Третья Сторона

Ни вьюч­ных троп, ни при­зна­ков че­ло­ве­че­ско­го жи­лья они не встре­ти­ли. Их на­вер­ня­ка уже не ис­ка­ли душ­ма­ны, по­то­му что вы­жить в этих мес­тах прак­ти­че­ски не­воз­мож­но. Это с ка­ж­дым но­вым днем пу­ти все ост­рей по­ни­мал Милый. О се­бе он не бес­по­ко­ил­ся, но Вень­ка хоть и вста­ла на но­ги, но ху­де­ла на гла­зах. В зо­не аль­пий­ских лу­гов он по­зво­лял ей от­ле­жи­вать­ся по пол­дня на лас­ко­вом сол­ныш­ке, что­бы со­греть­ся. Но­чи в этих мес­тах бы­ли очень хо­лод­ные. На­едать­ся до­сы­та не до­во­ди­лось, а на­би­тый лу­ко­ви­ца­ми мел­ко­го чес­но­ка и ли­сть­я­ми че­рем­ши же­лу­док сво­ди­ли спаз­мы.

Веньку бы­ло не уз­нать. Она но­ча­ми на­про­лет си­де­ла у кос­тер­ка и что-то буб­ни­ла се­бе под нос. От­ве­ча­ла, как во сне, взгляд у ней ста­но­вил­ся от­ре­шен­ный. А од­на­ж­ды, ко­гда Милый вер­нул­ся с ог­ром­ной охап­кой хво­ро­ста и па­роч­кой куропаток, она встре­ти­ла его та­ким жут­ким взгля­дом, слов­но не уз­на­ла и при­ня­ла за душ­ма­на.

— Так ты меня с дуру и пристрелишь.

— Пристрелю, если бросишь, — мед­лен­но вы­го­во­ри­ла Вень­ка.

— Ни за что. Ты ж моя спасительница и исцелительница. Без тебя мои кости давно растаскали бы горные волки. Вернемся — я тебя к ордену представлю.

— Посмертно, — буркнула Венька. Она смот­ре­ла на неверный огонек костра, который плутовато трепетал на хворосте и никак не хотел нагревать воду в котелке.

— Они нас ско­ро всех съе­дят...

— О чем ты бор­мо­чешь? Я те­бе говорю, что мы с тобой будем долго жить вместе и никогда не расстанемся до самой смерти.

— К нам при­хо­ди­ли вол­ки, когда тебя не было... Они нас съе­дят.

— Чем ерун­ду бол­тать, луч­ше бы под­бро­си­ла в кос­тер ве­ток... Волки не самое страшное, людей нужно бояться.

— А вот я тебя и боюсь.

— Я тебя никогда не брошу.

— А замуж возьмешь?

Милый только досадливо отмахнулся и заботливо укутал ее бушлатом.

* * *

Шел тридцатый день их неудачного бег­ст­ва из плена. Скло­ны ок­ру­жаю­щих гор ста­но­ви­лись все бо­лее по­ло­ги­ми. Поя­ви­лись тро­пин­ки, уз­кие, ши­ри­ной со ступ­ню. По­том на­ча­ли встре­чать­ся ши­ро­кие вьюч­ные тро­пы. Вень­ка шла, бол­тая ру­ка­ми, как на шар­ни­рах, по про­гре­той ка­ме­ни­стой зем­ле. На об­тя­ну­том ко­рич­не­вой ко­жей ли­це, ка­за­лось, ос­та­ва­лись од­ни черные гла­за. Но и они глу­бо­ко за­па­ли и бле­сте­ли не­здо­ро­вы­ми огонь­ка­ми в зрач­ках. Она слов­но ра­зу­чи­лась улы­бать­ся.

— Веня! — гром­ким ше­по­том ок­лик­нул ее Милый, ко­то­рый шел да­ле­ко впе­ре­ди. — При­гнись...

За хол­ма­ми на ров­ном, как га­зон, лу­гу пас­лись две ло­ша­ди.

