Три закона попаданчества

-... Мерзкий ноябрь... И год, весь этот, 17, так себе! — В сердцах бросил Семен, провожая взглядом патриота-студента, скрывающегося за дверями вокзала. — И поезда ходят так себе и люди... Тоже — так себе!

Достав фляжку, дядька Семен приложился к горлышку, делая добрый глоток "для сугреву".

"Доброго тебе пути, патриот!"

"Железные дороги России очень хороши на картинках. Просто изумительны — на страничках рекламных буклетов и совершенно не приспособлены для людей — в реальности." — эту аксиому Макс впитал вместе с молоком матери и только последние лет пять, с распространением "фирменных" поездов, стал относится к поездкам в поезде без предвзятости и опаски. Теперь же, все самые его страшные кошмары воплотились в этом самом вагоне-теплушке, что катился в Питер. Закрывая глаза, Макс не уставал радоваться, что успел залезть на самый верх, на "третью, грузовую" полку и теперь большинство пьяных, разгоряченных тел, просто не подозревают о его существовании, не в силах поднять вверх тяжелые головы, с наезжающими на глаза, тяжелыми шапками, папахами... Мир экзамена истории, открылся ему вьяве.

"Вот и как все это развидеть?!" — Прижимая к себе сумку с ноутом, парень качал головой и... Мечтал о том, что все происходящее — сон... И, вот сейчас он закроет глаза и проснется, поднимет голову от парты, наткнется на укоризненный взгляд декана и... Все снова пойдет своим чередом...

..."Большевики спешат закончить войну и вернуть людей с позорной войны живыми и невредимыми. Вернуть крестьянина домой, за плуг и соху. Рабочего — за станок, на родной завод. Это лишь малая толика планов большевистской партии и товарища Ленина. Хватит страдать народу за прегрешения Николашки-кровавого! Вся власть — советам!" — Доносилось с перрона и народ настороженно прислушивался, а не мелькнет ли где страшное словосочетание "Стоим дальше" или еще чего по хуже.

Пыхнув клубами пара, звонко отсвистев, паровоз дернулся и, отсчитывая метры пути колесами по стыкам рельс, вновь покатился в сторону города Санкт-Петербурга, Питера, Ленинграда и снова — Санкт-Петербурга...

"Все, как в старых фильмах..." — Отчего-то вспомнился парню старый, черно-белый фильм с актером Чирковым — "Юность Максима". Отец заставил посмотреть этот фильм, аргументируя, что лучше историю видно тем, кто к ней был ближе...

"Крутится, вертится шар голубой,

Крутится, вертится над головой,

Крутится, вертится, хочет упасть,

Кавалер барышню хочет украсть..." — Незатейливые слова сами всплыли в голове и Макс позволил себе осторожно рассмеяться, дабы не привлекать внимания.

Так, под эти вертящиеся слова, то впадая в странное, ступорозное оцепенение, то выплывая из него в реальность революционной России, разухабистой, как крутящийся над головой голубой шар, пересчитывая стыки и слушая жаркие споры революционных противников, Макс катился и катился, навстречу своей очередной главе жизни...

* * *

*

Сумку от ноутбука Макс выбросил еще на самой первой станции, сторговавшись с гладко выбритым офицером на почти новый саквояж, коричневый, гладкий, всего за пару рублей.

К удивлению Макса, саквояж оказался не пустой — женское нижнее белье, шелковое и словно паутинка тонкое, пара длинных рубашек и теплые носки занимали две трети объема покупки, а на самом дне, под барахлом, покоилась чернай кожаная папка и маленький, словно игрушечный, дамский пистолетик и две коробки патронов к нему.

От белья Макс избавился самым простым образом — украдкой оглянувшись, просто перекинул вещи через металлические прутья ограды вокзала и быстрым шагом, точнее — бегом — метнулся к вагону. Оглянулся с площадки — белья уже и след простыл!

Оружие парень оставил, сунув в карман, а вот папкой занялся всерьез, решив хоть так скрасить свой неблизкий путь. Увы, из всего обилия листов, на русском было только три — обычные отчеты о закупках зерна и фуража. Остальное — на малоупотребительном в 21 веке, немецком. Без картинок.

Пришлось развлекать себя самому.

А в Питере был аншлаг.

Народ ломился слева, качал права справа, матерился, сплевывая себе под ноги и на ноги проходящих. Где-то свистели в свисток, визжала женщина, а за вагонами раздавались выстрелы...

"Революция..." — усмехнулся самому себе Макс, пробиваясь локтями к выходу.

Саквояж здорово мешал — цеплялся, норовил вырваться из рук, дергался нервным щенком, но парень, воспитанный толпой метрополитена, с его вечно спешащими людьми, не сдавался.

Адресок, данный на память дядькой Семеном, казался Максу смутно знакомым, но увы — до эпохи карт гугл, спутников GPS и прочих, весьма милых сердцу современного человека, мелочей было далеко.

