Небо и земля

— Скажи хотя бы, кто тебя взбаламутил, а меня лишил общества мехрем*. Хочу знать, когда удастся до тебя достучаться.

Как же, держи карман шире. Стоит пооткровенничать, и господин помощник пострадает ни за что. Точнее, за то, что в редкий момент разговорчивости проболтался Мариаль о далеко идущих планах даганнов.

— Своих информаторов не выдаю, — парировала Айями с апломбом.

К великой неожиданности Веч расхохотался.

— Так и быть, — согласился весело. — Но что бы тебе ни наобещали, надеюсь, ты не забыла о моих словах.

— Уехать в Даганнию раньше, чем растает снег?

— Да.

Айями могла бы проявить решительность и уточнить: "С тобой?"

Но она побоялась услышать правду.

Веч мог бы добавить: "Со мной".

Но он промолчал.

— Я подумаю, — ответила Айями, скопировав его интонацию.

Веч не позволил выбраться из машины. Сжал лицо Айями в ладонях и поцеловал — с чувством, с толком, с расстановкой. Сам увлекся и спутницу увлек.

— Бесова отрыжка, — пробормотал, прервавшись. — Хоть сейчас разворачивайся и заново в гостиницу.

— Н-нет. Поздно уже, — опомнилась Айями.

— Возместишь завтра упущенное сегодня, — объявил Веч, давая понять: предаваться мечтам можно в любое другое время, а в постели все мысли должны быть заняты только им.

Эммалиэ не заразилась оптимизмом. Скептически выслушала сбивчивый рассказ Айями о грядущей новой жизни.

— Не поверишь, в городе гуляет прорва версий. Не знаешь, чего и ждать. То ли новой войны, то ли рабства.

— Ну и пусть я неправа, — возразила Айями. — Надоела неуверенность. Хочу стабильности. Хочу, чтобы жизнь вернулась, какой была до войны.

— Тогда объясни, почему даганны напускают таинственности. Если они когда-нибудь уйдут из Амидареи, зачем секретничать?

— Может, они не хотят, чтобы мы почуяли свободу раньше времени. Боятся, что устроим саботаж. А им нужно вывезти как можно больше ресурсов с нашей территории, поэтому каждая пара рук на счету. Принуждать нас насилием не решаются. Думают, мы предпочтем хику*. Вот и не дают нашей власти право голоса, а нас держат в неизвестности.

— Вполне может быть, — согласилась Эммалиэ. — Но кое-что в этом ребусе не сходится.

— Наоборот, всё логично.

— В войне участвовали три страны: наша, Даганния и Риволия. Чем заканчиваются войны? Чьей-то победой и чьим-то поражением. Мы проиграли, даганны победили. А что досталось риволийцам?

— Риволийцам? — задумалась Айями. — Они были нашими союзниками и проиграли войну вместе с нами. Вдруг они захотят реванша?

— Возможно. Но мы не знаем, как обстоят дела в действительности. Кормимся слухами.

— Очень хочу оказаться правой! — сказала с жаром Айями. — Даганны уйдут из страны, и мы вздохнем свободно.

— И не поедем в Даганнию? — Взглянула Эммалиэ проницательно.

— Нам и из города не понадобится уезжать. Мариаль опасается, но думаю, она преувеличивает. Ведь никто не догадывается. Болтают попусту, но не всерьёз. Вот вам говорили обо мне?

— Говорили, — сказала Эммалиэ, как само собой разумеющееся, и от вымешивания теста не оторвалась.

Зато Айями растерялась.

— Вот как. И о чем же? — спросила приглушенно и оглянулась: не слышит ли дочка. Но та увлеченно играла в "семью" и строжилась над Динь-дон.

— Софка как-то спросила, правда ли, что ты спишь с даганским офицером.

Софка или Софири принадлежала к числу приятельниц Эммалиэ и частенько снабжала вещичками, оставшимися от двух взрослых теперь детей.

— А вы?

— А я так и ответила: "Можно подумать, твоя дочь не спит с даганном", — пояснила Эммалиэ как ни в чем не бывало.

