Первый император. Миттельшпиль

Но сегодня, после аудиенции у кайзера и полученного на ней ошеломляющего и тяжелого удара внутренняя броня дала трещину. Именно поэтому фон Шлиффен никак не мог приступить к предстоящей ему простой процедуре. А ведь ему всего-навсего надо было открыть каждую папку, в которой хранились аккуратно подшитые, прошитые и опечатанные секретные планы войны с Россией и начертать недлинную резолюцию: 'В архив. Подпись'. И все. Но эти простейшие действия в глубине души казались ему аналогом убийства собственных детей.

Но и сидеть бесконечно долго, упершись взглядом в стол, он не мог. А потому, тяжело вздохнув, взялся за первую папку. Как назло, в ней оказался самый авантюристичный, но самый любимый им план. Предусматривающий неожиданную атаку Петербурга флотом и высадку десанта прямо в столице вражеской империи. И одновременно — стратегическое наступление германских и австрийских войск в Польских губерниях. В результате лишенные руководства, не успевшие полностью отмобилизоваться русские войска оказывались в полном окружении и должны были сдаться на тридцатый -сороковой день войны. После чего следовала переброска победоносных армий на запад и разгром французской армии, которая тщетно стояла в обороне, дожидаясь немедленного наступления Германии. А теперь этот гениальный план приходилось списывать в архив. Как и все планы наступательной войны против России. Так приказал Кайзер. А приказы Его Величества Императора Германии и короля Пруссии должен неукоснительно выполнять любой офицер.

Неожиданно генералу стало весело. Он вспомнил, что про наступательную войну против Франции император не сказал ни слова. Как и про контрнаступление против атакующих русских. А значит надо просто дорабатывать план войны на два фронта. Оставить против России минимум войск, не более двух корпусов. Они, опираясь на укрепления Восточной Пруссии будут сдерживать возможное наступление русских.

'В этой ситуации на западном фронте войск будет больше, следовательно, можно будет вывести из войны Францию до начала серьезного русского наступления. Которое, если подумать над намеками Его Величества, может и не начаться. Одно препятствие — развертывание такого количества войск на прежнем фронте наступления возможно лишь в несколько эшелонов. Но такое развертывание ослабит первый удар..., — размышляя начальник Генштаба машинально ставил резолюции на обложках одного дела за другим, — ослаблять его нельзя, значит придется пойти на более серьезное нарушение нейтралитета Бельгии. Это незначительное препятствие. Куда сложнее будет взять бельгийские крепости. Надо проверить, но по сведениям разведки, эти крепости не модернизировались лет десять. Следовательно, будут уязвимы для осадной артиллерии калибром более двадцати сантиметров, — теперь Альфред был даже счастлив. Он решил трудную задачу, поставленную командованием, причем очень просто и ловко, как ему казалось. — Значит осталось поставить задачу Круппу. Пусть создаст короткую пушку, гаубицу или мортиру наибольшего калибра, который можно применить на суше. А пока крупповские инженеры колдуют над пушкой, смледует озадачить штабных бездельников , пусть поработают'. Так появился замысел того, что впоследствии назовут 'гениальным планом Шлиффена' — план очередного разгрома европейского соперника Германии

