Средневековая история - 4. Изнанка королевского дворца

И они не хотели.

И дети дураками выросли.

И красота вашей подруги, ваше сиятельство...

Лиля плюнула. И махнула рукой.

— Барон, мы завтра будем на службе и отчалим с вечерним приливом. В гости мне к вам теперь не хочется. Сами понимаете. Я лучше с дочерью посижу...

— У вас замечательная дочь, ваше сиятельство...

Клеменс тоже принялся расхваливать Миранду и сетовать, что за делами свой-то сын дураком вырос...

Лиля со злостью посоветовала розги. Она уже знала, что если бы не Томми — все бы обошлось. Взялось идиоту орать!

Потом принялись торговаться. С одной стороны — бардак по вине принимающей стороны. Из-за их сначала недоделанных, а потом и недопоротых детей. С другой стороны — Лейф тоже сдержанности не проявил. но тут уж Лиля встала грудью. и заявила, что не настанет таких времен, когда воин должен сначала к судье бежать, чтобы свою жену защитить от всякой дряни...

Мужчины впечатлились. И договорились на вполне приличную компенсацию Лейфу и Ингрид. За моральный ущерб. Тут такого слова пока не знали, но...

Казни или порки Лиля требовать не собиралась. Ваши дети — вы их и... того-с.

Стороны расстались более-менее успокоенные.

Торий — тем, что графиня будет поддерживать с ним деловые отношения.

Клеменс — тем, что графиня не требует разборок.

Лиля — общей ситуацией. Уж очень не хотелось врагов приобретать... Но и не потерять лицо тоже важно... ладно! Все сложилось и устаканилось.

И вообще — лечь сегодня спать пораньше. Почему нет?

Посидеть с Мири, а потом там же и спать лечь. Она же тоже не двужильная...

Размечталась. В каюте ее ждал Лонс Авельс. — Ваше сиятельство, можно мне...

— Что? — почти стоном вырвалось у Лилиан.

— Два слова.

— Слушаю.

— Ваше сиятельство, вы с Авермалем дальше работать будете?

За зиму Лиля набралась от шевалье хороших манер. А он, незаметно для себя, перенял кое-что из жаргона 21-го века. Даме — и вдруг работать! Да раньше бы он и слова-то такого сказать не посмел! а тут...

— Не знаю. А что? — Что будет при дворе — неизвестно. Но вы — графиня Иртон. Если что — мы ведь сюда вернемся...

Лиля кивнула. Она поняла. Если что — Лонс-то сюда точно сбежит с супругой. и рушить отношения с Авермалем ему дело последнее. Так что надо бы...

— Что ты предлагаешь?

— товары ему отослать. Деньги с него Лейф получит, это и так хорошо.

— А Мири? Да если бы с ее головы хоть волосок упал, — Лилю затрясло.

Шевалье вздохнул.

— Ваше сиятельство, ведь этого не случилось.

— Но могло.

— Так Дарий и не сильно виноват. Там второй орал...

Тоже верно.

— Ладно. Товары отошлю. Но подарки — нет.

— Так подарки и есть излишек. Нам в столице все пригодится, — тут же согласился Лонс. — Ваше сиятельство, я распоряжусь?

— Сама распоряжусь. Кого-нибудь из вирман позови, Олафа там, или Ивара...

Лонс вылетел за дверь. Лиля потерла виски. в такие моменты ей хотелось обриться под ежика. Корона из кос давила на голову не хуже тернового венца. А то и посильнее. Вес-то несопоставим...

Ладно. Сейчас дождемся вирман — и спать, спать, спать...

Только перед этим...

* * *

Торий вернулся домой не слишком довольным.

Дарию досталась затрещина, жене ругательство... и барон заперся в кабинете. Где и глушил наливку, пока в дверь не постучались.

— господин барон, тут, говорят, от графини Иртон...

Барон подскочил и помчался вниз.

Сундук был небольшим, но несли его очень осторожно. Двое вирман смотрели без всякой приязни. Но и за оружие не хватались.

— Ее сиятельство просила передать.

Письмо было кратким.

