Тут и спрашивает меня Дзинь-ака, а что за оружие волшебное, расскажи-ка нам устройство его, уж больно оно занимательное. Смекнул я — не спроста, ой не спроста интересуется, да и борода у него странная — на висках растет, и на лысине вместо чалмы шапочка маленькая. Что-то не похож он на старца почтенного, что для вящей мудрости интересуется устройством миро окружного. Не засланец ли это капитализьму подлого. Вон Шпыркович-бей сразу видно — мудрец, народной медициной интересуется, может и открою ему пару секретов я из не значительных. Не подал я виду, что заподозрил недоброе. Перешел на темы исторические, мол жил сранья великий коммунар в степи Монгольския — Потрясатель Вселенной Великий Чингис-коммунар. А издал он законы правильные, на железных плитах выбитые, хоть и сперли все лома сборщики да запродали капиталистам за водки четок, но остались шкуры тайные, дедом на махру у древних шаманов выменянные (не простая махра, волшебная, в ней великия мудрости книги хранилися, и те мудрости в махорку впиталися). Той махрой когда шаманы затягиваются — видят мир будущего, как летят на крыльях по воздуху, а вокруг собаки зеленые. А на шкурах тех ясы записаны (да кто знает, почему так называются, может по малой нужде ему хотелася, когда название нерадивый писарь записывал). Ясы те говорят, что и мыться нельзя и одежки стирать (вроде как говно само отваливается, ну грязь — пугание ворогов)— во как об экологии заботился, и что типа сижу, мясо ем, ну и ты подходи, садись, выпей воды колодезной, ведь извесно всем — вода ценность там, а поймаешь если капиталиста проклятого, то казнить не моги без дозволения суда коммунарского, бо закон есть превыше всего, когда коммунару требуется. А еще утвердил нормы обрезания, правда в шкурах тут смазано слегка, видать писарь рыдал, когда писал о сем, представляя себе восьмое обрезание. Хотя чего рыдать, нельзя обрезать дальше патронника — сам проверял, потому как патроны вываливаются. И что телеги все должны ходить на железных осях, деревянные у кого — природный враг и колдун, смерть ему. И поминать нельзя словом почтительным всяких мэров там, президентов надуманных, бо не подчиняются закону коммунарскому. А шаманам всем платить налог нельзя, потому как денег на арбу с мигающим факелом уходит не счесть числа — нет хуже беды, чем зрить шамана в нищенстве.

Баю, значит, я речи умныя, а сам обрез пытаюсь нащупати, потому как рожи мне их не ндравятся. И Шпыркович-бей у же ножик достал, типа плова кусок отрезать собирается, и Дзинь-ака уже третий шампур облизывает и на блюдо пред собою складывает. Тимур-джан закончил петь песни свои волшебныя. Шарю я обрез, а нащупываю тело крепкое суперперис ханум, подзабыл я враз, что воевать хотел, вдохновила меня женщина добрая на новый рассказ для телепузиков. Чу, слышу я грохот пошел, вижу танк КВ — то Толян-сапог на нечестно нажитом меня уязвить хотит, мерзопакостный. Хм, и Круз-колдун на шайтан-арбе стволами пушками весь ощетинился, типо покажу щаз тебе удаль капиталистическую. Но не смутился я, обрез достал, да револьверт наган (что — где взял? В дыре межпространственной силой мысли его высветил, притянул в руки пролетарские. Чего — не пролетарские? А бетон кто месил, братья черные?). Как увидели оне оружие страшное, заюлили вдруг, стали прятаться по складкам местности, кустами-ветками себя прикрываючи. Ну а я — мирный человек. Прыгнул на шайтан-ногу, уехать хотел, да промахнулся слегка, вместо седла на шток попал, так че скакалося в три раза быстрей, чем кенгура-шайтан. Развил скорость такую невиданную, что не достала ни одна пуля капиталистическая. Так что все вы теперь запомните — запас хода у палко неслыханный, скорость приборами необмеряема, да и ходит он мяяягко так.

Где-то в теплой Средней Азии, все еще наши дни.

