1970

Водила вышел из машины с кривой ручкой, что должна быть приделана в двери, пошурудил ей в нужном отверстии, дверца багажника и открылась. А я, повинуясь жесту первого (летеха, теперь вижу — глаза привыкли), шагнул к машине.

И остолбенел! На дверце красовался ясно различимый в свете Луны герб! Герб Советского Союза! А выше, на синей полосе (и как я это не заметил?!) — надпись "милиция"!

— Ну что застыл, твою мать! — ругнулся сержант, стоявший у дверцы — влезай, пьянь чертова! Как вы уже за...ли, пьянь поганая!

— Слышь, Вась. От него и правда спиртным не пахнет — сказал летеха, мимо которого я проходил — Я пьянь за полтора метра чую. У меня нос — как у собаки! Он трезвый. И не с похмелья. Кстати, в отличие от тебя! Несет от тебя — мама не горюй! Вчера набухался, что ли?

— Свадьба же у другана, святое дело! — весело хмыкнул сержант, закрывая за мной дверцу — Имею право! Не на службе же.

— Давай быстрее! Щас прибьет этот гад кого-нибудь, и будем потом отписываться — где это мы застряли, и почему быстро не приехали! И нехрена было Костяну на ужин дежурку брать! Сам бы дошел! Вот понадобилось — и на чем ехать?!

— Это ты Петровичу скажи — хмыкнул водитель, поворачивая ключ зажигания и прислушиваясь к визжащему и хрипящему стартеру — Я-то чо? Мне сказали — я повез! Мое дело — машина. Вот слыхал, опять пятак подгорел! И бендикс тарахтит! Стартер делать надо! А когда делать? Приедем — рапорт напишу на ремонт. Мне день надо, чтобы заняться! А вы мне даете день? Гоняете, как сидорову козу! Люди-то все выдержат, а машина? Знаешь, уазики какие ломучие?! Он сука если долго не ломается, значит так е...нет, что — куда глушак полетит, куда поршня!

— И на чем мы ездить на вызов будем? Когда на ремонт встанешь?

— А на москвиче! Пусть начальник из-под жопы вытаскивает москвиченка и дает в дежурку! А если "луноход" накроется — что будете делать?? На мне кататься? Так вы уже катаетесь! Ножки свесили! Как ни попрошу кого в помощь на ремонт — так вы мне писю кажете! Нет, точно рапорт напишу — становлюсь на ремонт! Надоело!

И тут же он сменил тон и повысил голос, перекрикивая вой движка и раздатки:

— Эй, ты...ненормальный! Ты там не блюешь? Заблюешь — я тебя самого мыть заставлю! Языком будешь вылизывать!

Я не ответил. Я ошеломленно, и даже с ужасом смотрел туда, где должен был стоять мой дом. Луна яркая, как медный таз — облака разошлись, будто желая показать мне, как круто я вляпался. А то, что вляпался — это определенно. Сержант был прав. Никаких дач, никаких домов. Голая пологая гора, освещенная призрачным светом Луны, кусты и клены вдоль дороги...и ничего указывающего на то, что здесь имеются дома. Ни-че-го! Ноль!

Сказать, что я ошеломлен — ничего не сказать. Мысли разбегались, голова трещала от боли, даже руки и ноги — и те тряслись, то ли от холода, то ли от нервной перегрузки. Ну а что — не каждый день ты оказываешься непонятно где, и...непонятно — когда! Если, конечно, все это не было какой-то дурацкой инсценировкой. Розыгрышем, устроенным безумным олигархом. Именно олигархом, то есть человеком, имеющим очень много денег, которые тот может пустить на свои безумные выходки. Например — купить УАЗ, раскрасить его в цвета милиции советского времени. Нанять актеров, которые будут вести себя соответственно тому, как вели себя милиционеры советского времени. Вывезти меня в место, очень похоже на то, где я сейчас живу...жил. Вот только ЗАЧЕМ?! Какой в этом интерес?

Усть-Курдюм тоже не был тем Курдюмом, к которому я привык. Никаких рекламных плакатов, и более того — возле администрации, над которой в лучах прожектора колыхался красный (!!!) флаг — на стенде огромный портрет Ленина, и рядом с ним — портреты передовиков. (Надпись над этими портретами я прочитал. Точно, портреты передовиков колхозного, так сказать, дела.)