Господин барон. В силу сложившихся обстоятельств, ужин не состоится, но рушить наш договор изз-за глупости вашего отпрыска и его друзей я не стану. Поэтому передаю все причитающиеся товары для последующей перепродажи.

Лилиан Элизабетта Мариэла, графиня Иртон.

Уйти так просто вирманам не удалось. Они были всячески обласканы, чуть ли не силком накормлены, напоены и едва не расцелованы, пока барон писал ответное письмо.

Ваше сиятельство...

Я могу только еще раз упасть ниц у ваших ног, умоляя о прощении. И отметить, что Ваше великодушие не уступает Вашей красоте.

Я благодарен Вам и надеюсь увидеться еще раз — завтра на службе.

Вы всегда можете на меня рассчитывать.

Искренне ваш, Торий, барон Авермаль.

Немного зеркал, немного кружева, стеклянный разноцветный бисер, стеклянные кубки разных цветов... бешеная прибыль.

Дария отец не выпорол. Но посадил на хлеб и воду на три десятинки. С молитвами. Для пущего вразумления. Впрочем, Дарий был и так счастлив без памяти, что легко отделался. И даже слегка был благодарен графине Иртон. Если бы она разорвала партнерство...

А вот Томми пришлось намного хуже. Сидеть он не мог больше десятинки. А потом еще месяц сидел на хлебе и воде под домашним арестом.

* * *

Какой козел придумал, что служба должна начинаться на рассвете?

Какой козел изобрел такие ранние рассветы?

Все — козлы. Спать хочу.

Лиля откровенно не хотела идти на службу. А никуда не денешься. Надо...

Вирмане и ханганы остались на кораблях. Лилю сопровождали пастер Воплер, Лонс Авельс, Миранда, еще несколько людей Лейса, мастера, кружевницы...

В этот раз Лиля шла пешком. Благочестие-с...

У храма она встретилась с Торием Авермалем. Тот прибыл со всей семьей, кроме Дария. Раскланялся с Лилей, рассыпался в комплиментах, но Лиля приняла их сдержано и холодно. Вы еще не заслужили полное прощение. Договор есть договор, но не дружба.

Служба шла.

Патер Лейдер пел. Красиво, никуда не денешься. Но в шесть утра Лиля предпочитала спать. И подольше.

Но наконец все закончилось. Лиля решила подождать, пока все не побеседуют с патером, но куда там. Симон Лейдер почти сразу после службы подошел к ней, раскланялся — и пригласил в гости.

Лиля вздохнула. Оставила Миранду на попечение Марсии — и вместе с пастером Воплером прошествовала за Лейдером.

В "гостиной" было тепло и уютно. Горел камин, стояли кресла... патер лично сопроводил графиню к одному из кресел, поцеловал ручку и улыбнулся так, что Лиля ощутила желание заехать ему в зубы.

А нечего на грудь глядеть такими сальными глазами...

— Ваше сиятельство, вы так похорошели с момента нашей последней встречи...

— Благочестивая жизнь в глуши пошла мне на пользу, — парировала Лиля. Откровенно нагло.

Из Иртона она уезжает. А в столице... а там мы попробуем наладить отношения с альдоном. Хотя и тут рушить их не надо. Но!

Она — графиня, а это — захолустный патер.

Прогибаться под него не будем. И точка.

— О да. Эввиры, вирмане, ханганы... ваша свита не оставляет сомнений в вашем благочестии, — патер принял вызов.

Лиля послала ему улыбку.

— Святая Лиара жила среди вирман, пытаясь обратить их в истинную веру.

— Вы равняете себя со святой?

— Вовсе нет. Именно поэтому не я живу среди вирман, а они в моем доме. Но пастер может подтвердить, что мы пытались обратить их в истинную веру.

Кенет моргнул.

— О да, патер. Я не могу сказать, что многие из них пожелали святиться, но дети вирман знают Святое слово, а они сами ходили к службе.

Ага. Иногда.

И после большого разговора Лили и Лейфа.

