Зеркало ошельника

— Я думал уже об этом. Ничего не получится. Люди веками нас создавали, передовали из поколения в поколение свою веру в богов, как высшую силу, и не без основания, в нас мелких антиподов... С каждым разом наделяя нас все большей волшебной составляющей, вкупе с еще большими хитростью и коварством....

— Слова-то какие знаешь, прямо профессор теологии — улыбаясь, вставил я.

— Так чай в двадцать первом веке живу...

— А говоришь, года не считаешь.

— С вами начнешь считать...— Он многозначительно хмыкнул— ... Так о чем это я? А, о том, что ты здесь один и сколько бы ты не придумывал и не верил, ничего от этого не изменится. У тебя и на меня-то веры только-только. Хорошо хоть не растворился еще. Ну ладно давай спать, как говорили в ваших сказках — утро вечера мудренее.

Проснулся я от того, что продрог. 'Солнце' только-только мазнуло ярким лучиком по верхушкам деревьев. Сел, ёжась от утреней свежести. У входа под белой сединой потухшего костра чуть теплились малиновые угольки. Тонкий дымный аромат терялся в узловатых переплетениях корней могучего некогда дерева. Подложив, приготовленного с вечера мха, раздул до появления веселых язычков пламени и навалил сверху остатки хвороста. Когда огонь набрал полную силу и с жадностью накинулся на добычу, я выскочил из землянки. Вдохнул полные легкие свежего лесного воздуха и бросился по приметной уже тропинке к реке.

Когда вернулся, на ходу стряхивая капли речной воды с лица и рук, то застал удивительную картину. На некотором отдалении от землянки, на сухом, высоко торчавшем над травой поваленном деревце, сидел, раскачиваясь, мой сказочный товарищ. Мне показалось, что за эту ночь он невероятно вырос, стал да же больше чем моя ладонь. Он сидел и громко заливисто смеялся. А вокруг него копошилось, наверное, сбежавшееся и слетевшееся со всего леса зверье. Их тут были сотни. Они скрипели, верещали, чирикали, хрюкали, копошились, копались, терлись друг о друга, подпрыгивали и ползали...

Заметив меня, старик перестал смеяться, да и стариком его сейчас назвать можно было с большой натяжкой. Он как будто помолодел лет, этак, на сто, или на двести.

Он, по царски, повелительно взмахнул рукой, и все это разномастное стадо лениво, не торопясь стало расползаться в разные стороны, скрываясь в траве, в верхушках деревьев, среди кустов...

Легко соскочил со своего насеста, со всех ног бросился ко мне. Еще не добежав, возбужденно закричал — Коля, ты видел, ты видел, они признали меня...

Я с удовольствием отметил, он впервые назвал меня по имени, а то ведь никак не называл.

— Ты видел, они пришли ко мне, пришли, дары принесли, они признали. Теперь я снова леший, не лесовичок какой-то там, а ЛЕШИЙ.

Я был искренне рад за него и с удовольствием пожал его тряскую сухую ладошку. А тот не мог устоять на месте, он крутился, вертелся, приплясывал, плакал и смеялся.

Чтобы не отвлекать торжествующего новоявленного ЛЕШЕГО, я потихонечку удалился на берег реки. Посидеть подумать, а заодно и найти тех уродливых птичек. Ведь слезами радости сыт не будешь. Когда солнце стояло уже высоко, решил вернуться 'домой'. Пернатых уродцев я нашел без труда. Отбил от стаи одного, отогнал подальше, поймал и, отвернувшись, чтобы не видеть, что делают руки, свернул ему шею. Все произошло довольно быстро и кажется безболезненно, для моей психики во всяком случае.

На полянке перед нашей берлогой опять творилось что-то невероятное. Она вся кишела зверьем. Предчувствуя не ладное я, бросив свою добычу, кинулся к землянке. Но предчувствие на этот раз меня обмануло. На расчищенном пятаке у входа в жилище расхаживал, заложив руки за спину, мой лесовик и скрипучим недовольным голосом командовал всеми этими полчищами. Я тронул его за плечо — во вкус входишь полководец. Он поднял на меня заросшее лицо и довольно хихикнул, затем выпятив грудь, наставительно произнес — в лесу должОн быть порядок. Потом сделал шаг назад и с хихиканьем добавил — к тебе это не относится. Сделал еще шаг и расхохотался — видел бы ты сейчас свое лицо.

