Четки в ладони верующего уместнее красных оледеневших ран. Мертвецов они обрабатывали со всей тщательностью, сначала вскрытие, потом крематорий. Ты наконец-то согреешься.

Огонь принимал каждого: младенца, мужчин, женщин.

Не привязывайся, повторяли они друг другу. На место погибших привозили новых, почти здоровых на вид — легкий налет белизны или просто жалобы на озноб. Лорен не сомневался, не раз им впихивали людей с обычным ОРВИ, но вернуться из "чумного барака" невозможно, и он, обнаруживая в пробирке невзрачные influenza, делал глубокий вдох и молчал. С Крис было сложнее, она ненавидела ложь.

— Их надо вышвырнуть отсюда нахрен.

— Они наверняка заражены. Уже заражены.

— Лори, у них сраный грипп. Они выздоровели бы за неделю, а если подцепят морозянку...

— Уже подцепили.

Однажды в финале такого разговора Крис ударила брата в живот — туда, где находилось солнечное сплетение. Слой жира и мышц смягчил немного, но все равно неплохо поставленный в спортзале удар заставил сжаться от боли, судорожно хватать губами затхлый воздух. В лаборатории дежурили Татьяна Соколова и Цяо Дзи, обе в "удовлетворительном" состоянии. Они подошли ближе, не решаясь преодолеть последний рубеж и спросить — о чем вы, а?

У Соколовой грипп.

У Цяо, вероятно, тоже. Нужно подождать три часа, чтобы выделить вирус из анализов, но симптомы отличаются.

Их отправили сюда, в барак умирающих, безнадежных... почему?

"Паника", — правильный ответ, о котором не хотелось думать.

— Лори?

Крис заглянула брату в лицо. Тот мотнул головой и выпрямился, скривился, но он умел терпеть.

— Мы можем попытаться отпустить их, Крис, — сказал он, заранее недолюбливая эту идею, и оказался прав.

Соколову и Цяо Дзи расстреляли дежурные, хотя у обеих были пропуски и гарантия о том, что они "чистые", без следов вируса морозянки. Лорен узнал об экзекуции из протокола видеокамер и потратил три часа, чтобы аккуратно вырезать и удалить его, а потом сказал Крис короткое: "Это не работает".

Очередное "не получилось".

Они говорили друг другу "не привязывайся", но надежда была самым жестоким дьяволом, искушению которого невозможно противиться. Крис выбрала девушек-близнецов. Лорен почему-то сочувствовал тому бедолаге с одеялом.

Все закончили свои дни в глыбе льда, а последним способом согреться стал крематорий. Лорен сжег изделие из шерсти альпаки последним, руки дрожали, когда он запихивал мягкую теплую ткань внутрь, случайно коснулся добела раскаленной крышки. На внутренней стороне ладони покраснел ожог. Крис молча развернулась, чтобы принести мазь.

— Руку дай, — приказала она.

Прохладный гель пах пенициллином — характерный кисловатый аромат.

— Легче?

— Да, — сказал Лорен. — Спасибо. У меня останется память об... одеяле.

— Давай будем думать, что это хороший знак, — предложила Крис, пожав плечами, и брат согласился.

Флэтли прекрасно себя чувствовал под ультрафиолетовой лампой: должно быть, из-за удушающей жары, которую просили поддерживать больные. Температура снаружи в полдень и в бункере сравнялась, на кондиционеры наложили неофициальный запрет, оставив только вытяжки и фильтрацию воздуха. Тридцать четыре градуса даже в лаборатории, в бараках — под сорок, еще и обогреватели включали. Крис терпела, Лорен жару не переносил никогда, спасался только душем — благо хоть грунтовые воды позволили еще на старой военной базе сделать собственную канализацию. Они работали по двадцать часов подряд, едва перекидываясь короткими фразами. К концу этих бдений Крис засыпала, уткнувшись лбом в стол, рискуя перевернуть микроскоп или уронить сенсорную клавиатуру. Лорена плохо слушались пальцы, и он дважды едва не опрокинул пару образцов с кровью пациентов и экспериментальными антигенами.