Таки прыгал-скакал праведник по широким простором южных земель, а надо-то в землю байкальскую. И опять ему караван в пути, да не шайтан-арба капиталистическая, что по палкам железным бегает, а простой караван, с ослами-баранами. А и видит он, что идет там Чижик-праведник, что вырвался из когтей гада Филина, хоть унижен был, да не побежден он есьм — раз ушел, победа его. Гля, а вместе с ним еще потерпевшие — правдоруб Херлин-гей и еще один с заграничным именем толь Сортириздат, толь, не поймешь, Издат в сортир. Идут, перьями помахивают, благочинный разговор ведут. Одно перо у Чижика, два у Херлина, ну а иностранный гость сразу аж с тремя, сразу видно — мудрецы видные. Подскакал Учитель к ним:

— Здравствуйте, братия. Куда ваш путь ведет, может вам со мной.

— Здраствуй мил человек, поклоняясь те ему молвили. Путь наш в страну вечной демократии, а едем мы от злобных недругов, что своими злобными кознями хотели перья наши сломать, да поменять на палки шершавые, что черенками служат инструменту сельскохозяйственному. Не стерпели наши души возвышенные, гармонией Вселенной настроенные, посягательства такого грубого, вот и едем мы в страну демократии, где правят общечеловеческие ценности. Есть там штаны качественные, есть и средства противозачаточные, с вычурной вышивкой, все из себя гламурныя. А и колбасы пятьсот сортов, есть и байки интересныя, что показывают в вертеп-ящике, прозываемом злыднями зомбическим. Правят там люди справедливыя, что денно и нощно о народе Земли беспокоятся, а где нет демократии — оне бесплатно ее на бомбах сбрасывают.

— Чудны слова говорите вы, что за страна чудесная, а не коммунары ли правят там под ликом великого Ленина?

— Что ты, брат дорогой, то лучше горазд. Коммунары что — работать нать, ну а здесь все на волшебном блюдечке, что завется кредит, но отдавать не нать, учтено уж все, отдадут потом потомки далекия.

— Не достиг я еще просветления сего. Рано в страну такую продвинутую. Был я раз в заморской земле, куда привезла меня лодка железная, без парусов-весел бегающая, но правили там капиталисты проклятыя, что угнетали братьев черных моих, запрещали им петь песни народные и брать с магазинов за бесплатно все. Сам трудился там с ночи до зари, целый час, понимаешь, кнопку жал. А в итоге что — поругание, да в родную тайгу пинком под задницу.

— Тяжела судьба твоя, сиротинушка, но дадим мы слово тебе напутственное — не обужай ты взглядов широких своих, а и добьешься ты просветления.

И поцеловали его в уста сахарные, называли его своим яхонтовым, не хотелось с ними расставатися, но ждали его ученики верныя в байкальской тайге страждущие. Аи силы тут нашлись у великого, вспомнил он про тайный манускрипт, что забыл во время путешествия. Развернул, а там коричневым посередь тайги портал отпечатался, ну може не портал, но очень похожее, ведь в седушке прыгпалко спрятан был тугамент. Ага, развернул, сориентировался по мху на пне (а извесно всем, что вместо компаса пень пойдет, что мхом порос — где он есть, значит там юга, потому как все к теплу тянутся). Где пень нашел, опять же в дыре пространственной просветленным умом узрел, потому как синий гриб да под настойку Новодворихи дает просветление коммунарское. Значит разглядел портал, прикинул расстояние, аккуратно залез на шайтан-ногу, помня прошлое, и поскакал к великому будущему, песню о сказке, что стала былью, насвистывая

===================================================================================================

Не поймешь какие места, время тоже.

Долго ли скакал, коротко ли, а и выехал в место странное — стоят столбы полосатыя, меж ними палка опрокинута, будка там же стоит деревянная, а не ней 'Таможня' написано. А и сидят в той будке люди вида странного — сами мелкие, руки длинные, пальцы все в когтях, ажно страх берет. Одеты все в одежды зеленые, а в петлицах звезды горят ярким пламенем. Шапки у них — самолет-ковер усядется, но лица очень приветливые. А дорога идет меж тех столбов, а вокруг поле чистое, ни заборов тебе, ни указателей. Подскакал Учитель добрый к ним, речи завел приветливые:

— Аи по добру ли вам по здорову, добры молодцы, что сидите в чистом поле вы в сооружении, на туалет-сарай сильно смахивающем. Зачем палка вам поперек столбов, и какого вы роду племени.