Небольшая квартира на Бейкер-стрит, приспособленная под контору столь же маленькой и незнаменитой фирмы выглядела непритязательно. Несколько конторских столов, за которыми сидели типичные клерки с незапоминающимися лицами. Камин с каминной полкой, явно доставшиеся конторе от прежней, жилой, комнаты. Стены, оклеенные темными, немаркими обоями были внизу обшиты деревянными панелями. Впрочем, обои уже изрядно не новы и потерты в некоторых местах. Небольшая, всего на пятнадцать ступенек лестница, обрамленная резными балясинами, ведет на балюстраду. По ней можно пройти к кабинетам начальника и его заместителя, которые, судя по всему, ранее были спальнями жильцов квартиры. В общем, ничем не примечательная и даже умиротворяющая обстановка. Для тех, кто не знает, что здесь находится штаб-квартира Секретного Разведывательного Бюро (SSB — Secret Service Bureu) Правительственного Комитета Обороны. Но посетителю, только что вошедшему в квартиру, это было хорошо известно, так как он работал на начальника этой службы с 1896 года. Поэтому он лишь кивнул клерку, выполнявшему роль секретаря, без задержки поднялся на второй этаж и, постучав, вошел в кабинет начальника. — Сидней! Ну, наконец-то, — особой радости в тоне Уильяма Мелвилла не чувствовалось, скорее раздражение. — Я ждал тебя вчера. Садись. — Виноват, сэр. Но 'Магдалина', наш... корабль, а точнее — то корыто, на которое мне удалось найти свободную каюту, опоздало на двое суток. Я даже не успел нигде поселиться, сразу с дороги к вам. — И это классно, парень, — сейчас Миллер говорил на грубом диалекте кокни, как когда-то в Скотланд-Ярде, — что ты так рвешься поработать, — он скривил губы в некоем подобии усмешки и продолжил уже светским тоном. — Как там Бразилия? Как дела у 'тети Розы'? Стада диких обезьян не уменьшились в числе? — Бразилия, сэр, живет без забот и танцует, как всегда. Ничуть не изменилась. Как не изменились и ее дела, и леса, полные диких обезьян и не менее диких индейцев. 'Тетя Роза' в полном порядке, шлет вам привет, — под кодовым названием 'тетя Роза' в Бюро проходила сеть агентов в Бразилии, а заодно Аргентине и Уругвае. Был даже один агент в Парагвае, но в целом Парагвай никого особо не беспокоил. Как ряд мелких государств типа Гондураса, Никарагуа и прочих недавно появившихся Панам. Впрочем, Панама как раз наоборот — очень даже волновала, в свете постройки американцами канала. Который Англии никак не удалось взять под свой контроль, при всем желании. — Хорошо, — опять сухо констатировал Миллер. — Но у нас тут наступили некие изменения... — Изменения, сэр? — не дожидаясь конца паузы, задал вопрос Сидней. — В связи с... — он замолчал, заметив недовольное выражение, проскочившее по лицу начальника. — Скажем так, — отчего-то сегодня Уильям не хотел говорить прямо, а излагал свои мысли извилисто и витиевато, словно выпускник Кембриджа. — после победы медведя над стадом узкоглазых мартышек есть весьма обоснованное мнение, что твои бывшие соотечественники начнут претендовать на слишком большой кусок не только китайского, но и азиатского пирога. Есть также мнение, что нынешний император слишком возгордился своей победой и слишком заигрывает с одной из держав, соперничающих с Британией, — Сидней мысленно усмехнулся, вспомнив знаменитую карикатуру с аллегорическими изображениями великих держав, резавших пирог — Китай на части. И тут же припомнил, как во время пребывания в Артуре не раз слышал о германской помощи в переходе русской эскадры с Балтики на Тихий океан. — Поэтому решено, что тебе придется забыть о диких бразильских обезьянах и вспомнить о диких русских медведях. Поедешь под своим именем, паспорт на Педро Рамиреза, как стало известно, засвечен в русской жандармерии. Твоя задача — следить за ситуацией и подкармливать всех недовольных. Последнее — осторожно, не в ущерб главной задаче. Но связь с названными тебе лицами держи постоянно, потому что все может измениться и тогда тебе понадобиться их содействие, — Рейли молча кивнул, подтверждая, что понял невысказанное приказание Миллера. — Сейчас зайдешь к мистеру Гринвуду и получите все необходимое. Отдохните пару дней, и отправляйтесь. Дал бы вам с женой больше времени, но меня, увы, торопят. — Ничего страшного, сэр, — Рейли неторопливо поднялся, прощаясь, — я неплохо отдохнул за время рейса. Суденышко было не слишком старое, а каюта достаточно комфортна. Жена к моим частым отлучкам привыкла настолько, что и два дня будут нам в радость. — Тем лучше, — встав и пожав на прощание руку, ответил Уильям, — тебе будет легче приступить к новому заданию...

Австро-Венгрия, Транслейтания. Июнь 1904 г.

Генерал Ян Стэндиш Гамильтон, придержал недовольно фыркнувшего коня и повернул голову, прислушиваясь к пению приближающейся пехотной колонны.

— На каком языке они поют, капитан? Какой-то славянский?

— Да, сэр, — капитан Фицморис, готовившийся со временем занять должность военного агента (атташе) в Дунайской империи (одно из названий Австро-Венгрии), в языках этой страны разбирался. — Если не ошибаюсь — чешский.

Задержавшийся перед этим сопровождающий, элегантный венгр в форме гусарского полка и чине ротмистра, подъехавший как раз в этот момент, подтвердил по-немецки, что это движется батальон девяносто первого полка, укомплектованного преимущественно чехами. А солдаты продолжали петь старую солдатскую песню.

— Жупайдия, жупайдас,

Нам любая девка даст!

Даст, даст, как не дать,

Да почему бы ей не дать?...

Песня привольно разливалась над дорогой, пехотинцы шли легко, словно не чувствуя тяжести снаряжения, жары и поднятой сапогами пыли. Вид колонны так понравился Яну Стэндишу, что он, одобрительно кивнув, достал блокнот и сделал в нем какую-то запись.

— Хорошо идут, — прокомментировал увиденное, а косвенно — и действия Гамильтона Фицморис, обращаясь к ротмистру. — Словно недавно из казарм.

— Девяносто первый — один из лучших богемских полков, — подтвердил ротмистр барон Ласло Сегеди. И добавил, обращаясь к Гамильтону. — Осмелюсь напомнить, господин генерал, что нас ждет генерал граф фон Хуйн .