За ними никто не следил, кроме вызвавшихся помогать больных. Первые дни еще ждали помощников-добровольцев "Красного креста и полумесяца", волонтеров из благотворительных организаций, хотя бы ученых, надеющихся спасти мир и завоевать славу героев.

Никого.

— Как ты думаешь, почему они никого не присылают? — спросила Крис. У нее были две привычки: проверять Флэтли и поливать его ровно раз в трое суток, и каждый вечер зачеркивать дни на большом, во всю стену, календаре. Календарь изображал обаятельного щенка корги — рыжего, пухлого, с очаровательными смеющимися глазами.

Три месяца двадцать дней, три месяца двадцать один день.

Четыре, пять.

Время таяло, а лед в телах зараженных — нет.

Крис знала ответ на свой вопрос. В тот вечер они забрали посылку: обычный набор — еда, медикаменты, необходимые реагенты и все прочее. Они выдавали запрос в специальную базу, "гуманитарную помощь" сбрасывали вертолетами. Новых пациентов проводили мимо заградительного кордона, который сам по себе разросся на полмили, сверкая белизной изолирующего материала и желто-красными надписями: "ОПАСНО! КАРАНТИННАЯ ЗОНА!"

Иногда больные приходили сами. Вроде их даже не всегда расстреливали на подходе, кому-то позволяли войти. Финал все равно один.

— Двенадцать новых пациентов, "гуманитарная помощь", — Крис отдала брату шоколадный батончик из своего пайка, Лорен благодарно кивнул. Спасибо за маленькие радости. — И никого, кто захотел бы помочь нам разобраться с морозянкой?

— Они проводят исследования отдельно, полагаю. Здесь база... ну, вроде как тюрьма. Наша с тобой тюрьма. Возможно, они специально придумали нам такое наказание, епитимию.

— Да прекрати ты. Скажи лучше: к нам просто боятся лезть. Остальные если и работают с вирусом, то не напрямую с зараженными. Уж больно скверная штука, передается хуже ветрянки.

Крис вскрыла сублимированный рамен, залила его кипятком. Образец крови Мейсона Толла, который умер сегодня утром, стоял в паре дюймов, и Лорен отметил: никакое стекло не защитило бы любого, кто рискнул бы приблизиться к этой пробирке. Капля крови, способная уничтожить целый город.

Одна пробирка с концентрированным вирусом — весь мир.

Лучше так не думать, и все же...

— Но мы не болеем, — произнес Лорен. — Надо исследовать этот феномен, согласна?

— Выделить нашу резистентность как некую ДНК-особенность и использовать для лечения?

— Именно.

— Неплохо получить бы образцы других резистентных... — Крис уже отодвинула свою безвкусную лапшу и начала записывать в блокноте. До сих пор они работали с модификациями имеющегося антидота, пытались разработать вещества, действующие на вирус. Они хорошо работали in vitro, но in vivo либо оказывались токсичными для людей, либо с тем же успехом можно пить гомеопатические сахарные шарики.

— А я хочу карамельный капучино из "Старбакса" и эклер с лимонным кремом. Или нет, куда-нибудь в отпуск на Аляску, где попрохладнее, чем здесь. Но давай работать с тем, что у нас имеется.

Все же они сделали запрос на образцы крови, лимфы, панкреатической и спинномозговой жидкости резистентных. Не единственные же они в мире, правда?

Запрос остался без ответа.

Новые зараженные приходили кто почти налегке, уверенный, что проторчит в бараке всего два-три дня, кто с тремя-четырьмя чемоданами личных вещей, которые некуда было размещать в аскетичной бывшей казарме. Некоторые кричали: "Это ошибка! Я не болен! Я здоров!" — однажды втолкнули здоровяка ростом не меньше семи футов, бицепсы у него были с голову ребенка. Он колотил в железную дверь, и требовал выпустить, кричал, что он не больной, что будет судиться, что его подставили соперники.

— Готовь успокоительное, — шепнул Лорен сестре, они наблюдали чуть издалека. — Я попытаюсь с ним поговорить.

