Алый линкор

— Сеньор. Я не стану полагаться на вероятности либо гадать об исходе войны. Как только ваша страна попытается высадить войска на Фолкленды, я просто разнесу ваш конвой с дистанции сорока-пятидесяти миль, и тем самым не позволю войне начаться. Задавлю ее в зародыше. Пусть вам расскажет... Хотя бы тот шустрый капитан, что вчера прикидывался тут лейтенантом — какова дальность у восемнадцатидюймовок. Видите эти самолеты вокруг?

Сеньор оглядывается. Четыре сверкающих гибрида летающей тарелки и болида “Формулы-1”.

— Так вот, это даже не ударная авиация.

— Корректировщики?

Моряк утвердительно кивает, поднимая стопку в свою очередь:

— Ваше здоровье.

Дипломат выпивает, не поперхнувшись.

— С дистанции пятьдесят миль вам нечем даже заметить меня, а не то, чтобы потопить, — моряк вполне искренне улыбается.

— Кстати, как и англичанам. Но предположим, что вам удалось взять Фолкленды, и я не стал мешать ни одной из воюющих сторон. Что дальше? Чей ход следующий?

Дураки в дипломатах долго не живут; сеньор все понимает мгновенно:

— Гринго?

— Именно. Они уже заблокировали покупку вами тяжелых ракет “воздух-корабль”... Как их там? “Exocet”, кажется. Вы заказали французам две дюжины, а успели получить всего пять единиц. Нет, штаты помогут не вам. Рейган поможет англичанам.

— Сеньор... Вы так осведомлены. Вы оперируете подробностями, тайными даже для меня. Вы — секретный проект советов? Или вы все-таки из будущего? Из настолько далекого, где наши тайны уже не тайны? Получается, там — коммунизм?

Моряк улыбается и дипломат понимает, что не получит ответа.

— Сеньор. Позволите ли вы мне спросить... — дипломат изображает колебания. Моряк едва заметно вздыхает — пожалуй, менее опытный переговорщик не уловил бы:

— Да, у вас в стране сейчас народные возмущения. Ваш лидер, Фортунато, захватил власть всего лишь в декабре, не прошло еще и полугода. Но почему Галтьери возомнил, что захват Порт-Стэнли ему поможет? Напротив, операция “Rosario” поможет англичанам, предоставив им роскошную возможность для справедливой оборонительной войны. Гринго задушат вас международным осуждением через ООН — как Южную Африку. Гринго дадут англичанам все, что те попросят, и дадут охотно, ибо в кредит, — моряк подмигивает. Идальго морщится, а моряк добавляет:

— Гринго загонят на Мальвинские острова сто тысяч добровольцев. Или двести. Триста. Сколько понадобится!

— Второй Вьетнам? Не думаю... — дипломат смотрит на собеседника сквозь пустую стопку.

— Зачем же расходовать своих? На доллар в день всегда найдутся в меру голодные пакистанцы или те же гуркхи. В итоге острова вы все равно потеряете. Представьте же величину провала. Удар по престижу страны и гарантированная отставка вашего шефа.

— Моего... Шефа?

— Диктатора, эль президенте, или как там правильно называется его должность. Уж простите мою невежливость. Итак, рано или поздно все вернется на круги своя, но вы лишитесь немалого количества смелых бойцов, изрядного куска репутации в мировой экономике; наконец, просто денег. Огромных денег.

— Сеньор. Но что же нам, в таком случае, надлежит предпринять? — седой джентльмен артистически опускает плечи как бы в безнадежном отчаянии.

— Не мне указывать, как вам управиться с вашей собственной страной. В моей стране “маленькая победоносная война” не остановила революцию, наоборот!

— Но людей нужно на что-то переключить. Если у вас на самом деле такой мощный прогностический центр, предложите хоть что-нибудь. Просто чтобы я поверил вашему киномонтажу.

