Негрский Старорус

4

Австралиец Смит оказался молодым парнем, но руки у него тряслись, а все лицо было подернуто красноватыми прожилками от беспробудного пьянства. Он мотался по югу Африки на одномоторном "Фэрчайлде", подобранном не иначе как на свалке. В боевых вылазках наемников он не участвовал, оружия никогда при себе не имел да и стрелять не собирался.

Он не придумывал для себя оправдания, а был совершенно согласен, что занимается нечестным бизнесом. Он же австралиец, потомок отсидевших свое предков-каторжников, поэтому-то ему и не зазорно было заниматься противозаконным делом. Наследственность, что поделаешь. Ел Смит все подряд, словно был убежден, что весь мир — тюрьма, а тюремная баланда и есть тюремная баланда, другой не дадут, а брюхо все-таки набить надо. Более неприхотливого и покладистого наемника Лопсяку встречать не приходилось.

Необузданный нрав Смит проявлял только к спиртному. Это было его второе кредо: Австралия это все равно что Англия, а Англия это еще и Шотландия, а где шотландец, там и виски. Поэтому ему нередко хватало трезвого рассудка лишь на то, чтобы поднять в воздух свой крохотный самолетик. Под конец полета за штурвалом раздавался могучий храп, и сажать машину на грунтовку приходилось самому Лопсяку. Жить захочешь — научишься и самолетом управлять.

Третий пункт его убеждений состоял в том, что женщина — сугубо предмет потребления, и больше ничто. Куда бы они ни прилетали, он начинал деловито торговаться с сутенерами, мужьями или братьями местных чернокожих красоток. Неизвестно, остановил бы ли его СПИД, но тогда про эту чуму 20-го века еще не слышали.

А вот и четвертый пункт его мировоззрения — никогда не скупиться, скупой платит дважды.

* * *

В какой-то деревне Смит щедро расплатился со сморщенным стариком с раскосыми глазами и велел ему подобрать ему на свой вкус самую красивую девушку в деревне, только чтобы обязательно была с раскосыми глазами.

— В Мозамбике обитают негритянские монголы или монгольские негры, а узкоглазые красавицы мне нравятся больше всех, особенно филиппинки.

Старик в ответ закричал, потрясая над головой деньгами, а Смит не зная португальского, то и дело накидывал старику по пятерке.

— Переведи ему, что это хорошая цена за чернокожую, — сказал Смит.

— Смит, не будь дураком, — усмехнулся Лопсяк. — Он говорит, ты слишком много даешь за ласки местной красавицы.

Смит добавил старику еще десятку. Старик только пуще взбеленился.

— Да говорят тебе, дурная башка, это слишком много, — попытался Лопсяк растолковать сильно поддатому напарнику. — Дед говорит, что за такие деньги он готов продать тебе настоящую белую девушку. Ее покойный отец был богом для этой деревни.

— Каким еще богом? — оторопел Смит.

— Любой врач для аборигенов всегда в ранге бога. Холера, знаешь, и богов не щадит — доктор умер тут же вместе с женой, а грудную девочку в деревне вырастили.

— У меня перед глазами все плывет, — замотал головой Смит. — Да, в жару перебирать виски никак нельзя. Я ж тебе говорил, нужно брать в полет только пальмовое пиво. Что-то мне расхотелось развлекаться с девками. Полетели назад.

Старик схватил Смита за руку и потащил в темную хижину. Смит вырвался, тогда старик затащил в хижину из соломы Лопсяка, который так и остолбенел — на циновке сидела голая по пояс белокурая девочка лет пятнадцати с чистыми голубыми глазами, словно вчера приехала в Африку из какой-нибудь белорусской деревни.

— Смотри, солдат, она — белая, — старик принялся задирать ей подол юбки из сухих листьев.

Лопсяк зажмурился и выскочил со смехом.

— Смит, иди сам разбирайся!

— Чего ему опять неймется?