Я махнул рукой и пошел подбирать свою 'птичку'.

Вгрызаясь в сочную прожаренную до хрустящей корочки мякоть, добытой мной дичи, в это раз я сделал все, не торопясь и обстоятельно и обжаривал на углях, а не на открытом огне. А все потому, что не торопился, потому как не был голоден. К моему приходу у входа в нашу землянку стоял огромный туес с разнообразными орехами, вперемешку с сотами меда. Я обратил внимание, что мой товарищ не притрагивается к еде, а просто сидит и довольно трясет бородой.

— А ты, чего не ешь? — Я кивнул на исходящую паром дичь.

— Не-а, я сыт, ты не ведаешь... — Вдруг завелся он, но тут же, спохватился, что ведет себя как мальчишка и замолчал, напустив на себя солидности и важности.

— Да ладно тебе, сейчас лопнешь от важности, валяй, чего там у тебя?

— Коля, ко мне сила возвращается — прошептал он заговорщически.

И не дожидаясь моей реакции, вскочил и развел в стороны руки. Внезапно по землянке, вычищенной, углубленной и устланной свежей травой и лапником пробежал, откуда ни возьмись порыв ветерка. Прогулялся от стены к стене, метнулся к костру, взметнул ворох искр, скрутил окутавший их дымок в тугую косу, завертелся, повиснув в метре от моего лица. Потом отскочил к выходу и оттуда рванулся на меня, превратившись в оскаленную медвежью пасть. Я чуть не подавился от неожиданности. А пасть, подлетев, высунула язык и лизнула прямо в нос. Вот тут я точно подавился, только не мясом, а дымом. Так как пасть потеряла свои очертания, и превратилось в облачко дыма, медленно растворяясь в воздухе.

5

Я закашлялся, отложив в сторону недоеденный кусок мяса, но все же, нашел в себе силы выставить вперед большой палец. Его фокус и впрямь меня впечатлил. Даже немножко напугал. Прокашлявшись и утерев глаза, прохрипел — Это здорово, только не делай так больше, а то у меня трусов запасных нет. Он весело и визгливо захохотал, захлопал в ладоши и стал опять приплясывать, крутясь на одном месте. Но вдруг остановился и пристально вгляделся в мои глаза — а ведь это все ты, твоя вера и твоя сила — вновь зашептал он и, кинулся было обниматься. Но я вовремя отстранился, выставив перед собой руки... — Вот уж не думал, что нечисть склонна к сентиментальности.

— Нас создали люди, а значит ни что человеческое нам не чуждо — гордо и задорно парировал он, продолжая свой дикий танец.

Я лежал на душистом лапнике, заложив за голову руки, и разглядывал причудливые узоры переплетенных корней сверху. Леший, притомившись от песен и плясок, завозился у туеса с дарами, послышались хруст и негромкое чавканье.

— Леший! — Окликнул я — а у тебя имя есть?

— Чо..? Какое имя?

Чавканье прекратилось, в воздухе повисла настороженная пауза...

— Ну, имя. Вот я Николай, фамилия Николаев. А ты леший. Ведь леший это не имя, это вроде как должность, сторожевой леса. А..?

Лесовик бросил свое занятие по поглощению халявных даров и вплотную подошел ко мне. От него повеяло холодом и мне даже показалось злостью и неконтролируемой агрессией.

Я приподнялся на локте и уставился на своего товарища — ты чего?

— ТТы сказал имя — сквозь зубы прошипел он.

— Ну, сказал, а что не так?

Мой старина встряхнулся и...

— Забудь — устало промямлил он и, сразу, как будто сдувшись, как будто из него выкачали весь воздух, всю энергию, переполнявшую его до этого, он опустился рядом со мной и низко опустил голову.

Я растерянно сел — Что с тобой?

— Ты хотел знать мое имя?

Я еле разобрал в его шепоте, что он произнес.

— Ну, да. И что с того? У всех есть имя.