— Самое громкое и простое — посадите каких-нибудь обдирателей, притеснителей, наконец, взяточников. Устройте открытый суд. Чтобы ход процесса не похоронил ваше правительство с концами, подберите судей менее оголтелых, нежели разумных.

Дипломат вздыхает, словно бы покорившись недоброй судьбе:

— Мы не нашли разумных. Не можем же мы их создать из ничего!

— Возьмите лучших из худших. Объявите о блестящих перспективах. Пусть люди обсуждают и спорят, снабдите их пищей для размышлений. Проявите добрую волю, готовность к уступкам. Сами уступки даже не обязательно делать. Еще беспроигрышный ход — расстрелять штук десять особо зарвавшихся казнокрадов.

— Но мы же правовое государство. У нас нет оснований. И... И доказательств.

— Наполеона подобное не смущало. По необходимости он сажал в тюрьму кого угодно и потом выпускал за выкуп. Так прямо и писал брату: “Я заставил нескольких негодяев поделиться награбленным”.

— Наполеон? Который едва унес ноги из Испании?

— Который написал первый в Европе кодекс законов.

— Сеньор...

Моряк поднимается — мгновенно, словно не он только что выпил полбутылки русской сорокаградусной — и как бы отстраняет возражения собеседника напряженными ладонями:

— Сеньор. Отношения с Англией у меня не самые лучшие, но ваше продвижение на восток меня пугает. Поступайте как угодно, только не начинайте войну за Фолкленды. Иначе ваш флот утонет в первый же день. А затем начнут исчезать порты, контейнерные терминалы, нефтяные платформы, заводы — все, что находится в море и в пятидесяти милях от берега. Тысячу триста тонн не обещаю, это потом. Но сто тридцать пять тонн в час гарантирую.

— У вас что, бесконечный боезапас?

На кино-столике вспыхивают четкие белые буквы: “IDКFA IDDQD”, мерцают и гаснут. Моряк опять улыбается той же неприятной улыбочкой:

— Спасибо, что напомнили. Теперь да.

Дипломат поднимается также:

— Но кто вы, наконец, черт побери?

Моряк опускает плечи:

— Уже.

— Что “уже”?

— Уже побрал.

Моряк смотрит в горлышко допитой бутылки, как в подзорную трубу и цедит сквозь зубы, не поворачивая головы:

— Примите мои уверения в совершеннейшем к вам почтении.

Дипломат кланяется столь же холодно и сухо. Потолок над головой расходится, обрушивая в ангар влажный холод осенней Атлантики. Подъемник выносит джентльмена к ожидающему вертолету.

Пилот встряхивается от полудремы, потирает ладони, горло, шею. Оживают моторы, свистят лопасти, машинка поднимается над летной площадкой. Большая белая буква “Н” в круге, обозначающая место посадки, вдруг исчезает: словно бы не столик, а вся палуба — громадный телеэкран, и рисунок переключился на другой. Теперь по темно-вишневой палубе ярко-золотая надпись, последнее напутствие безумного линкора:

“War... War has no changed...”

— Война... Война без перемен, — бормочет седой переговорщик.

— Сеньор, вы и русский знаете?

— Это на английском, — нехотя отвечает идальго.

Пилот фыркает:

— Все-таки гринго! Вот же hiho de puta, otre loco mal. А выглядел таким приличным человеком.

* * *

Человеком быть легко. Встал поутру с лежанки — и уже человек. Запнулся, споткнулся, психанул, запамятовал, накричал попусту, сглупил — “ничто человеческое нам не чуждо”, или как там еще у древних римлян: “humanum errare est”. В смысле — пока живу, косячу.

А вот суперлинкором Тумана прикидываться сложнее.

Ясно дело, рано или поздно прикидываться уже не выйдет. Мы прорастем друг в друга — система квантовых каналов сквозь массив личной памяти, привычек, страхов и надежд; и получится из этого... Что-то. Что-то, еще менее объяснимое, чем простой (простой — это я так, пришлось к слову) набор событийных квантов, интерпретируемый в граничных условиях Римана-Эйнштейна ядром корабля Тумана; и корабль Тумана же служит овеществленным решением данного уравнения. Как симметриада или асимметриада у великого древнего Лема в “Солярисе”. Там, помнится, тоже поверхность разумной планеты покрывал именно что туман.

