по месту смотреть, по обстановке.

Толпа свернула с дороги в лес. Блеснула между деревьев гладь реки. Блин, отошли на триста метров (ну ладно, где-то на километр) о, поход!

Только разожгли костры, как объявили эти долбанные конкурсы. Все потянулись на поляну. Я по привычке шел последним. Поэтому и заметил, как эта тварь Беляшная, свернула в лес, подождала пока все уйдут и обратно к вещам пошла. Это я увидел, потому что без палева пошел следом.

Вот гнида. Эта тварь порылась в сумке, явно кого-то из воспитателей, извлекла на свет божий кошелек и воровато оглядевшись, подошла и сунула его в чей-то рюкзак. Сто пудов Таньки.

Стоящая на стреме какая-то девка (воспитатели сказали, что нужно на всякий случай посторожить, и она сама вызвалась) показала ей большой палец. Ага, а это Алена наверно. Хотя, может и нет. Черт, надо этого сторожилу отвлечь и кошелек— то перепрятать. Оп, идея.

Я пошел ко всем. Там что-то делали на поляне, прыгали, скакали. Пофиг. Так, где он? Ага, вот.

— Короче, Виталя, такое дело, — говорил я пареньку, отведя в сторону. — Нужно одному человеку помочь. Ты как?

— Так, это, — засомневался Виталий. — Что я могу?

— Тебе надо как-то отвлечь ее, — я показал на сторожиху. — А я остальное сделаю.

Парень задумался.

— А все равно как? — поинтересовался он.

— Лишь бы ушла. Хотя бы минут на пять.

— Есть идея! — улыбнулся Виталий...

...Я быстро ретировался обратно на поляну, перепрятав кошелек. Вот удивится Беляшина. Кто ей после этого поверит?

Однако, Виталик, рисковый пацан. Подошел к рюкзакам, типа что-то ищет, и только девка отвернулась, подскочил и пенделя отвесил!

— Я проспорил! — закричал он, когда та, офигев, повернулась.

— Я тебе сейчас, малявка проспорю! — прокричала девчонка и кинулась к нему.

Он наутек. Хорошо побежал, вряд ли догонит. "Ну и дети, однако, у нас" — думал я, пробираясь к вещам и слыша удаляющиеся крики.

— Кто взял? — вопрошал директор, — Лучше сами признайтесь, ведь все вещи проверим.

Угрюмо молча, все заозирались.

— Так, ладно.

Пропажу воспитательница обнаружила сразу. Беляшина постаралась. Сумку открытой оставила. Сволочь.

Начали со старших парней. Карманы, вещи, сумки. Чисто. Перешли к нам. Сначала конечно и у нас парней трясли. Но не нашли ничего. Беляшиха стояла и мерзко улыбалась втихушку. Ну, ничего не долго осталось тебе улыбаться.

Лицо этой лошади вытянулось, когда в ее рюкзаке, на самом верху, обнаружилась искомая вещь. Она смертельно побледнела, бросила затравленный взгляд на директора, на свою воспитательницу (ее и был кошелек).

— Это не я! — пролепетала она.— Я, я...

— Вера, ну зачем? — спросила тихо воспитательница.

На поляне воцарилась мертвенная тишина.

— Это не я! — вдруг заорала эта Вера. — Это она! Она мне подбросила!

Ее палец тыкал в сторону Таньки.

— Вера, не ухудшай ложью свое положение, — проговорила снова женщина.

Лицо Беляша пошло пятнами. Она глазами больной коровы, глядела вокруг и натыкалась лишь на осуждающие (и довольные) взгляды. Когда она посмотрела на меня, я не удержался и, улыбнувшись во весь рот, игриво ей подмигнул. Она аж вздрогнула.

— Ну что Михаил Львович, инцидент исчерпан? — спросила воспитательница у директора.

— Здесь да, — ответил он. — Об остальном позже поговорим. У меня в кабинете.