Лиля вовсе не собиралась посягать на чью-то веру. Но и мир в Иртоне был необходим. Поэтому примерно раз в месяц Лейф и команда таки скучали на службе. Отнеслись к этому, как к дополнительным караулам, составили график — и честно приходили послушать. Или поспать под звуки песнопений. Как настоящие воины, они отлично спали и стоя, и даже с приоткрытыми глазами.

В итоге — в Иртоне мир и покой, пастер счастлив — язычники его слушают. А вирмане спокойны — их даже задирать перестали. Хоть и безбожники, но на службу ж ходят... может, тоже поумнеют да людьми станут?

— Вот как? И многие из них пожелали святиться?

— Мы работаем над этим, патер.

Вот так. Работаем мы. И докажи обратное.

— А ханганы?

— Полагаю, если вас не устраивает присутствие в Иртоне или Альтвере наследного принца Ханганата Амира Гулима, я могу отписать об этом его отцу. Он наверняка снизойдет и проявит понимание.

Лиля улыбалась так, что патер едва не выругался. Издеваешься, зараза?

Ну я тебе...

— А эввиров вы тоже...

— Пытаюсь обратить в истинную веру.

— А праведные люди в вашем окружении есть?

— А тех, что пришли сегодня, было мало? Патер, что вас не устраивает? Я отстроила в Иртоне две храма, не считая того, что расположен в замке. Я со вниманием отношусь к словам своего духовного наставника. — Лиля уже откровенно наезжала. — Иноверцы? Так и при дворе Его Величества послы есть. Что ж теперь — выслать всех или святиться заставить?

Патер сверкнул глазами.

— А ваш супруг об этом знает, ваше сиятельство?

— А почему вы у него не спросите?

Лиля попала не в бровь, а в глаз. Джерисон даже не подумал ответить патеру. Всякая шушера тут еще писать будет!

Патер поморщился, словно ему перец в нос попал.

— Я вообще не понимаю, патер, на каком основании вы мне тут устраиваете допрос, — перешла в наступление Лиля — Что я такого сделала, чем заслужила подобное отношение? Вы словно пытаетесь найти во мне какой-то изъян...

— Как вы могли такое подумать, ваше сиятельство. Просто забота о душах...

— Это тоже ваш долг, я понимаю. Но пастер может подтвердить, что я практически никогда не пропускала службу и со вниманием относилась к его словам.

Разговор длился еще минут пятнадцать. Патер изворачивался и так, и этак, пытался подловить Лилю хоть на чем-то, но куда уж бедняге было равняться с девчонкой из гарнизонного городка.

Вот представьте себе.

Все у всех на виду, на одном конце чихаешь, на другом — будь здоров говорят, любую новость обсуждают по месяцу... поневоле изворачиваться и сплетничать научишься. А где одно, там и другое. Оправдываться Лиля умела виртуозно. И вообще.

Все согласно старому анекдоту.

Дорогой, я и моя подруга видели тебя в гостинице с любовницей.

Дорогая, я не был в гостинице, у меня нет любовницы, твоя подруга ошиблась, ты ошиблась, это был не я... ну и так далее.

Главное — не признаваться. Ни в чем, никогда, ни за что. Чистосердечное признание хоть и уменьшает вину, но увеличивает наказание. Однозначно.

Так что патер побился с Лилей — и плюнул. И сосредоточился на пастере Воплере.

— Сын мой, вы не хотите принести мне свою исповедь?

Пастер кивнул.

— да, патер. Я хотел бы раскрыть душу и возможно получить совет. Мне нелегко...

Лиля вздохнула.

— Пастер, мы будем ждать вас.

— ваше сиятельство, да не стоит...

Бесполезно.

— Пастер, вчера чуть не пострадала моя дочь. Если что-то случится с вами — я себе век не прощу. Это не обсуждается. Мы ждем вас.

И вышла обратно в храм.

Патер Лейдер ни прощания, ни прощения не удостоился. Наоборот, Лиля поставила себе галочку — узнать, за что его сюда сослали. И если удастся — сослать его еще дальше. На местные Соловки. К чёртовой матери!