А мой туман, кстати, где? Где зловещие клубы, таящие и угрожающие? Чего это я болтаюсь на сером океанском просторе, как последняя красная конфета посреди блюдечка?

Впрочем, о внешних эффектах можно подумать и позже. Достаточно ли моя карикатура на дипломатию испугала визитера? Примут аргентинцы взвешенное решение — или все же придется ставить между Фолклендами с материком барьер? Лучше, наверное, заранее организовать, благо техника позволяет. Расчет показывает, что должно хватить восемнадцати ракет...

* * *

Восемнадцать ракет поднялись из клубов дыма, резко и быстро затянувших алый линкор; восемнадцать боеголовок упали в холодные волны Атлантики по 65W меридиану — между Аргентиной и Фолклендами — с шагом десять миль. Там капсулы раскрылись и выпустили каждая по четыре подводных барражирующих робота, настроенных на шумы винтов. Конкретный корабль так не отловишь, необходимо иметь его личный звуковой портрет. Но корабль от кашалота, к примеру, отличить можно, больно уж своеобразно гремит любой винт, нет в море похожих звуков. А тогда робот приблизится, подымет штангу с наблюдательным комплексом и позволит рассмотреть во всех диапазонах — крадется ли храбрый аргентинский флот или это у каракатиц осенний гон? Каракатиц и гражданские суда не трогать, а кораблику шмальнуть поначалу большим зарядом оранжевого дыма, выпустить буй с динамиком, поднять флажки “ваш курс идет к опасности”, что там еще полагается по морскому этикету?

Если же кораблик не сменит курса — полторы тонны “морской смеси”, тротил-гексоген-алюминий. Старая недобрая классика, линкору хватит.

Человек на мостике алого линкора — совсем незаметный на фоне толстых, длинных дальномерных труб, радарных антенн величиной с пол-дома — удовлетворенно кивнул.

На первое время окопались.

* * *

На первое время окопались — теперь надо научиться понимать сеть. Ведь почему так удобно попадать в прошлое непременно с ноутбуком?

Да потому, что там информация отсортирована и есть механизм поиска. Не нужно вручную перекапывать горы газетных подшивок, да еще и ездить в те города, чьи газеты в данный момент понадобились. С библиотеками получше, в них заведены каталоги. Собственно, библиотеку от книжного склада именно каталоги и отличают. Но поиск по названиям тоже очень грубое приближение. Часто приходится всю книгу прочитать — а научные книги по диагонали читать невозможно, вникать же надо! — чтобы найти одно предложение... Или не найти.

А тогда сиди и гадай: то ли вовсе такого никогда не существовало — то ли это лень-матушка мешает прочитать еще сто тыщ страниц мелким шрифтом.

Чисто в теории у меня имеется доступ к мировым линиям предметов. Это значит, я могу проследить мировую линию, скажем, секретного документа, и при определенных условиях (о конкретике пока не говорим, тут вообще мрак) в него заглянуть.

Но для этого мне прежде всего нужно знать, что подобный секретный документ вообще существует. И абсолютно необходимо знать хоть какую-то его примету, которую можно дать понюхать поисковику.

Вот почему говорится: “Правильный вопрос можно задать, зная не меньше половины ответа”.

Ах да, еще же и сам поисковик надо написать. Освоиться с набором понятий квантовой сети, как-то переложить их на человеческие понятия... Хотя бы на компьютерные понятия: “объект”, “свойство”, “связь”, “множество”, “равенство”, “тождество”. Написать программу-транслятор с моего языка на мой же, только квантовый. И вот на том языке программирования уже писать поискового робота.

Ну а потом-то да, запрос кинул — поисковик в зубах результат несет.