— При­сядь за кам­ня­ми и не вы­со­вы­вай­ся. Толь­ко сна­ча­ла про­верь, нет ли под то­бой ка­ра­кур­тов.

Он вер­нул­ся че­рез пол­ча­са, ве­дя на по­во­ду две справ­ные низ­ко­рос­лые ко­был­ки. Обе бы­ли до то­го не­пуг­ли­вые, что сра­зу про­тя­ну­ли лох­ма­тые до­вер­чи­вые мор­ды к ру­кам.

— Ка­кие до­б­рые ло­шад­ки, ку­шать про­сят, а мне не­че­го вам дать. Да­вай­те я вас рас­че­шу, вы у ме­ня во­об­ще ста­не­те де­воч­ки-кра­са­ви­цы.

Милый сра­зу по­нял, по­че­му ло­ша­ди та­кие глад­кие и чис­ты. Все бес­край­нее по­ле от ре­ки до го­ри­зон­та по­рос­ло не­вы­со­кой кус­ти­стой ко­но­п­лей. Ди­кая ко­но­п­ля в это вре­мя в са­мом цве­ту. Этих смир­ных ло­ша­док тут па­сут сбор­щи­ки цве­точ­ной пыль­цы. Шку­ры их сма­за­ны птичь­им жи­ром или ва­зе­ли­ном. Жел­тая пыль­ца лип­нет к во­ло­син­кам. Ве­че­ром вер­нуть­ся сбор­щи­ки и тща­тель­но вы­скре­бут всю пыль­цу. По­это­му и ка­жут­ся ло­шад­ки та­ки­ми ухо­жен­ны­ми. А в ру­ках сбор­щи­ков ока­жет­ся мяг­кий пла­сти­ли­но­вый ко­мо­чек нар­ко­ти­ка.

— Веня, — умо­ляю­ще взгля­нул Милый на походную же­ну. — Ви­дишь вон ту го­ру? Там на­вер­ня­ка наш пост. Нас ко­гда-то там вы­са­жи­ва­ли... Про­шу те­бя, со­бе­ри все си­лы, на­пря­гись. Нам нуж­но дос­ка­кать мел­кой ры­сью до той го­ры за час-пол­то­ра, больше лошадки не потянут. Ве­че­ром вер­нут­ся сбор­щи­ки ана­ши, они мо­гут нас за­ме­тить. Мы долж­ны ус­петь.

— Долж­ны так долж­ны, — без­у­ча­ст­но от­ве­ти­ла Вень­ка.

— Я по­са­жу те­бя на ко­ня и при­вя­жу на­креп­ко, что­бы ты не упа­ла.

— Ты ме­ня и так уже при­вя­зал на­креп­ко... от те­бя ни­как не от­вя­жешь­ся, — бес­связ­но бор­мо­та­ла Вень­ка в от­вет. — А потом ты меня бросишь.

— Веня, это наш по­след­ний шанс.

— Не­ту у нас ни­ка­ких шан­сов... Чует мое сердце.

Милый вско­чил на кау­рую и по­вел на ве­рев­ке за со­бой си­вую ко­был­ку, к кру­пу ко­то­рой при­вя­зал Веньку. Оду­ре­ваю­ще пах­ла цве­ту­щая ко­но­п­ля в рас­па­рен­ном по­лу­ден­ным зно­ем воз­ду­хе. Милый гнал по­кры­тых пе­ной ло­ша­дей и час­то огля­ды­вал­ся на Веньку, ко­то­рая все ча­ще кле­ва­ла но­сом, поч­ти ло­жась на бе­лую гри­ву.

Взмы­лен­ные ло­ша­ди в го­ру не по­шли, как их Милый не по­ну­кал. Он спе­шил­ся и по­вел свой из­мо­ж­ден­ный ка­ра­ван вверх по кру­то­му скло­ну.

— Стой, стря­лять бу­ду-у-у! — ок­лик­нул его из-за ска­лы ря­зан­ский го­во­рок. — Ру­ки вверх!