Пройдя два квартала, молодой человек искренне поверил в мистичность происходящего — у него на глазах, человек с черной повязкой на руке, пять раз выстрелил в грудь сухопарому мужчине со споротыми знаками различия на военной форме с расстояния в два метра. И — ни разу не попал! — подстрелив лошадь и разбив, и без того колотую витрину с надписью "Вся власть советам!"

Подскочивший возница, не долго думая, огрел черноповязочника кнутом, вырвав из одежды того знатный клок. Потом в ход пошли кулаки и "недостреляному" экс-офицеру пришлось вмешиваться, спасая жизнь своему непутевому и несостоявшемуся, убийце.

Пестрая толпа военных, крестьян, вооруженных и не очень. С белыми повязками, с черными повязками, с красными повязками. Люди крутились в огромном водовороте, сцепившись — ругались, пускали в ход приклады винтовок и карабинов. Причем, чаще всего, ругались люди между собой, внутри собственных групп.

Один из бегающих под ногами беспризорников, смело схватился за Максов саквояж и потянул к себе, бешено вращая глазами и открывая рот, для вопля.

Не повезло — Макс давно не был "гимназистиком" и дал отпор от всей своей широкой, рабоче-крестьянской души — отец на порванной рубашке божился, что в семье интеллигентов отродясь и не было.

Словив прямой в лоб, беспризорник выпустил из рук саквояж, пообещал Максу, что обязательно его подстережет и, развернувшись, побежал через дорогу.

Видимо, Макс все же приласкал мальчонку через чур от души, только побежал тот в аккурат под колеса черного, тяжелого груженого, грузовичка.

Короткий вскрик, хруст костей и лужица крови под колесами — вот и вся лебединая песня, от которой Максу, шагающему по улице, уже было ни тепло, ни холодно.

Полетевшие белые мухи, загадочно танцевали, грозя закрыть всю землю своими белыми тушками, но, вот беда-то, никогда и нигде, первый снег не был самым долгим. Дороги быстро превратились в грязные лужи, напоминая правду о дорогах России и дураках, что эти дороги строят...

Возница, получив вожделенную монету, довез молодого человека "с огоньком, ветерком и под гулкую дробь ружейной пальбы", честно заработав еще одну — за "качественный сервис" и молчание всю дорогу.

Тем более, что Максу было, о чем подумать — если дядька Семен и вправду из тех, о ком историки стыдливо умалчивали, обобщая называя "охранкой", то...

"Проблемы есть. А так же — пить и спать..." — Улица Сердобольская, дом 1, квартира 41...

— Я от дядьки Семена! — Выпалил Макс, уже порядком сбивший кулаки о тяжелую деревянную дверь, замерзший и... Голодный!

— И, что с того? — Женщина покачала головой. — Помер давно, дядька Семен... Царствие небесное!

Макс замер, а потом, глубоко вздохнув, как мог, описал дядьку Семена...

— А-а-а-а, Семен Афанасьевич! — Женщина с облегчением вздохнула. — Что же вы сразу-то... Проходите, сейчас чайку поставлю, погреетесь с дороги. Меня Маргаритой Васильевной зовут...

И вновь, Макс подивился правильности речи, без изъяна и скребущих уши, обертонов.

— В кухоньку проходите, направо! — Маргарита гостеприимно пропустила Макса вперед, вместе с его саквояжем. — Напра...

Вот с "право и лево" у Макс никогда не было проблем.

До сего дня.

Толкнув дверь, Макс ввалился в уютную комнату с круглым столом, вокруг которого сейчас сидело пять человек. Пять человек, лица которых Россия будет помнить еще порядочное количество времени. Пять человек, что...

— Простите, Владимр Ильич! — Маргарита Васильевна попыталась выдворить парня обратно в коридор, аккуратно подталкивая и крепкими руками. — Это "крестник" Кичигина, Семена Афанасьевича...

"Значит, не охранка..." — Парень с облегчением вздохнул и, мягко отстранив женщину, вошел в комнату. — Здравствуйте, Владимир Влади, Ильич!

Метнувшуюся фигуру "бессменного телохранителя Ильича" Эйно Рахья, Макс заметил только уже лежа на полу, в позе эмбриона и радуясь, что желудок пустой, иначе, все съеденное, после удара, могло оказаться снаружи.

— Эйно! — Воскликнул Владимир Ильич, всплеснув руками.

— Горячий финский парень... — Улыбнулся в усы Иосиф Виссарионович, пряча улыбку.

— Вот пистолет! — Рахья, мгновенно вывернувший наружу карманы лежащего перед ним Макса, пожал плечами и, положив дамскую игрушку на стол перед "Астрономом", сделал шаг назад, все так же оставаясь настороже. — Не я такой — жизнь такая...

— Быстрая жизнь. — Согласился Ильич. — Оттого молодежь привечать надо. Им, в этой жизни, самое главное место отведено...

— Только, без вашей жизни, Владимир Ильич им идти долго и в слепую!

Пока "первая пятерка страны советов" перепиралась, улещевая Ильича, Макс успел придти в себя, сесть на полу и собрать мысли в кулак...