Возле администрации стояла женщина лет сорока, сорока пяти. Завидев милицейскую машину — она бросилась к ней так, будто это был не "луноход", а скорая помощь, способная спасти больного человека. Бросив несколько слов, она уселась на заднее сиденье и машина рванула с места, бренча сочлениями на каждой приличной кочке. И кочек тех было немеряно — асфальт разбит так, будто это был не Усть-Курдюм, в котором уже давно обосновались обеспеченные люди, а захолустный поселок, деревня, до которой от крайнего КП ГАИ двадцать километров неухоженной трассы. И нет никакого нового моста, который длиннее старого больше чем в два раза.

И незачем сюда по ночам ездить машинам — если только ты не милицейский уазик, и в нем не дежурный наряд, состоящий из дежурящего участкового и сержанта-водителя.

Кстати — стандартная ситуация во все времена — на вызов обычно едет дежурный участковый. И хорошо, если ему под задницу дадут дежурную машину, а то и сам добирайся, как хочешь. Но тут уж точно деваться было некуда — двадцать километров на автобусе посреди ночи не прошкандыбаешь.

Из сбивчивой речи женщины я понял, что вызов состоялся из-за ее мужа, недавно откинувшегося с зоны, на которой он оказался из-за своего буйного нрава, особенно резко проявлявшегося во время пьянки. А попал он туда потому, что покалечил соседа, не в добрый час попавшегося ему на глаза возле дома — это тоже рассказала его жена. И вот сейчас он накачался самогона, купленного где-то здесь, в деревне, и собирается пойти, и рассчитаться с соседом, который пользовал его жену, пока ее владелец "парился" на зоне.

Кто-то ему вишь ли сказал, что Лизка путается в соседом — тем самым, которого он некогда "отоварил" — так что по выходу с зоны мужик не нашел ничего лучшего, как подбить глаз любимой женушке, и составить план окончательного уничтожения зловредного соседа.

Абсолютно банальная, скучная, и невероятно распространенная бытовуха! Но от этого не ставшая менее опасной, чем об этом можно было бы подумать. Так и совершается большинство убийств — тупо, по-пьянке, не рассуждая и не жалея ни о чем. Убьет соседа, загремит лет на пятнадцать-двадцать (рецидивист же!), и выйдет с зоны строгого режима полной развалиной с отбитыми почками и печенью, с туберкулезом и ненавистью ко всем, кто успешнее и здоровее его. В конце концов окончательно сопьется, и наконец-то перестанет портить людям их счастливую, долгую жизнь.

Когда подъехали к искомому дому, стали слышны крики, звон стекла, и звуки металла, вгрызающегося в дверь.

— Он топором рубит! К соседу ломится! — пискнула женщина, и я вдруг подумал о том, что скорее всего с женщиной этой не все так уж и ладно. И возможно, что буйный мужик не был совсем так уж и не прав. Небось бегала к соседу, давала повод для ревности — вот муженек и осерчал. А теперь вон оно к чему все пришло! Интересно, а как я бы поступил с таком случае? Нет, чисто теоретически! Моя жена, само собой — выше подозрений! Как жена цезаря. Но все-таки — вот прихожу я домой, а там стоны, чмоканье и скрип кровати. А я ведь тут! И с кем же тогда чмокает и стонет моя жена?!

Отоварил бы, точно. Мужика измордовал бы до полусмерти, благо что здоровья и умения хватает...жену...не знаю. Стал бы бить, или нет? Нет, наверное. Просто собрал бы вещи, и ушел.

Знаю, есть такие люди, что радуются изменам жены. И даже сами находят ей любовников. Но это точно не я. Я собственник. Жена моя. И ничья больше. А тот, кто покусится на мое — получит по-полной! Вышибу мозги из подлеца!

И вдруг затосковал: я тут, а жена-то моя там! Где "там" — я еще не знал, и думать об этом не хотел, в глубине души надеясь, что все это дурацкая инсценировка. Но мой логичный, приземленный разум давно уже сделал вывод — где я сейчас нахожусь. В КАКОМ ВРЕМЕНИ.