— Хочет доказать по срамному волосу, что девушка — белая по рождению, а не мулатка.

— Да пошел он со своими доказательствами, меня сейчас вытошнит от этих срамных волос. Полетели отсюда!

Чихнул стартер. Закрутился пропеллер, но путь самолету загородил старик, державший за руку упирающуюся девушку.

— Чего ему еще надо?

— Упрямый, как ты. Говорит, за такие деньги ты ее купил, теперь она твоя, и поэтому должен забрать с собой.

— Переведи ему, я их сейчас обоих пропеллером порублю.

— Зачем так сразу? Заведешь себе белую любовницу. Забери ее в Сидаду, найми там бунгало и развлекайся с ней от случая к случаю.

— Я в жизни ни разу даже собаки не заводил, чтобы меня никто ничем не связывал.

— Тогда вот держи сто долларов, я у тебя ее перекупаю.

— Сто — слишком много. Я заплатил семьдесят пять.

— Бери сто!

— Не возьму лишнего, это мой принцип!

— У меня тоже принципы есть!

Лопсяк выругался по-русски и оттащил старика с девчонкой от самолета:

— Я покупаю ее. Через недельку прилечу к ней на месяц в отпуск. Вот тебе еще деньги, построй ей отдельную хижину. Я буду с ней там жить. Все понял?

Старик из благодарности долго тряс руку Лопсяка обеими ладонями.

5

Девчушку старик представил Лопсяку как Малавила, но имя Малаша больше бы ей подошло, как ему показалось.

Капитан Кромасс к его затее отнесся равнодушно, но на месяц отпуска согласился. Лопсяк не первый, кто обзавелся походной женой, экая невидаль. К сообщению о ее происхождении от белых родителей Кромасс отнесся скептически — просто необычно светлая мулатка с редким цветом волос и глаз. Мало их таких, светленьких от его наемников негритянки по деревням нагуляли?

* * *

Лопсяк приехал к Малаше на фургоне, груженном всякой домашней рухлядью, какую ему удалось достать у белых фермеров в этой глухомани. Две недели он обустраивал свое "семейное" гнездышко, построенное далеко в стороне от других домов, на третью его походная жена сбежала в родную хижину.

Староста-старик избил ее на площади бамбуковой палкой, чтобы другие видели, чтС женщине полагается за непослушание, и, связанную, снова затащил в бунгало Лопсяка.

В деревне только староста довольно сносно говорил по-португальски. Малаша с трудом подбирала слова:

— Не хочу дом! Боюсь белый человек!

— Ты сама белая, Малаша, глянь-ка в зеркало, — увещевал ее "новобрачный".

Малаша с явным сожалением трогала свои светло-русые дреды и только вздыхала — ей с самого детства приходилось терпеть насмешки за цвет и форму волос и кожи.

— Не хочу учиться писать... не хочу читать...Не могу носить белье, мне жарко...Больно ногам ходить в туфлях... Женщины из деревни смеяться будут...

— Ты должна одеваться, как белая женщина.

— Я буду рожать тебе детей. Буду кушать варить. Буду любить. Ты — мой хозяин. Но ходить хочу, в чем хочу. Жить хочу, как хочу

Малаша выбросила коврики и посуду, натащила в домик соломенных циновок, кувшинов из тыквы и каких-то линялых тряпок. Принесла даже деревянную ступу, в которой африканские женщины толкут зерно.

Целыми днями она просиживала на корточках с кумушками во дворе, причем они не прятались в тени, а всегда торчали на солнцепеке. Лопсяк устроил настоящий европейский надворный туалет с настоящим унитазом. Но Малаше это строение казалось ловушкой для зверей. По большому или малому делу тут и женщины, и дети, и мужчины усаживались рядом чуть ли не посреди дороги, а вместо туалетной бумаги использовали придорожную пыль.