Но ведь это, пойми, потом!

Как герой в китайских боевиках усердно тренируется, чтобы одолеть злодея — так мне придется усердно тренировать собственный мозг. Ну, квантовую его часть.

Но я же не работать попадал! Я же попадал за приключениями!

* * *

— Приключения сейчас будут, не расхлебаем... — адмирал флота зол. Понятно: его (и всех его подчиненных) ориентировали на войну с обычным противником. Корабли получше — но точно так же горят. Кораблей побольше? Но мы же коммунисты! Мы собьем два самолета!

Вот они, настоящие-то коммунисты. Плавают себе между Южной Америкой и Фолклендскими островами, в ус не дуют, с Москвой на связь не торопятся. Не спешат поклониться мавзолею, не просят “Малую землю” почитать.

А уже много людей в той самой Москве допущено к данным перехвата, к информации от посольств. Наконец, газеты и радио в СССР все же проникают, нынче не сталинские времена. Ездят люди в командировки, а там их никак от буржуинского телевидения оградить не получается, прямо хоть стреляй! Вот и ширится круг осведомленных лиц.

Правда, все это люди с допусками, отобранные и проверенные, снабженные всеми благами земными и вхожие в кабинеты небесные... Ну, на Старую площадь, к примеру, ЦК КПСС. Так ведь Пеньковский, (и Поляков, и Гордиевский, просто этих пока не поймали) тоже номенклатурные товарищи, не простые механизаторы из деревни Староебуново, колхоза “Триста лет без урожая”. В этом-то и опасность главная!

Умны все причастные, фотографии прочитать способны. Алый Линкор изукрашен значками, непонятными разве только аргентинскому посланнику, но не осведомленным товарищам в Кремле. “Непонятная каракатица” — это плуг. Плуг, молот, над ними раскрытая книга. Еще не “серп-и-молот”, еще даже не красная звезда! Самый первый герб СССР, до мая 1918 года. До гражданской войны, до покушения на Ленина, до убийства Урицкого, до мятежа Чехословацкого корпуса, до похода на Москву казаков Мамонтова... До черты по семьям, по сердцам, до начала резни “брат-на-брата” в полный рост. Из тех времен, когда еще не умерла надежда что-то сделать по-людски.

И вот носители самого первого герба СССР что-то не рвутся к Владивостоку или там Ленинграду-Мурманску сквозь огневые кордоны США, и не спешат припасть к первоисточнику. Что же это получается?

А это и получается, что царь в мавзолее лежит — ненастоящий!

И тогда ЦК КПСС вызывает к себе на Старую площадь дипломатов: срочно наладить отношения с капиталистами. Ничего. Во Второй Мировой как-то договаривались — и тут проявите социалистическую смекалку.

Военным же Центральный Комитет Коммунистической Партии Советского Союза ставит боевую задачу: ликвидируйте уклонистов анархо-троцкистского толка.

И не затягивайте. А то ведь ребята с Алого Линкора тоже чего-нибудь проявят. Революционную решимость, например. Когда они восемнадцать ракет запустили, доблестные ракетчики с перепугу чуть-чуть не начали Третью Мировую. Еще подождать — так же и дождаться можно!

Вот поэтому главком Тихоокеанского Флота, адмирал Сидоров Владимир Васильевич, принявший командование в феврале прошлого года, кипит от злости. Как ты дотянешься через половину глобуса четвертью эскадры?

Почему четвертью? Да потому, что денежки на новые кораблики ЦК выделяет исправно, конструкторы за них ордена получают, а судостроители большие премии. Вот и множатся кораблики. А причалы, береговое снабжение и оборудование, тренажеры, столовые, склады, казармы — вещи негероические, за них ордена не цепляют, большие премии не платят. Оттого строят их кое-как, по остаточному принципу, оттого и не поспевают береговые мощности за размножением корабликов. Приходится держать корабли на рейде, подрабатывая машинами, впустую расходуя межремонтный ресурс красавцев-крейсеров.