Его взгляд, упертый в эту лошадину, не обещал ничего хорошего. Та будто сдулась, сразу вдвое уменьшилась.

— Клево! — сказал сзади кто-то.

Я обернулся и увидел Виталика. Он стоял и улыбался.

— Да! — произнес я. — Спасибо!

— Не за что, — важно ответил мальчик. — Если, что обращайся!

5.

"Догулял под дождем". Кашель вновь сотряс тело. Теперь уколы тыкать будут. Уазик свернул с дороги и въехал во двор больницы.

Палата была большой, светлой. И до отказа забитой. Койка свободна только одна, возле окна. В принципе неплохо.

— Давай ложись, — мягко сказала медсестра. — Доктор сам придет потом, посмотрит.

Я без сил повалился на кровать. Знобило. Через пол часа в палату зашел высокий мужчина, в белом халате.

— Так, понятно, — сказал он, послушав меня. — Вовремя тебя привезли. Еще бы чуть-чуть и воспаление!

Дня через три стало лучше. Кашель стал намного реже, уже не выворачивал внутренности. Жар спал. Почти хорошо себя чувствовал. Появились и проблемы.

— Слышь? — подошел ко мне как-то утром какой-то парень. — Давай койками махнемся?

— Зачем? — удивился я.

— Да мне возле двери надоело, — парень принял нагловато-насмешливый взгляд. — Хочу возле окна.

Меня взяла злость. Да, он чуть постарше. Да, крупнее. И наглее. Но какого хрена? А потом он захочет обратно, так и буду бегать.

— Я тоже хочу возле окна, — мрачно ответил я.

— Ты че, не понял?! — повысил тот голос. — Иди туда, говорю!

— А давай лучше ты пойдешь? — в детдоме научился отвечать. — К двери и дальше?

— Че?! — буквально взревел парень.

И тут же засипел, сложившись в три погибели. Почему качки эти, все время забывают про яйца?

— Ты че, сука! — сдавленно произнес он. — Я ж тебе!

...— Да, да! — ответил я иронично. — Ты мне, я тебе.

Я встал и вышел из палаты. Постоял у окна в конце коридора, за которым шумел сосновый лес. Я так хотел туда сходить, что даже запах чувствовал хвойный. А вот мысли, неспешно крутились вокруг произошедшего.

Так, сейчас он себя накачает, потом пойдет искать, потом сам ляжет на мою кровать. Ну и хрен с ним. Видит бог, не хотел я. Просто некоторым дебилам, нужно непременно кого-нибудь унизить.

Ну, точно! Я зашел и увидел, как это тело, прямо в тапках взгромоздилось на мою кровать. "Учишь, учишь, все без толку", — подумал я, подхватывая табурет.

Он еле успел увернуться от удара.

— Ты че, псих! — заорал он. — Совсем охренел?!

Я лишь зловеще улыбнулся. Вот так! А то, хочу! Я тебе враз хотелку отломаю!

— Пошел отсюда, — прошипел я.

Вот, и надо было ему это? Как теперь выкручиваться? Уйти — показать, что испугался, быкануть — получить по голове табуретом.

Тут вошла медсестра. Он, получив законное основание уйти, как говорится с честью (хотя откуда это у него) встал, процедив:

— Потом поговорим.

Ага, сейчас! Прямо бегу спотыкаюсь!

На следующий день этого бычка выписали. Наверно посчитали, что уже здоров, раз на людей скачет.

В палате стало ощутимо легче. Видимо он уже всех достал. Заведется вот гнида такая, всем настроение портит!

Оставшиеся две недели прошли клево. Ел и спал. Спал и ел. Давно так небыло. На улице тем временем ощутимо похолодало, лужи почти не оттаивали. Скоро ноябрь не мудрено...

— -

...Я опять очутился в той пещере с рыцарями. Они грохнули кулаками в грудь.

— Повелитель!