Несмотря на полудетский возраст, Малашу уже невозможно было переучить, тем более она сама учиться чему-то чужому отказывалась наотрез. Лопсяк со временем махнул рукой на это все. Как бы там ни было, но паренек из Гомельской области пусть даже в Африке, но все-таки обзавелся женой и домом. Хотя сбылось совсем не так, как он это себе воображал в прошлом, но на безрыбье и рак рыба.

* * *

После отпуска Лопсяк не упускал возможности при первом удобном случае наведаться "домой". После этих побывок пошли рождаться дети. Малаша с годами и родами набирала дородства и раздавалась вширь. Лопсяку все-таки удалось добиться, чтобы она не трясла голыми сиськами, как остальные, а заматывалась в пестрые французские ткани, которые в Лионе ткут специально для африканок. Со временем ей это понравилось, и она даже научилась шить на ручной машинке.

Гордо шествовала по утрам царственными пятками по дорожной пыли на базарчик с корзиной на голове и оравой босоногих ребятишек позади нее, правда, уже одетых в европейские маечки, шорты или юбки, а не голопузых.

У нее, на удивление для всей деревни, ни один ребенок не умер в младенчестве от кровавых поносов. Про Малашу начали шептаться, что она — колдунья, знает заговорные слова и говорит с духами. Весь "секрет" колдовства был в том, что Лопсяк заставил-таки ее мыть руки с мылом и пользоваться туалетом. Со временем он стал отцом троих мальчишек и пяти девочек. И все росли здоровыми и крепкими. Почти никто из них не говорил по-португальски, и в свои редкие приезды Лопсяк общался с детьми все больше при помощи жестов. Местный язык малави ему некогда было учить.

Малашу с каждым годом все больше уважали в деревне за невиданное богатство, а то и побаивались за ее колдовство. Богатство заключалось в наборе посуды из нержавейки, а колдовство — в отсутствии глистов и вшей у ее детей. Провинциальные чиновники никогда не проезжали мимо ее дома, чтобы не выпить у нее чашечку кофе, а перед самым побегом Лопсяка из Мадагаскара Малаша заняла место умершего вождя-старосты, потому что была первая богачка на деревне и все-таки научилась у Лопсяка сносно читать и кое-как писать по-португальски. Главное, что новое положение в деревенском обществе заставило ее послать старших ребят в школу-интернат за двадцать километров от деревни, чему Лопсяк не мог нарадоваться.

Но это все случилится через несколько лет, а пока в семейной жизни Лопсяка наметились отрадные перемены.

6

Национально-освободительное кипение африканских народов и племен уже прошло, но политическое неустройство поднялось до критической отметки. Работы у наемников Кромасса только все прибавлялось. Работы кровавой и грязной. Теперь капитан нуждался в мясниках, надобность в толковых командирах отпала. Лопсяка все реже использовали в тайных операциях наемников, все чаще отпускали на побывку к Малаше, а потом и вообще вызывали только на редкие спецоперации по заказу отдельных политических лидеров из местных. Обычно это были заказные убийства и теракты местного значения.

Лопсяку уже накатывало под сорокатник, он всерьез подумывал, не жениться ли ему официально на Малаше и не осесть ли фермером в деревне. Купить кофейную плантацию, деньги у него в то время уже были немалые, по местным понятиям. Подрастали дети — готовые помошники.

К тому же Малаша оказалась, на удивление, не только прижимистой и умелой хозяйкой, но и весьма подходящей женой. Ему нравилось в африканских женщинах, что они не играли во влюбленность, которую белая красавица лелеет в своих сокровенных фантазиях даже до той закатной поры, когда ни один дантист не сможет приукрасить беззубый рот и ни один косметолог не возьмется выводить глубокие, как ущелья, морщины. Интимная жизнь африканки проста и естественна. Ей не нужно читать стихи, целовать руку и дарить букеты. А белокожая блондинка Малаша была настоящей чернокожей африканкой по воспитанию и духу.