— Эйно, а давай-ка стул "крестничку"! — Хлопнув ладошкой по столу, прервал все славословия Владимир Ильич. — Жизнь ведь такая забавница, что просто так людей с людьми не сводит — всегда у нее есть далеко идущие планы!

— И еще какие... — Прохрипел Макс, с трудом выпрямляясь и усаживая себя на витой, венский стул. — Ну и кулак у Вас, товарищ Рахья...

— Революция должна уметь защищать не только себя, не только тех кто ведет, но и тех, кого ведут!

Дзержинский, услышав подобное заявление, переглянулся со Сталиным и оба, спрятали улыбки в свои густые усы...

— Вот о том и речь будет... — Макс махнул рукой на все прочитанное и решил валить все скопом, раз уж заинтересованные люди оказались всей толпой в одном месте. — Мне бы розеточку, на 220 вольт... Тогда и вовсе шоколадно будет...

— ... Значит, Коба, ты у нас — культ личности развел... А я, так стало быть, и вовсе — немецкий шпион! — Ильич ходил вокруг стола, качая головой и прикладываясь к стакану с горячим чаем, в толстом, серебряном, подстаканнике. — А ты, Юзеф — кровавый палач коммунизма...

— Не было такого сказано! — Заступился за Дзержинского, Коба. — О нем и вовсе, ничего плохого не сказано... А Троцкого... Говорил ведь я тебе — продаст Мойша, продаст и медью возьмет...

— Да погоди ты... — Ильич досадливо грохнул подстаканником о беленую скатерть. — Тут ведь в чем дело — гражданская война, это ведь не только когда "строй на строй", а "брат на брата"... Не только и не столько. Гражданская война — это радость врагам нашим! А позволить радоваться врагам мы не можем — слаба еще наша, Советская власть.

— Значит, надо идти на договор. — Рубанул Коба невидимого врага. — Сейчас все средства хороши. Сохраним людей — сохраним страну!

Феликс Эдмундович, покачал головой, словно не соглашаясь ни с Ильичом, ни с Виссарионовичем.

— А куда царя девать? — Эйно, как многие финны, государя-императора сильно недолюбливал. — Отдать Немцам? Или, дать пинка и пусть в англию катится? Он же вернется, им же, как флагом будут размахивать...

— Дать ему министерский портфель и пусть работает... — Рассмеялся Макс, вспомнив слова Павла Петровича. — Только такой портфель, чтобы и толк был... И вреда — не было! А когда Романов будет "в системе" — система будет работать на общее благо!

— Разумно. — Сталин встал из-за стола и подошел к окну, за которым вовсю танцевали белые клочки первого снега, неутомимо ложащиеся в грязные лужи, под колеса поздних пролеток и под ноги вооруженных людей. — Система должна быть равновесной... Жаль, твой но-ут-бук быстро сел...

— 220 найдем. Электрофицируем Россию! — Ильич лукаво подмигнул. — И гражданской войны — не допустим.

— А... — Рахья снова было сунулся, но замер, остановленный поднятой рукой Феликса Эдмундовича. — Понял, позднее...

Макс, невольно поеживаясь плечами под взглядами таких колоссов Революции, уткнул нос в стакан, пытаясь понять — добро ли он наделал или, как обычно?

Вот, с одной стороны — рассказал о Гражданской войне, о Культе личности, о голоде и еще сотнях проблем... А эти смотрят поверх него и... Нет у них готовых ответов.

Сказал?

Молодец!

А что делать будут — молчок. Только переглядываются, постукивают пальцами по столу, прохаживаются по комнате с методичностью старого, доброго, метронома.

Пять шагов влево — пять шагов — вправо.

По очереди: Ленин, Рахья, Дзержинский...

На Сталине, Кратюшин честно положил свою голову, словно налившуюся свинцом, на такие мягкие руки и закрыл глаза, отдавшись на волю его Величества Морфея...

* * *

*

-... Иванова... Стыдно не знать, что исключительно благодаря волевому решению партии большевиков, созвавших 5 января 1918 года внеочередное собрание Всех партий и неприсоединившихся, удалось избежать глобальной гражданской войны. Назначение Николая Романова на пост министра физической культуры и развития подрастающего поколения, создание Всероссийской чрезвычайной комиссии во главе с Феликсом Эдмундовичем и Александрой Федоровной, назначение Иосифа Виссарионовича чрезвычайным и полномочным послом — все это лишь странички в самой главной книге — истории Единой России...

Макс осоловело хлопал ресницами, впитывая новые знания, появляющиеся из ниоткуда и тут-же становящиеся на свои, "законные", места. Осмотревшись по сторонам, слегка оторопел — хорошо знакомые лица однокурсников неуловимо изменились, лишившись отпечатка загнанности и мировой злобы.

— Что, Иванова, продолжишь? — Павел Петрович поправил носовой платочек в нагрудном кармане серебристого костюма-тройки и заговорщицки подмигнул. — Или, предпочтешь пересдать норматив "Романовского стрелка"?