— Вы совершенно правы, господин барон, — согласился Гамильтон. — Я с удовольствием задал бы несколько вопросов командиру этого батальона, но нас ждут. Поехали...

Большие маневры имперской армии, проходящие на венгерских равнинах, вполне объяснимо привлекли внимание военных специалистов большинства стран Европы и даже мира. Но только Британия, Япония и САСШ прислали на них специальных наблюдателей. Одним из которых и стал генерал Гамильтон.

Посетив штаб семнадцатой кавалерийской бригады и переговорив с ее командиром, генералом Карлом Хуйном, Гамильтон отправился в город Рааб. Там, в самой роскошной по меркам этого городка гостинице, располагалось большинство наблюдателей, следивших за давно невиданным зрелищем грандиозных маневров.

Вечером в номере, при свете электрической лампочки, Ян Стэндиш записывал в блокнот свои наблюдения: 'Войска, участвующие в маневрах были разведены на большие расстояния и реально маршировали, проходя в день, по моим оценкам, до 25 миль (примерно 40 км, сухопутная английская миля — 1609 м). Дисциплина марша хорошая, я бы даже сказал — отличная, учитывая, что роты были пополнены резервистами почти до штатов военного времени. Пехота маршировала в тяжелом походном снаряжении, очень тяжелом с британской точки зрения. Кроме обыкновенной шинели синего сукна каждый солдат нес на себе ранец, мешок, водяную баклагу, шанцевый инструмент, полотнище палатки, запасные башмаки, котелок и, конечно, ружье, пояс с патронными сумками и штык. Британский солдат жалуется, что он похож на рождественскую елку, когда на него надета только половина этого снаряжения. Самый превосходный обоз не может избавить от применения для переноски тяжестей силы людей, которые не всегда могут сражаться, имея позади себя обозные повозки. С другой стороны, можно впасть в крайность, и вопрос, не перегружен ли, австрийский солдат всем его носимым имуществом, остается открытым...

Сегодня посетили части семнадцатой кавалерийской бригады. Я имел длительный разговор с ее командиром, графом Карлом фон Хуйном... Великолепный кавалерист, удивительно хорошо разбирается в опросах современной тактики кавалерии. Полагаю, его ждет хорошая карьера...'.

Закончив свои заметки, генерал переоделся и вышел из номера, чтобы поужинать. Спустившись в ресторан на первом этаже Ян заметил за одним из столиков русского военного агента полковника Марченко, беседующего с германским майором Муциусом и попросил разрешения сесть вместе с ними.

— С превеликим удовольствием разделим с вами трапезу, гсоподин генерал, — с византийской велеречивостью ответил полковник, приглашая его за столик.

— О чем беседуем, господа офицеры, — сделав заказ подскочившему официанту, спросил Гамильтон, предварительно попросив сотрапезников беседовать 'без чинов'.

— Об австрийской артиллерии, господин Гамильтон — ответил прямолинейный пруссак Муциус.

— А что не так с артиллерией? — деланно удивился англичанин.

— Если бы могли также легко различить позиции японских батарей при Тюренчене, — усмехнулся Марченко, — мы высадили бы десанты не на Курилы, а сразу на Иезо (Хоккайдо).

— К тому же, артиллерия вооружена только орудиями старых образцов, — добавил Муциус, — в основном девятисантиметровыми пушками прошлого века. С бронзовым стовлом, что не позволяет усилить заряд т увеличить дальнобойность.

— Ну, господа, по-моему, вы слегка преувеличиваете, — ответил Гамильтон. — Это орудие аналогично вашей русской системе тысяча восемьсот девяносто пятого года, которая, насколько мне известно, до сих пор представляет основное вооружение артиллерийских бригад пехотных дивизий, — Ян слегка поклонился Марченко, — и почти не уступает по скорострельности вашей новейшей семидесятисемимиллиметровке, — теперь он поклонился Муциусу, — а что касается маскировки и дальности стрельбы — все известные мне в этой области авторитеты, даже русские, доказывают что дальности стрельбы полевой артиллерии в нынешних условиях не может быть более четырех миль. Что делает вопрос маскировки орудий весьма спорным, поскольку на таком расстоянии они будут обнаружены после первого же выстрела.

— Возможно, вы правы, господин Гамильтон, ибо я в артиллерии не специалист, — приступая к ужину, ответил Марченко. — Приятного аппетита, господа.

*Хуйн (Huyn) Карл Георг фон (18.11.1857, Вена -22.2.1938, Роттенбух), имперский граф, австро-венгерский генерал-полковник (1.5.1917). В нашей реальности в 1912 г. назначен генерал-инспектором кавалерии. Руководил подготовкой австро-венгерской кавалерии к войне (эта кавалерия считалась одной из лучших в Европе).