Айями только и оставалось закашляться, чтобы скрыть неловкость.

_________________________________________________

Хикаяси — божество в амидарейской религии. Изображается в виде четырёхрукой женщины. Считается собирательницей и хозяйкой человеческих душ.

Хику (на даганском — тхика) — состояние полного блаженства, нирвана. В действительности — коматозное состояние, при котором прекращаются обменные процессы в организме, замедляется работа сердца, умирают клетки мозга. В итоге — смертельный исход. Хику достигается как самовнушением, так и с помощью наркотических и психотропных средств.

Мехрем* — содержанка, проститутка

40

Удивительна гибкость человеческой психики, приноравливающейся к стрессовым ситуациям.

Поначалу Айями панически боялась, что соседи прознают о близких отношениях с даганским офицером. С течением времени страх притупился, уступив место настороженному ожиданию неизбежного. А теперь — вот парадокс — хотя слова Эммалиэ и произвели эффект взорвавшейся бомбы, состояние ошарашенности продлилось недолго, и Айями взяла себя в руки.

Значит, знают. А чему удивляться? В небольшом городке сплетни расползаются быстро. Или медсестра из госпиталя, ассистирующая доктору Г'Оттину, обмолвилась — и понеслось. Или поломойка из гостиницы, меняющая по утрам постельное белье, догадалась без труда, что в номере господина подполковника регулярно бывает гостья из местных. Или средь бела дня Айями попалась кому-то из горожан на глаза в компании даганского офицера — вот хотя бы когда он примчался в гарнизон, прервав командировку. Или соседи сделали далеко идущие выводы, подглядывая за ежевечерним возвращением из гостиницы и подслушивая, приложившись ухом к двери.

"Наши знают, а я знаю, что они знают. Но вины за мной нет, и стыдиться мне нечего" — настраивала себя Айями и ходила по улице с поднятой головой, глаза долу не опуская. А оскорбления, если таковые прозвучат, она будет игнорировать. Но день проходил за днем, а от горожан — ни ненависти, ни нападок. Мол, знаем, и что с того? На набережной женщины молча зачерпывали воду и молча расходились, везя нагруженные санки. Разве что те, кто знаком меж собой, здоровались и негромко переговаривались. У амидарейцев не принято вклиниваться в беседу незнакомых людей. Исключение составляет, когда незнакомец обратится с вопросом или с просьбой.

Настраивалась Айями как боец. Пусть её стыдят, а Эммалиэ и дочку не трогают. Уж они-то не в ответе за моральный облик Айями. К порицанию готовилась и к людскому презрению, и поэтому сперва не поняла, к кому обращено приветствие:

— Здравствуйте.

Женщина в поношенном пальто и в стоптанных ботинках определенно напрашивалась на разговор. Айями увидела незнакомку впервые, хотя ходила за водой примерно в одно и то же время, и большинство лиц успело примелькаться. И растерялась: это с ней поздоровались?

— Меня зовут Улалира лин Йорина, и я умоляю вас о помощи.

— Меня? — изумилась Айями.

— Вы ведь Айями? Айями лин Петра?

— Да. — Айями напрягла память, силясь вспомнить, при каких обстоятельствах встречалась с женщиной. Тщетно.

— Я приехала из другого города. Отыскала имя мужа в списках пленных. Он здесь, в тюрьме. Не могли бы вы помочь? Я просила о свидании с мужем, но мне отказали. Объяснили тем, что до отъезда в Даганнию встречи с близкими запрещены.

— Ваш муж жив, это большое счастье, — ответила вежливо Айями, соображая, причем здесь она.

— Да, спасибо. Пожалуйста, походатайствуйте, чтобы мне разрешили свидание с мужем. Хотя бы на час! На полчаса!

Понимая деликатность просьбы, женщина говорила вполголоса, но с отчаянной решимостью, какая обычно бывает у людей, доведенных до крайности.

— Я?!

— Ну да. У вас же... вы же работаете... — запнулась просительница. — Мне сказали, нужно обратиться к даганскому начальству. Я пыталась записаться на прием, но мне отказали. Потому что не положено. Такие просьбы не рассматривают.