Копать он под нее вздумал! Да еще так топорно!

Каз-зел!

* * *

Для пастера Воплера настал сложный момент

Кенет отнюдь не был глупцом. О нет... Он многое видел,. Многое понимал, о многом размышлял... только вот...

Он быдл болезненно честен в своей вере. Он знал, что Альдонай существует, готов был убеждать в этом каждого встречного и жить только по его заветам.

Ага. В юности.

Потом жизнь резко обломала его мечты.

Как обнаружил Кенет, начав жизнь пастера, вера и религия — это две большие разницы. Примерно такие же, как корова — и присосавшаяся к ней пиявка. Иначе Кенет не мог назвать тех своих собратьев по церкви, которые паразитировали на людях, пользуясь их верой и наивностью. Увы...

Оказалось, что в церкви полно мерзавцев, которые больше думают не о том, как принести свет в души людей, а о своей личной выгоде. Что любого можно оклеветать, подставить, обидеть, заслать в такой глухой угол, в котором даже и докторуса нет...

Можно.

Кенет понял, что ему никогда не выбраться из Иртона. А когда умерла его жена — потерял всякую надежду на счастье. И принялся беречь и воспитывать Марка.

Все изменилось с появлением Лилиан Иртон.

Он помнил, как горел храм.

Помнил чувство острой безнадежности.

Помнил как боялся за сына — ведь все его сбережения... чем он будет кормить мальчика зимой?

Ан нет.

Лилиан Иртон забрала их в замок, одела, обула, накормила, приставила Марка учиться... причем — вместе с юной виконтессой — это было сродни чуду.

Помощи с неба.

Подарка Альдоная.

Но когда он как-то попробовал заговорить с графиней о своей благодарности — та только отмахнулась.

— Пастер, вы что — полагаете, я могу бросить кого-то умирать голодной смертью? При чем тут благодарность? Это — нормальный поступок. Это — мой долг, как графини.

Да,. но долг не включал все, что дала ему Лилиан Иртон. К Кенету вернулся смысл жизни.

Он отлично понимал, что вирмане не сильно воспринимают его проповеди. Но... пусть не святятся! Важно другое. Если он посеет в их душах и в душах их детей хотя бы одно семечко истинной веры — все уже было не зря.

Пусть не сразу, но оно прорастет.

А за Марка он вообще готов был графине руки целовать. Он не знал, что и когда от него потребуют, но был готов платить.

Увы...

Только спустя несколько месяцев он понял, что Лилиан Иртон все делала совершенно бескорыстно. Она ничего от него не ждала. Только духовной поддержки, которую он и так должен был ей оказать. Вот и все.

Она не требовала благодарности, она не торговала своими милостями, она просто делала. И пастер преисполнился благодарности.

Он видел странности графини. Но видел также, что они не несут зла в мир. Наоборот. Правильно использованные, они дадут много хорошего. Она лечила, учила, заботилась, трудилась наравне со всеми — и никогда не требовала для себя благодарности...

А вот патер Лейдер добрых чувств у Кенета не вызывал. Ибо был представителем касты церковных карьеристов и выжиг.

Кенет привычно опустился на колени для исповеди.

— Брат мой в вере, моя душа сейчас чиста и спокойна.

— И тебя не тревожат язычники?

— графиня делает все, чтобы они узрели свет истинной веры. И я, недостойный, стараюсь способствовать ей в этом.

— И не тревожит тебя поведение самой графини?

— Брат мой, я тесно общаюсь с ней. Она добра, умна и благородна. Если бы в ней было хоть пятно черноты — я заметил бы это. Но она бережется от происков Мальдонаи.

— Да неужели?

История с Дамисом Рейсом заставила патера сдвинуть брови. А данное объяснение — мол, графиня считает, что Альдонай соединил — и расторгнуть этот союз нельзя. А осквернять свою клятву перед Богом и свое ложе — вовсе последнее дело...

Поступки Лили можно было подать по-разному — и истолковать тоже. И невольно пастер Воплер выбрал самый выгодный для графини вариант — объясняя все ее заботой о ближнем и верой в добро.