А значит, я никогда уже не вернусь домой, к жене, и значит — она теперь свободна и может спать с тем, кто ей придется по душе. Меня-то нет! И не будет! А ей всего сорок лет. И в сорок лет баба...ого-го, какая баба! Только и дай мужика!

Тошно. Ой, как тошно! Люблю я ее! И всегда любил! И всегда знал, что меня дома ждут, что мне нальют чашку борща и наведут кружку чая с лимоном. Что есть мне куда возвращаться, и есть — зачем. Какой бы я ни был — больной, пьяный, раненый или здоровый — всегда приползал, приходил, прибегал домой. Дом для меня все! Дом — это семья. Семья — над всем. Над моралью, над совестью, над жизнью и смертью. Убью весь мир, сам сдохну, но семью сберегу! И только так. И весь я в этом.

Менты ушли из машины вместе с женщиной, и через несколько минут оттуда, где гремели удары топора, раздались крики и плач.

Я ожидал в скором времени услышать выстрелы — кто в здравом уме будет ждать, когда ему размозжат голову топором? Куда как проще — достал ствол, загнал патрон в патронник, да и пальнул пару-тройку раз. Вначале в плечо, чтобы топор выронил, а потом в ногу, чтобы матом не ругался и на полицейских не злоумышлял. С простреленной-то ногой не позлоумышляешь! Не до жиру! А выписывать пируэты в роли мастера единоборств, когда в руках такой удобный и привычный "макаров" (а лучше калаш-укорот) — это форменный идиотизм. Валить гада, если дернется — и вся недолга! Если по молодости я бы еще два раза подумал, прежде чем сделать такое (отписываться задолбаешься), то теперь, став старым пердуном на пенсии — и секунды бы не задумался, пускать ли в ход огнестрельное оружие, или нет. Кстати, пистолет у летехи был — я видел, как тот оттягивает кобуру. Применит, ежли что, не дурак же!

Но тем больше было мое удивление, когда я увидел летеху и сержанта, подталкивающих в спину здоровенного детину, который по дороге пьяным голосом пытался что-то доказать ведущей его парочке. И что интересно — они не удосужились даже надеть на него наручники! И скорее всего, рупь за сто — не обыскали! Идиллия, мать вашу! Девяностых годов на вас нет...и чеченской. Злой я, да, но какого черта такое расслабление?

Мужик был ростом чуть пониже меня, но тяжелее килограммов на сорок. Когда-то он вероятно занимался одним из видом силового спорта — штанга, либо классическая борьба, и до сих пор сохранил свою силу, хотя и зарос жиром, как завзятый колхозный боров. Машина даже присела, когда он грузился в "обезьянник". Кстати, когда я в нее влезал, она отреагировала вяло. Точно, килограмм сто пятьдесят весит! Вот же чертов бегемот!

Мужик не обратил на меня никакого внимания, он как раз материл свою супружницу, пьяным голосом рассказывая ей, в каких позах, и в какие отверстия будет иметь ее, ее хахалей, и хахалей ее хахалей. Особенно досталось соседу — извращенному типу, любителю нетрадиционных сексуальных связей, а также извращенной связи с женой реципиента.

Кстати, я так и не понял — если сосед гомосексуалист, то зачем ему жена этого типа? Глупо же, нелогично. Впрочем, какая может быть логика у пьяни? Только пьяная, само собой.

Милиционеры уселись в машину, громко грохнули закрываемые двери (болезнь "уазиков" — ощущении, что дверца сейчас отвалится, но иначе не закроешь), заскрежетал, завыл стартер, и вся наша пестрая компания двинулась в путь.

Я немного удивился — а объяснение взять у свидетелей и потерпевших? А заявление? На основании чего задержали придурка? И как потом будут отписываться?

И тут же с усмешкой подумал — какое мое дело? Наверное, успели взять заявление, заранее баба написала. А что касаемо объяснений — сама приедет в отдел, завтра, все напишет. Не о такой ерунде надо думать (чужой ерунде), а о том, как мне жить дальше!

Мужик захрапел, откинувшись на борт машины и распространяя миазмы застарелого сивушного выхлопа, я же, стараясь согреться (уже остыл!), тер плечи, руки, ноги — меня била дрожь, и еще немного — застучат зубы. И тогда я забарабанил в перегородку "обезьянника":

— Эй, ребята! Эй!