* * *

Рухнула социалистическая империя в Восточной Европе, вслед за ней был разгромлен Советский Союз. Армия, которой присягал Лопсяк, больше не существовала. Теперь до него дома никому нет дела. Да и где его дом на лоскутном одеяле СНГ, наскоро сшитом из единого Союза? Редкие газеты, которые доходили до него в джунглях, наперебой писали о грандиозных победах России, Белоруссии и Украины на пути перехода к долгожданному капитализму. Радиоголоса почти перестали вещать на коротких волнах. Хотелось бы своими глазами взглянуть, что стряслось с Родиной. Неужели полный и окончательный разгром русских?

Лопсяк зашил в холщовый пояс десять тысяч долларов, остальные деньги оставил Малаше на хозяйство. Запасся сухарями, консервами, сгущенкой и ждал подходящего случая.

Малаше он сказал, что может в любой момент исчезнуть, пусть она не пугается и не беспокоится о нем. Просто он хочет наведаться домой и попрощаться с родиной, а потом вернутся сюда навсегда. Жена восприняла все с непробиваемым спокойствием, будто он сказал, что хочет съездить поохотиться на антилоп.

— Как скажешь. Ты — мой хозяин!

7

Все складывалось как нельзя лучше. Лопсяка опять заманил на службу Кромасс. Власти приграничных стран все чаще беспокоили лагеря наемников карательными вылазками и бомбардировками. Контингент Кромасса поредел — вояки из армий разных стран, полууголовный сброд (настоящий уголовник с дисциплиной не уживется) дезертировали при любом удобном случае. Их не останавливали даже показательные расстрелы пойманных беглецов перед строем. Среди наемников носились шепотки, что сейчас в Европе можно куда больше заработать, чем в этой гиблой Африке.

На операции был вынужден вылетать и прыгать с парашютом сам капитан Кромасс. Тут однажды и сработал блестящий карабинчик, который когда-то подарил ему покойный Констраде-Бау.

Оставшиеся еще в команде белые наемники, из тех, кто поумней, давно запаслись подложными документами. Так сделал и Лопсяк, но ему не повезло. Кубинский дезертир, бывший у них писарем и фальшивомонетчиком, выправил ему аргентинский паспорт, который приберегал для себя. Лопсяк покачал головой. С тяжелым португальским акцентом да еще и белобрысый, он вряд ли бы сошел за прирожденного аргентинца.

— Да ты что! — взвился темпераментный кубинец. — У нашего Че была вторая кличка — Палидо, "бледнолицый". А он же аргентинец!

* * *

Лопсяк сначала очень жалел, что не довелось проститься с Малашей. Хотя, если рассудить, и какая это жена? Он же ее купил за сто долларов. И никакой свадьбы не было. А раз так, она без него неплохо проживет на оставленные деньги.

В ночь перед побегом рой саранчи хороводил вокруг фонарей, как снежинки в России. Лежа на голой циновке под брезентовым навесом на летном поле, Лопсяк представил себе Малашу, хлопочущую у русской печи. Может быть, там в его родной деревне Живицы ей было бы по нраву. Русская грязь на деревенских улочках ничем не отличается от африканской. Но никогда Малаше не хлопотать с ухватом у русской печи.

* * *

В день его побега из Мозамбика разразилась небывалая бомбардировка, лагерь горел, оставшиеся наемники бежали к реке за лодками.

— Тененте, на полосе еще стоит последний неповрежденный самолет с горючим, — заорал в истерике авиационный техник. — Поднимай его и лети в горы.

— Пусть Кромасс сам летит.

— Капитан погиб — не раскрылся парашют. Наши в горах останутся без горючего, если нам сожгут последний самолет.

Это был грузопассажирский "Дуглас" еще времен второй мировой войны, который теперь редко поднимался выше крон деревьев.

— На нем все приборы слепые и радио нет. Это же авиахлам.

— Зато моторы до сих пор — класс! Сам сегодня проверял. Лети по ручному компасу, а лучше по реке. Мы к новому месту дислокации на катере выйдем. А тебе как раз ветер встречный и видимость полная.