Айями растерянно оглянулась. На набережной среди сугробов мелькал помпончик — это дочка каталась со снежной хребтины под присмотром Эммалиэ. Воскресный поход к реке семья решила совместить с прогулкой, благо солнечно и безветренно. А у проруби, поодаль, переминались женщины. Посматривали на Айями и на её собеседницу, пытаясь уловить обрывки разговора.

"Они знают. Знают!" — ударило по вискам озарение.

— А вы работаете в комендатуре. К вам прислушаются. Пожалуйста, помогите! — воскликнула просительница с надрывом, и Айями испуганно отступила, вообразив, что та сейчас упадет на колени, умоляя.

— Я попробую, — сказала Айями. — Как зовут вашего мужа?

До сегодняшнего дня она и не подозревала о запрете на свидания с пленными. Не было необходимости. А узнав, задумалась. Наверное, даганны опасаются, что Сопротивление передаст через посетительниц весточку с воли, и арестанты начнут саботировать или, чего доброго, устроят мятеж.

Вернувшись домой, Айями поделилась предположениями.

— Возможно, ты права. Или даганны находят удовольствие в том, чтобы лишний раз унизить нас, амидарейцев, отказывая в свиданиях с родными, — ответила Эммалиэ. — А я слушаю и удивляюсь. Тебя не беспокоит, что горожане пронюхали о высокопоставленном покровителе, и теперь в их глазах ты — вторая Оламка. Зато чужие проблемы взволновали тебя как свои собственные.

— Следовало отказать в помощи? — смутилась Айями.

— Почему же, попытайся. Вдруг он пойдет навстречу? Но если не согласится, будь готова узнать о себе много нелестного.

— Я и не рассчитываю на пламенное спасибо. — Айями пожала плечами, стараясь не показать, что задета предостережением.

— Это хорошо, что ты мыслишь здраво и не обольщаешься. Сегодня человек горячо благодарит за помощь, а завтра, не раздумывая, плюнет в лицо. Не давай невыполнимых обещаний. Тем более, их выполнимость зависит от того, кто совсем недавно считался нашим врагом.

— Постараюсь, — кивнула Айями.

Она не стала говорить, что успела представить себя на месте Улалиры, и что вместо чужого незнакомого мужа в тюрьме мог томиться Микас. И тогда не приезжая амидарейка обивала бы порог комендатуры, прося о свидании с любимым, а Айями.

— Что сегодня не так? — спросил недовольно Веч, прервав обжиманья.

Вроде бы как всегда. Кровать расстелена, и мехрем отзывчива. И пусть не отказывает в ласках, мыслями находится не в номере. И последнее категорически не устраивало Веча.

— Прости, я задумалась.

— О чем? Опять о запретном?

— Наверное, — ответила Айями не сразу. — Почему заключенным не разрешают свидания с родными?

Веч скатился и лег рядом, подложив руку под голову.

— Для тебя это важно? Именно сегодня и именно сейчас? Ни раньше, ни позже.

— Извини. — Айями прижалась к нему, поцеловала в плечо. — Вчера одна женщина поделилась. Она была очень расстроена. Вот об этом и думаю.

— Тебе-то что с того? Муж ведь не твой, — обронил Веч. Заметил, что Айями отодвинулась и убрала руку, которой обнимала. — Особой надобности в свиданиях нет. Потерпит бабёнка, не помрёт с тоски. Теперь-то глупо помирать. Её мужу светит одна дорога — в Даганнию. Вот там пускай голубки и любятся вдоволь.

— Так ведь не завтра же его отправят в вашу страну, — возразила Айями. — Сколько ей ждать? Месяц, два, три? В войну ждала, после капитуляции разыскала, а теперь к нему и прикоснуться не разрешают, не то что поговорить.

О том, что пленных депортируют небольшими партиями в эшелонах, а родственникам предлагают добираться до Даганнии пассажирским поездом, рассказала сбивчиво Улалира. Как и о том, что даганны запрещают свидания с близкими. Единственная возможность — увидеться затемно ранним утром, когда арестантов отвозят на работы, и вечером, когда грузовики возвращаются в город. И то издали, потому что солдаты, выстроив кордон, не подпускают к пленным и отпугивают женщин автоматами.