— Чего ты? — обернулся лейтенант, и в голосе его слышались досада и раздражение — Сиди спокойно! Скоро приедем!

— Пока приедем, я нахрен замерзну! Мне бы чего-то из одежды! Зубы уже стучат!

— Да и хрен с ним! — жесткосердный водила даже не повернулся, глядя строго вперед, на темную дорогу, освещенную тусклым желтым светом фар — Тебе чего тут, промтоварный?

Давненько я не слышал этого названия "промтоварный"! Молодняк небось и не поймет, что это такое. А я помню! Древний я, как окаменевшее дерьмо мамонта. Ох, и древний!

— Я щас тут околею от холода, воспаление легких словлю, а вы будете виноваты. И заяву на вас напишу, что вы надо мной издевались, везли голым, и поэтому я получил воспаление легких! Так что дайте хоть тряпку какую-то — прикрыться! Замерзаю!

— Нет, ну а чего? Правда холодно, а он голый! — забеспокоился летеха, которому было точно не все равно, если начнется какой-то скандал. Это водилу дальше фронта не пошлют, а участкового...ну — тоже, почитай, на фронте, только вот у него есть все-таки кое-какая карьера. Например, если жалоба найдет подтверждение — могут звание задержать. Или соберутся старшим участковым поставить — а у него взыскание есть! И другого поставят. Или захочет в другую службу перейти — начнут "шерстить" послужной список, и выплывет такой вот неприятный случай. Никому не нужны проблемные подчиненные. И уж тем более — начальники. В ментовке ни одна жалоба просто так не теряется.

— Останови! Я ему одеяло с заднего сиденья дам.

— Да ты чо, внатури! — водила искренне возмутился — Воще-то это мое одеяло! Я его из дому принес! Чтобы накрываться им, а не жопу какого-то придурка прикрывать! Принеси свое одеяло, да накрывай всех синяков!

Я даже чуть не хихикнул. Вот типичный образец разговора сержанта и лейтенанта в ментовке! Начальника и подчиненного! Никаких тебе армейских "слушаюсь!". "Исполнять!" Да и глупо было бы — между прочим, хороший водила, умеющий поддерживать свою тачанку в должном порядке, это гораздо бОльшая ценность, чем простой участковый!

Интересно, как летеха выкрутится из ситуации? Фактически его сейчас нахрен послали.

— Знаешь чо...если с ним что-то случится, я скажу, что это ты не дал ему прикрыться. По всему видать — мужик непростой, и не алкаш, точно. Не пахнет от него. Крыша поехала — это да. Но чтобы он нажранный был — такого нет. А то мож родня кого-то, типа первого секретаря, а ты ему пожалел грязное одеяло, пролитое чаем и прожженное цигарками! Жлоб ты, внатури. И ты будешь отвечать за мужика. Одеяло пожалел, ага! Жидовская ты морда! Куркуль!

— Чо сразу — жидовская?! Чо сразу — отвечать?! Обзываешься еще! Куркуль я, вишь ли! — забеспокоился водила, и нажал на тормоз — вы свое мля заработайте, а потом раздавайте! Отдай! Все отдай! Может еще штаны снять и ему отдать?

— Если есть такое желание — отдай! — невозмутимо сообщил лейтенант, и я едва не рассмеялся, несмотря на свое дичайшее положение. Все-таки он выкрутился! Наехал — по всем правилам! Настоящий участковый — такие любые проблемы решают, и уж точно с людьми контакт наладить умеют. Проверено!

Мне передали одеяло — грубое, кусачее, грязное, воняющее потом, табачным дымом и блевотиной (видимо напиталось запахами машины), и я не помню, чтобы когда-нибудь с таким наслаждением заворачивался в кусок ткани. Одеяло, несмотря на его мерзкое состояние, оказалось теплым, и дрожь моя понемногу утихла. Кстати сказать, скорее всего, дрожь была вызвана даже не холодом — не такой уж и мороз на улице — это нервная перегрузка. Ощущение, будто ты после длительной и тяжелой болезни, когда любой холодок вызывает дрожь, а любое тепло — бросает в пот.