Отвечают ему добры молодцы:

— Все путем у нас, добрый человек. Таможенники мы — государев люд, али не узрел ты одежды наши национальные? Сарай этот есть — пост таможенный, поставлен здесь для сбора подати в казну государеву с люда проезжего. А скажи-ка нам добрый молодец, какой есть тугамент у тебя на лицо твое доброе, да на средство транспортное, явно не в нашем государстве произведенное, а есть ли справочки о состоянии здоровья твоего волшебного, да транспортного средства иностранного производства техническом состоянии. А разрешение на оружие, а права водительские, а тамга государя нашего на посещение страны в пути следования. А чего везешь, есть ли тугамент, а заполни-ка ты декларацию, на сто семнадцати листах составленную, а подрывной литературы нету ли, в коей девы изображены в позе пленительной. Что, мужики голыя? Нее, по нынешнему времени это можно теперь, толерантность везде. А и нет ли у тебя наркотиков, от коих видятся собаки зеленыя, по небесам аки птицы рассекающие. Да заплати-ка ты подати, мы не много возьмем, коль откатишь нам.

Торговался три дня добрый молодец с людом таможенным, заполнил три декларации, поминая мать и отца их и всех родственников, три шкуры отдал за земли топтание, и тут ему история вспомнилась, слышал коию на уроке историческом, на который попал случайно так в годы свои школьные: А прошлася по вольным землям шляхетским орда Гитлера проклятого, не к ночи будет помянутого, за месяц всего, бо дороги были великолепны там, силами пролетариев построенные. И вот вышла орда на границу страны великоей, тогда еще народом управляемой под ликом Светлого Ленина, и застряла там на посту таможенном на два года почти безвылазно. А Учитель, великий праведник, за три дня всего управился.

Скачет дальше к цели заветноей, глядь телега у дороги, чудно изукрашенная: поверху факел мигающий, сама в сине-белых полосках вся. А стоят у телеги по виду два боярина, жилеты на них ладные желто-неоновые, штаны с синими полосками, вот только посохи коротковаты полосатыя. Машут посохами ему боярины — мол, стой, великий праведник, хотим и мы приобщиться к учению твоему мудрому, да узрить лик светоносный твой.

— По здорову ли вам, боярины. А и не видите, тороплюся я, а вы меня в неурочный час останавливаетя.

— Здравствуй, мил-человек, племя гайцев мы, старший инспектор-прапорщик. Аль не видишь жезлы волшебныя, коим мы еду зарабатываем. А скажи нам мил-человек, что за транспорт сей, номера где на ем регистрационныя? А страховка есть, а техосмотра тамга? А покажи нам тугамент на управление. Нарушаешь ты правила движения дорожного, пересекаешь сплошную линию. Ну и что, что здесь нет, зато у таможни есть, поперек дороги нарисована. И знак там висит — въезд воспрещен. А вот за такия нарушения транспортное средство мы твое на штрафстояночку. А плати ка ты штраф немедленно.

Догадался Учитель в великой мудрости, что засланцы то мира капиталистического, грабят люд чесной по чем не попадя, и рвать когти отсюда надобно. Поднажал на прыгпалко могутную, да и оставил позади ворогов. Агааа, ему подумалося, вот оно проявление закона природного чингискоммунарово — деревянные оси у телеги той, тока и виду, что вся изукрашена, ну а с места сдвинуть ее — колдунство нужно великое.

Степь прошла, вот и лес пошел, и чем дальше, тем страшнеючи. Все темней вокруг, звуки странныя, чу, воет страшно кто, аж штаны мокрыя. Видит дом Балда на полянке стоит, а вокруг ни зги и не видно так. Не летал здесь черный филин-творец сколько положено, иль заклинанье было неверно прочитана, потому как покрыта дерьмом крыша вся и потеки его по стенам виднеются. И родным вдруг на Учителя повеяло — дом-то тот на двух прыг-ногах, значит живет здесь душа родственная. Обратился он к дому странному:

— А повернись к лесу, избушка древняя, передом, мне же зад подставь, наклоняясь слегка.