— Разве она много просит? Всего лишь час на свидание.

— Ты, что ли, решила стать vikhar*? — отозвался раздраженно Веч. — В чем проблема-то? Муж твоей амидарейки жив, здоров — разве плохо? Рано или поздно они встретятся, если, конечно, бабёнка не струсит и поедет в Даганнию.

Вскинулась Айями и села на краю кровати, прикрывшись одеялом.

— Ты не понимаешь! И не поймешь. Она поедет, не сомневайся. Третий месяц ждет разрешение на въезд, но ваша миграционная служба медлит. А ведь это настоящая мука — знать, что любимый человек неподалеку, и не быть с ним. Тогда и дышится вполовину, и сердце бьется через раз. А мир вокруг теряет цвет и смысл.

— Помоги мне, Триединый, вытерпеть очередные амидарейские заморочки, — проворчал Веч. — Насколько я понял, вечер закончился, не успев начаться.

Айями аж подбросило от злости. Она ему об истинах, священных для каждого амидарейца, а у Веча одна-единственная пластинка — постель и всё, что с нею связано.

Вспыхнула Айями и приглушила сердитость. Потому как вспыльчивость и дипломатичность несовместимы.

— Хорошо, — ответила со вздохом. — Вы установили правила, а нам остается им следовать. Но представь хотя бы на мгновение, что на месте пленного.... на месте любого из них мог быть ты. Постой, ничего не говори, — накрыла ладонью рот Веча, заметив, что тот, ухмыляясь, порывается ответить. — Просто представь. Не потому что кто-то проиграл, а кто-то победил. Сам факт: ты там, а я здесь, в двух шагах. Но нет никакой возможности прикоснуться к тебе, обнять, поцеловать... И не дотянуться до тебя, не дотронуться... Только смотреть издалека, пока не прогонят... И так день за днем.

Каким-то непонятным образом лицо Веча оказалось рядом — глаза в глаза, губы к губам. Радужки накрыла чернота — непроглядная, зачарованная. Потому как вера в сказанное тоже бывает убедительной. И Айями верила. Каждому своему слову. Ведь она говорила сердцем. Искренне.

— И вот здесь не горит, — сказала с тоской, приложив ладонь к груди. — А тлеет... больно. Оттого что безнадежно.

Чужая трагедия превратилась в её собственную, как и отчаяние незнакомой приезжей женщины. Все святые, да Айями сейчас упадет без поддержки его сильных надежных рук. Задохнется, не слыша стука его сердца. Попросту сойдет с ума, если он не стиснет в объятиях и не прижмет к себе, подтверждая, что вот он — живой и невредимый. Что никуда не денется и не исчезнет.

— Аама... — обожгло кожу срывающееся дыхание, и одеяло куда-то пропало. — Аама...

Видимо, она продемонстрировала веские аргументы, потому что остаток вечера Веч был немногословен и задумчив. Поглядывал на Айями и хмурился в такт своим мыслям. Она же помалкивала, с преувеличенным вниманием поглощая ужин. Потому что, обнажив душу, испытывала опустошенность и на любую насмешку Веча ответила бы глубокой обидой.

Но он не собирался подшучивать.

— Ладно, — сказал в конце концов. — Как зовут мужа этой бабёнки?

Айями назвала имя.

Веч попытался повторить, запоминая, и запнувшись на первом же слоге, выругался.

— Тьфу, бесова мотня. Язык сломаешь. Скажи этой амидарейке, пусть приходит в комендатуру и сошлется дежурному на меня. Организуем ей свидание.

— А другие женщины? — ухватилась Айями.

— Что значит "другие женщины"? — спросил грозно Веч.

— Те, что разыскали своих близких по спискам.

— Даже не думай. Это тюрьма, а не дом для встреч.

— Но почему нельзя? Вы чего-то опасаетесь? — вырвалось у Айями.

Он фыркнул.