— Он тебя убьет. Одним ударом.

— Двумя. А тебя — точно одним. Давай действовать логично.

Но здоровяк не дрался, а упал на колени и разрыдался, как ребенок, у которого забрали игрушку.

— Я ведь здоров, да? Это вы там... злобные монстры... которые теперь спасают. Или жрут людей. Хрен вам. Я здоров. Вы ведь выпустите меня, пожалуйста, выпустите?!

Лорен сглотнул, потому что слезы замерзали на щеках, в тускловатом электрическом свете напоминая скорее соль, чем лед.

"Он разрушил города и всю долину, и всех, кто жил в городах, и все, что росло на земле. А жена Лота оглянулась назад и превратилась в соляной столб", — цитата из Библии явилась некстати; Лорен постарался улыбнуться:

— Обязательно выпустим. Не сейчас, хорошо? Мы просто проведем несколько тестов, а потом попросим, чтобы вас забрали, мистер...

— Стренд. Дуглас Стренд.

— Мистер Стренд.

Крис уже наловчилась использовать эти моменты доверия и надежды, у Лорена лучше получалось убалтывать смертников. Она же выскакивала из-за угла, словно фурия, и втыкала шприц со снотворным.

После первой попытки бунта и суда Линча они держали пациентов на седативах. История Элисы Харрис осталась неприятным черным крестиком в зоне "декабрь" — где-то перед Рождеством, если только Крис не сбилась при подсчете дней. Харрис держалась дольше других, ее генетический материал даже взяли за основу для нового экспериментального лекарства. Она собрала нескольких недовольных, и однажды они ворвались в лабораторию, вооруженные швабрами, пластиковыми ножами и жестяным ведром. Элиса откуда-то взяла настоящую жестяную вилку.

— Убийцы! — кричали они.

— Это вы уничтожили мир!

Кто-то из новеньких — индийская девушка в традиционных одеждах и со схваченной морозом характерной меткой на лбу, — на отвратительном английском закричала что-то про божественную кару, Провидение, а может, танец Кали, но точно не о буддистском смирении. Двое парней держались поодаль: женщины всегда решительнее.

Пришлось сдаться и позволить связать себе руки чем-то вроде нижнего белья или полотенца, хорошо еще, если свежего. Тогда "бунт" сорвался из-за того, что Харрис резко стало хуже: на проповеди о том, что следует принести в жертву "чудовищ", чтобы "остановить апокалипсис" она закашлялась, горлом пошла кровь, точнее — блестящие кристаллы, похожие на рубины; падая, они звенели об пол и таяли очень медленно.

Совпадение, конечно. Никакой мистики, Цанны были атеистами. Просто сделали выводы, и, заталкивая труп Харрис в крематорий, решили держать наготове успокоительное. Легкое и безвредное; или не совсем — но какая разница, правда?

Всем пациентам говорили: вы едете лечиться. Экспериментальные методы уже работают. Конечно, вас ждет комфортабельный госпиталь и целый штат добрых врачей в белых халатах.

Они приезжали и погружались в глухую духоту бункера-базы, видели серый цемент и бараки с койками, которых порой не хватало, но они быстро освобождались. Вместо славных улыбчивых, как из фотостоков, докторов — те самые "чудища" с передовиц газет.

Однажды Крис пошутила:

— Давай напишем на входе что-то вроде "Все врут".

— Это цитата?

— Лори, не говори, что не смотрел "Доктора Хауса".

— Не интересуюсь второсортными сериалами.

— Фу, какой ужас, я умру здесь, в обществе такого зануды, как мой брат, — Крис засмеялась. — Но все-таки давай напишем.

— Уж лучше: "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Ближе к истине.

Лорен понял, что зря это сказал: Крис перестала улыбаться.

Это был их ад, и здесь они были парой люциферов и главными грешниками, и правила тоже создавали сами. Успокоительное решало проблему.

Успокоительное в посылках поставляли исправно.