— Гла­за про­три, дерев­ня... Полковник Со­вет­ской Ар­мии пе­ред то­бой.

* * *

Милый от­вя­зал обес­си­лев­шую от тря­ской ез­ды Веньку и даль­ше по­нес ее на ру­ках. На­вер­ху ее за­вер­ну­ли в одея­ло, сде­ла­ли ан­ти­шо­ко­вый укол.

— От­крой ту­шен­ку и дай мне пач­ку шо­ко­ла­да, — при­ка­зал Милый сер­жан­ту-ря­зан­цу.

— А у нас вто­рой день ни­ча­во и не­ту­ти, — от­ве­тил тот, пя­тер­ней ути­рая тол­стый нос.

— С го­ло­ду­хи ко­но­пель­ку по­ку­ри­вае­те? — зло бро­сил Милый.

— Не, с нее еще больше есть хочется. А нас ту­то­ка за­ки­ну­ли на го­руш­ку, зна­чиц­ца. Мы и ве­дем на­блю­де­ние.

— Дав­но?

— С не­де­лю бу­дет. Все подъ­е­ли на­чис­то. Се­го­дня обе­ща­ли­ся нам су­хой кар­тош­ки и во­ды под­ки­нуть. Ну, и хле­буш­ка, зна­чиц­ца.

— Связь хоть ра­бо­та­ет? Вы­зы­вай вер­то­лет.

— А че там вы­зы­вать? Во­на там ле­тит уже.

— Ну и гла­за­стый же ты...

Милый до бо­ли вгля­дел­ся в би­рю­зо­вое не­бо и ни­че­го там не раз­гля­дел. Зре­ния под­се­ло с го­ло­ду­хи.

* * *

В Ка­бу­ле их на две не­де­ли по­ло­жи­ли в гос­пи­таль "для уст­ра­не­ния де­фи­ци­та ве­са". Вень­ка слез­но уп­ро­си­ла на­чме­да, что­бы их по­ло­жи­ли в двух­ме­ст­ную "ге­не­раль­скую" па­ла­ту. Тем и за­кон­чил­ся их ме­до­вый ме­сяц.

Молодой полковник стал молодым генералом и героем Советского Союза. Венька стала лейтенантом и кавалером ордена Красной звезды. Сразу после выписки из госпиталя генерала перевели к новому месту прохождения службы, для офицеров спецназа ГРУ не принято было сообщать родным точного адреса по понятным причинам. Веньку уволили с военной службы. У генерала-вдовца было еще двое сыновей, Венька родила ему еще Маришку, но отец не увидел дочку, как и Венька больше никогда не встречала милого Милого.

Запросы в министерство обороны не помогли разыскать отца Маришки — у Веньки не было оснований допытываться о судьбе человека, посвятившего себя секретной службе. Милый с Венькой просто не успели зарегистрироваться. Единственную память о милом Милом — ключ от ленинградской квартиры генерала у Веньки отобрал управдом, когда ее с Маришкой на руках вывел с их вещичками в руках участковый. У молодой матери не было права на жилплощадь.

* * *

В родном городе все тот же майор-краснопогонник из военкомата, который оформлял Веньку на военную службу, но уже с красным носом и синими погонами, отделался от лейтенанта медицинской службы запаса, орденоносицы и ветерана афганской войны стандартной отговоркой той эпохи: "Мы тебя туда не посылали".

Но обещал поставить на очередь для "улучшения жилищных условий". Никаких таких условий у Веньки не было, нечего было улучшать. Ее с ребенком даже в общежитие прописали временно, а поселили в кладовке на старом складе с матрасами, расположенном на территории больницы.

Снова к ней вернулось ненавистное слово "ждать".

Ждала квартиру в доме для "афганцев". Ждала, ждала, да так и не дождалась. Тогда Веньке надоело ждать. Взяла без спросу на больничной кухне топор, взломала дверь в только что сданном доме и вселилась в однокомнатную квартиру. Теперь уже ни один участковый не смог ее вывести с вещами из квартиры, как тогда в Ленинграде.