Старик молчал. Он снова стал маленьким и сморщенным старцем.

— Да объясни ты толком — не выдержал я — что опять?

Старик поднял полные слез глаза, он комкал в руке свою клочкастую бороду.

— Если ты спросишь как мое имя, я назову, и тогда я потеряю свою свободу и буду навсегда привязан к тебе, как те Нафани-домовые, что вечно таскаются за своими хозяевами. А я не хочу. Здесь мое место, мой лес, мои звери.

— Во-он оно что! — С облегчением выдохнул я — Ну прости, я не знал и я не хочу знать твое имя. Ты доволен?

Он недоверчиво кивнул лохматой головой — но, теперь в любой момент, как только у тебя вдруг появится такое желание, ты можешь это сделать. Например разозлившись, из зависти или пустяшной обиды... Теперь я не буду чувствовать себя свободным, даже не сказав свое имя сейчас.

— Хм... Интересно. Ты прав. А как поступают в таких случаях твои э.... Соплеменники.

— Кто силен, тот убивает, кто слаб сдается.

— Ну прямо арабские сказки... И ты мог меня убить сейчас, почему не сделал этого? Ты слаб?

— Нет, ко мне возвращается сила...

— и...?

— да что ты привязался..?

Старик подскочил и нервно прихрамывая, забегал по землянке.

— А-а — поразила меня догадка — я тебе нужен пока?

— Да, нет, нет, не из-за этого — взорвался Леший — отстань.

— Ладно, проехали — сдался я, интуитивно чувствуя правильный ответ и вновь, с плохо скрываемой удовлетворенной улыбкой, откинулся на мягкую ароматную подстилку — А ты мне тоже симпатичен — все же не смог я воздержаться от последней реплики.

Старик моментально встрепенулся и одарил меня горящим благодарным взглядом.

Я долго лежал с закрытыми глазами, обдумывая последний разговор. А ведь интересно, что все эти джины, домовые, лешии, бесы , черти... Вся это нечисть, выдуманная и отождествленная людьми в реальном или в ирреальном обличии. Все эти страшные и всемогущие имеют те же пороки, что и люди, что конечно не удивительно, учитывая их происхождение. Но и то, что у всего этого сонма сказочных и мистических персонажей есть своя Ахиллесова пята. Все— таки человек всегда оставляет за собой право быть первым, впрочем, тоже ничего удивительного. Затем мои мысли перекинулись на дом, жену, работу, мать, отца, любимый компьютер, на неугомонного тестя и вечно недовольную тещу. И так потянуло туда, что захотелось завыть и тут же вызвать к себе Лешего, выпытать имя и приказать вернуть меня. Но сдержал себя, понимая — еще не время, может быть завтра... Хватит ли у него силы, ведь она только начала наполнять его. И причастен к этому я только отчасти. Я только толчок. А силу ему дают бесконечные просторы этого мира, почувствовавшие появления разумной жизни (без скромности, я себя имел в виду) и ее мистического ставленника. Мысли стали заплетаться, спотыкаться друг о друга и последнее, что пришло в голову, то, что надо бы записать все эти приключения, и размышления в б..л..о..к..н..оооо...

Проснулся я от того что стало жарко от разгоревшегося чрезмерно костра. Я сел, вытирая рукавом куртки мокрое от пота лицо. Покрутил головой. В самом дальнем углу сидел мой леший, он, не мигая, сосредоточенно смотрел на огонь и слегка раскачивался взад и вперед. Поверх малинового яркого зарева темнела беспроглядная ночь. Я еще ни разу, за две предыдущие ночи не видел местного ночного неба. Есть ли луна, звезды. Какие они? Надо пойти подышать — подумал я.

— А ты правду сказал, что тебе неинтересно мое имя? — вдруг прозвучал из угла скрипучий голос.

Я повернул голову.

— Мы же, кажется, закрыли эту тему — недовольно проворчал я, порываясь встать и выйти на воздух.

— Подожди Николай...

Я снова сел — Ну..?

— Я вот, что подумал, через несколько дней, возможно через неделю или еще несколько дней... Извини, мне с трудом даются ваши временные промежутки. У меня будет достаточно сил, что бы отправить тебя домой, и даже, может быть, в исходную временную точку.