— Кстати о цитатах, как насчет: "Man läßt sie schlafen. Tag und Nacht.-Den Neuensagt man: Hier schläft man sich gesund"*, — предложил Лорен, когда они решили подсыпать снотворное подопытным в воду, а новичкам вместо приветствия колоть двойную дозу.

Помощи поубавилось, зато и бунтов больше не было.

Если бы это еще и помогало продвинуться в работе над лекарством, но никто ничего не мог сделать: ни "ледяной лепрозорий", — кто-то из новичков принес это выражение, явно газетчики придумали, — ни независимые исследователи.

Слово "безнадежно" не звучало. Никогда. Рыжий корги ухмылялся с фотографии своими маленькими аккуратными зубками, блестящими глазами и розовым языком.

Все будет хорошо, обещали корги и кактус Флэтли. Все получится. Если не надежда — то что это?

Бункер изолирован, легко поверить — снаружи все в порядке, это для них придумали извращенную кару. Подумаешь, всего дюжина-другая новичков в неделю, разве похоже на пандемию? Вирус не вынес озоновых дыр или пластика в воде, самоэлиминировался, вот что случилось на самом деле.

Изоляция помогает поверить во все что угодно.

В конец света.

В прибытие инопланетян, Второе Пришествие.

Однако уединение было неполным, новички бесхитростно повторяли одни и те же новости:

— Там на каждом шагу всякие "лечебницы", толку-то от них, — говорила с сильным южным акцентом коренастая женщина, одна из тех, кто прихватил не только двоих детей, семи и десяти лет, но и пару огромных сумок. Наметанным глазом Крис уже определила, что смена белья не понадобится ни ей, ни мальчикам. — Больницы переполнены, никого уже не принимают. Говорят, идите домой. Кого-то забирают сюда. Это типа лотереи, наверное. Вытянешь билетик, может, получишь антидота дозу и к вам вот. Люди говорят, что вы всех съедаете заживо, поэтому сами здоровые. Да?

Лорен закатил глаза так, что едва очки не уронил.

— Нет, мы не увлекаемся каннибализмом.

В лаборатории как раз дозревала культура клеток на основе его и Крис генетической структуры. Очередная теория, сделать лекарство из собственного ДНК. Получилось бы иронично, назло всем этим сплетням про людоедов.

— Ну, я так и подумала. Ладно, где у вас можно переодеться?

В тот же день парень откуда-то из Бангладеш на очень плохом английском вещал, что снаружи паника. Правительство пытается сдерживать вооруженные восстания, люди требуют лекарств, требуют то ли убить Цаннов, то ли призвать из изгнания.

— Выкурить, значить, как кротов. Так-то. Да, — вторил парню краснолицый фермер из Огайо с изморозью на ресницах, и нетающий белесый лед в его глазах походил на бельма.

— Принести в жертву Ктулху, — фыркнула Крис. — Авось поможет.

Кто-то в правительстве еще сохранял подобие разума, раз их до сих пор не отдали на растерзание толпе.

Рассказы оставались обрывочными. Вымер целый город. Остались трое, их подобрали, отправили сюда. В центре Нью-Йорка дыра, потому что взбесившиеся, паникующие люди устроили пожар, а потом что-то взорвалось. Париж передумал отстраивать Нотр-Дам, зато снова сжигает ведьм, вероятно, пытаясь согреться на этих кострах. Интернет еще работает, а вот Гугл и большинство приложений для Андроид — нет. "Яблоко" продержалось немногим дольше. Сожжение вообще стало популярной мерой, сжигают трупы, дома заболевших, словно надеясь прихватить морозянку, языческое чучело зимы. Меньше всего массовых беспорядков в Китае, несмотря на перенаселение, смертность там ниже. Дисциплина.

Мир еще держится, говорили новички, но каждая новая партия все менее была в этом уверена.

Обколотые экспериментальными лекарствами, иногда они почти выздоравливали. До сих пор была жива Анастасия Смирнова из Украины и Ганс Циммер из Мюнхена, восемнадцатая и двадцать четвертая партия соответственно. Примерно раз в неделю Крис орала на всю лабораторию:

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