Работала она медсестрой в физиотерапевтическом кабинете местной больницы. Бывшая генеральша из горла вырвала у злой судьбы свое ненадежное счастье. О своем милом генерале Милом она не вспоминала. На кой ей все это? Ей и так прекрасно. Чудесная работа, отдельная квартира со всеми удобствами в новом районе. Мебель, телевизор и стиральная машина. И все это она себе сделала сама.

По тем временам счастье немалое.

У Веньки росла здоровенькая дочка, не нагулянная в девках, а сирота при живом отце, ветеране войны, генерале со всеми льготами. Записали все-таки ее на отчество генерала, хотя фамилия осталась детдомовская материнская — Добриян.

Венька ощущала себя не какой-нибудь вертихвосткой, а настоящей вдовой ветерана войны, так она всем и представлялась. Тут было мало от вранья — для нее милый генерал Милый умер навеки. Таких подруг по несчастной любви вокруг нее было предостаточно. В их кругу Венька не чувствовала себя ни обойденной, ни обиженной. Сразу появились кавалеры. Подружки утверждали, что такой писаной красавице замуж выйти, как раз плюнуть через левое плечо.

Девочку устроили в круглосуточный детский сад, с работы похлопотали. Как ни крути в бюрократической круговерти, а Венька орденоносец и ветеран пусть даже и малоприятной и малопонятной войны. На работе женщины сердечно опекали Веньку. Где опоздание простят, где с дежурства пораньше отпустят, чуть что — помощь через профсоюз выпишут. Или среди своих по рублю соберут.

И дождалась Венька жизни такой, что лучше и не надо.

* * *

Даже сейчас в этом выстуженном вагоне, Венька, вспомнив про то далекое время, улыбнулась и кокетливо повела плечами. Беспричинная злость на весь мир понемногу улеглась, желание выпить притихло, забралось куда-то вглубь и только время от времени напоминало о себе жжением на верхнем небе и фонтанчиками слюны, которые били иногда, душа позывами на рвоту.

Поезд проскочил, не останавливаясь, какую-то маленькую темную станцию. Венька с трудом прочитала ее название на фасаде — ехать оставалось еще порядочно. Она встала и закрыла-таки распахнутую дверь в тамбур, откуда тянуло холодом. Снова плюхнулась мешком на свое нагретое место и в который раз попробовала уснуть.

* * *

Тогда, одна-одинешенька, с маленькой дочкой на руках, она совсем неплохо зарабатывала в больнице на двух ставках, к тому времени успела приодеться не хуже других. Вещи покупала, вернее, доставала в тот час, самые модные. Часто сама расплачивалась в ресторанах, обзавелась даже парочкой золотых колец и сережками с камушками. Это уже по тогдашним советским меркам верх женского достатка. Подружки никогда не ходили с ней в ресторан, потому что ее чаще всего приглашали кавалеры на танец.

Появились новые знакомцы, которые предпочитали искусственное освещение. У них были искусственные зубы. Искусственные волосы и искусственная страстность, настоянная на восточных травах. Но именно у таких в то время водились большие деньги. Теперь это называют "девушкой по вызову", а тогда за Венькой ночью заезжала черная "Волга" с райкомовскими или обкомовскими номерами. Не стоит забывать о надежности Веньки — она была медработником, это очень важно для венерической репутации ее тогдашних клиентов.

Так и порхала ночная бабочка, жила одним днем, одной встречей, одним поцелуем. И жила неплохо, если определять в денежном исчислении. Но тогда деньги не шли в расчет. Котировались спецмагазины, спецполиклиники, спецсанатории.

Подросла генералова Маришка, всего год до школы осталось и — по неделям в детской саду, группа круглосуточная. Попробовала воспитательница пристыдить — нельзя так ведь, нужно хоть раз в неделю ребенку внимание уделить. Но Веньку просто так за рубль двадцать не возьмешь — мать в стационар перешла работать, а там через день ночные дежурства, да еще ходит по двум участкам уколы на полставки делать.