— Ты даже такие слова знаешь? — не без доли сарказма, с кривой усмешкой выдавил я — Ну, ты продвинутый Леший. Но я рад, что ты первый об этом заговорил.

— Я много чего знаю, я даже знаю, что у тебя будет сын, а потом будет и дочь.

Моя челюсть отвалилась так, что слюна потекла по подбородку. Я с трудом вернул ее на место. Слов ответить, просто, не было. Но он не обратил на это внимания или сделал вид...

— Еще я знаю, что пройдет несколько часов после того как ты уйдешь и я растворюсь...

— А ты со мной, не пойдешь что ли? — внезапно вернулся ко мне дар речи.

— Нет, я твердо решил, здесь мой дом, а человеку хорошо там, где ему хорошо...

— Но, ты...

— Не забывай, в каком-то роде я тоже человек и не перебивай. Так вот, если ты будешь знать мое имя, мы будем связаны тонкой, но прочной энергетической составляющей, разрушить которую почти невозможно, даже твоя смерть не оборвет эту нить. Я хочу сказать, что даже после твоей смерти, я буду связан с твоими детьми, а потом с внуками и так далее. Так что ваше выражение — пока смерть не разлучит нас — здесь не работает. И вот, что я подумал...

Голос Лешего задрожал и прервался... Пауза затянулась. Но я опять не торопил его. Видел, как ему тяжело даются эти слова.

— Вот... Если бы... ты.. Зная мое имя и, по сути, став моим хозяином, приказал мне остаться здесь и беречь этот мир, то.... Ну ты сам понимаешь...

— Ммм... Интересно... — Теперь начал заикаться я, но уже в который раз, поборов всякие искушения твердо выпалил — Я готов.

Леший сразу посветлел бородой и, прикрыв глаза, громко выкрикнул — меня зовут Никандровиний средний.

— Стой, стой, а ты не боишься, что я тебя обману?

Но Никандровиния было уже не остановить, он опять закрутился в танце, но вопрос мой расслышал и стал громко выкрикивать — нет, нет, не боюсь, я посмотрел тебе в душу, когда ты принимал решение, там не было темных пятен...

— А если я передумаю?

Он резко остановился и пристально посмотрел на меня — Ну тогда я, скорее всего, сделал не правильный выбор, я ведь рисковал.

Вдруг он согнулся, упал, и его стала бить крупная дрожь. Маленькие ручки и ножки сплелись, выкручиваемые сильнейшей судорогой, по бороде потекла пена.

Он еще несколько раз дернулся и затих. Я в панике протянул к нему дрожащие руки и тут меня тоже скрутило и... Потерял сознание.

6

Кто-то положил мне на лицо что-то мокрое и мягкое, похожее на губку и массировал сильными руками грудь. Я медленно приходил в себя. Постепенно ко мне возвращалась и память. Все тело нестерпимо болело и откуда-то несло невыносимой вонью. От этого щипало в носу и, тяжело было дышать. Я непослушной рукой, через силу, спихнул с лица это что-то, оказалось, что мох и перед моим лицом заколыхалась серая спутанная борода.

— Что это было? — прошептал я — и чем это воняет.

— Это называется обрядом слияния, теперь мы с тобой связаны, а запах, тебе просто помыться надо — и он неприлично громко и ехидно хихикнул.

Дрожа от холода и слабости, солнце еще не поднялось, я плескался в холодной воде реки. Леший сидел на берегу и мерзко посмеивался, да еще и подавал советы, как лучше полоскать трусы. Я погрозил ему кулаком, на большее сил еще не было.

Весь день я отлеживался, приходя в себя. Мутило, кружилась голова и, время от времени по телу пробегала дрожь. — Как после сильнейшего бодуна — подумал я. — Уж мы-то люди знаем, что это такое. Благо теперь беспокоиться о хлебе насущном не было необходимости. Всем обеспечивали, по одному мимолетному движению пальца Лешего окрестные зверюшки, получая взамен толику энергетической подпитки. Я, правда, не очень болезненно, но чувствовал это. А если бы был полностью здоров, то наверное и не заметил бы вообще.