Повернулась избушка стремительно, наклонилась сколь надобно. Из дверей вдруг бабка вылетела с чугунком на голове наденутым, ну не вылетела, а так, выкатилась, бо была весьма объемная. Чугунком о лесину стукнулась и заверещала голосом нечеловеческим:

— Я совесть народа нашего, светоч в руках держащая, всю жисть от гебни пострадавшая, а со мной вот так непочтительно. Что за жизнь пошла проклятущая, секса нет и так, а и проглотила последнюю кукурузину, что варила на черный день. Что за сволочь тут шляется, не дает уединения интимного.

— О, душа моя, Новодвориха. Ты с чего здесь вдруг обретаешься. Тыж осталась в далекой тайге, с нами в коммунарский рай не пошла. А теперь вот тут, в стране неведомой, говоришь слова непотребные. Напоила бы меня настойкой чудесноей, а потом мы с тобой в баньке попаримся, расскажу тебе, как обрез творить — вот народ к тебе и потянется.

-Аааа, Балда-коммунар, коммунячья тварь, ну заходь в избу. Лучше ты, чем упырь, тот и разу не смог удовлетворить мои духовные потребности.

====================================================================================================

И вошли в избу бабкину, а изба та чиста раболатория — на стене икона Цукермана-мудреца, от партийных олигархов пострадавшего, в печи аппарат стоит-булькает, выдает, значица, настойку правоверную. Ингредиенты правда слегка пованивают, но не привыкать борцам за щастие народное. За окном тут мерзко ухнул филин-гад — СТАЛИН-БЕРИЯ. Бабку аж перекосило всю, волоса дыбом повстали все, словно от липестричества небесного, полчаса руки ниже плеч опустить не могла и ходила походкою странною. Аппарат же, булькнув истерически, выдал в трубу порцию. И на Учителя попало немножечко, с полведра всего — доля малая. И настало тут просветленье у Великого, что не ведомо зрит, видит будущее, как открытую книгу читает прошлое. Видит он себя на прыгпалко высокия, всю золотом каменьями изукрашенной, во дворце, в виде звезды сделанном, на берегу великого озера. Танцуют перед ним девы коммунарские, танцы высокоморальные под музыку, на камузе классическом играемую с неспешным снятием одежды всей. Вода течет по водопроводам пластиковым, из медвежьего дерьма слепленным, колосятся в полях грибы синие, стаи черных филинов украшают дома плиткою, а дороги камнем бутовым. И сидит у тисков Круз-колдун, цепями прикованный, пилит ствол капиталистический у кольта любимого, и принимает присягу верности Толян-сапог с обязательством погибнуть в первом бою в течение месяца, как порют хворостиной Дзиня по заднице, чтобы не вставлял скабрезные комментарии во время излияния мудрости Великого телепузикам, как изучают практологическую магию Шпыркович с Сезиным, но ниче понять не могут без СЛОВА Учителя. Красота везде и благоволение — коммунарский рай по тайге по всей.

Тут сменилась картина новою, узрел он предков в пещере каменной. Как нелегким трудом дед его синие грибы взращивает, как прячет в махорку душистую, шкуры с драгоценными знаниями. И колес-то нет у них, потому как метал — драгоценен весь, только на пули и украшения, а на оси и не хватает его. Видит изготовление портативной радивы из двух барабанов всего, питаемых атмосферным электричеством. Как несется из этой радивы благая весть по пещере всей, новости там, народная музыка. Так живут люди в первобытном раю, откуда пошли коммунаров традиции — не мыться в воде, не работать за долю малую: ты бизона словил — отдай на общество, потому как остальные у костра сидючи думали о справедливом мира делении, о возможности оценить труд всех, и что справедлив для всех только коммунаров закон — как узрел преступника, бей обрезом копья.