Ермак. 4 Поход

— Извините, господа, но в последнее время императрица Цин наказывает, как тех, кто поддерживает боксеров открыто, так и тех, кто их преследует слишком энергично, как генерал Не. Между тем китайское правительство не принимает решительно никаких мер к ограждению иностранцев и препятствует им взять это дело в свои руки. Английский консул в Тяньцзине настойчиво требовал у правления Императорской Китайской железной дороги дать поезда для интернационального десанта, но пекинское правительство отказало в этом на том основании, что несколько станций сожжено, и поезда не смогут дойти до Пекина. Разве это не двойная игра, господа? — Рашевский, закончив говорить, резким движением опрокинул остатки виски с содовой в рот.

— Я думаю, что адмирал Сеймур наведёт порядок. Сил у него достаточно, — произнёс капитан Морозов.

— А я так не думаю, дорогой Виталий Викентьевич. Полковник Вогаку восемнадцатого мая сумел провести по железной дороге в Пекин международный десант из русских, французов, англичан, американцев и итальянцев и возвратился в Тяньцзин. Но это был последний поезд. Железнодорожный путь испорчен боксерами, дорога не восстановлена. Экспедиция адмирала Сеймура двадцать восьмого мая на трех поездах вышла в сторону Пекина. Вчера к ним вышел еще один поезд. И всё! Никаких сведений от них больше нет, — подполковник раздражённо прикурил папироску и продолжил. — Телеграфное сообщение с Пекином уничтожено боксерами. Телеграммы передаются кружным путем, причем китайские телеграфисты не принимают шифрованных депеш. Какая ситуация в Пекине в данную минуту невозможно сказать, но можно предположить, так как число боксеров растет гигантскими темпами, и восстание охватило всю Чжилийскую провинцию. Мятежники угрожают уже Пекину и Тяньцзину. Их количество уже превышает десятки тысяч. И что будет, если они в порыве ярости и фанатизма ворвутся в наши концессии?

— Сергей Александрович, неужели дела так плохи? Признаться в Шанхае всё спокойно, — Морозов с удивлением посмотрел на подполковника.

— Виталий Викентьевич, я только что узнал, что китайская императрица издала тайный указ по войскам, чтобы они никоим образом не вступали в бой с боксерами, а только осторожно заставляли их сборища расходиться. А что дальше — совместное выступление боксеров и китайских войск? Если это произойдет, то наши и другие европейские миссии в Пекине и Тяньцзине будут уничтожены. Как бы мы ни относились к боевым возможностям китайских войск и ихэтуаней, но нас слишком мало в Чжилийской провинции. В общем, сейчас может легко повториться тяньцзинская резня одна тысяча восемьсот семидесятого года.

— И что же делать? — как-то потеряно спросил Морозов.

— Позавчера адмирал Алексеев получил Высочайшее повеление о посылке в Пекин десантного отряда сухопутных войск с артиллерией. Вчера рано утром артиллерия, казаки, саперы и весь Двенадцатый Восточно-Сибирский стрелковый полк были посажены на суда: броненосцы 'Наварин' и 'Петропавловск', крейсер 'Дмитрий Донской', канонерки 'Отважный', 'Гремящий', 'Манджур' и 'Бобр' и отправлены в Тяньцзин. Сегодня с утра они должны быть на месте.

— И каковы силы? — поинтересовался я.

— Экспедиционный отряд, под общим начальством полковника Анисимова и при офицерах Генерального штаба подполковниках Илинском и Самойлове, состоит из двенадцатого полка, четырёх орудий Второй батареи Восточно-Сибирского стрелкового артиллерийского дивизиона, Квантунской саперной роты и шестой сотни Первого Верхнеудинского казачьего полка. В двенадцать часов все суда эскадры, принявшие экспедиционный отряд, снялись с порт-артурского рейда, и ушли в Таку. Начальником эскадры был контр-адмирал Веселаго, — ответил Рашевский.

— Слава, Богу, — размашисто перекрестился Морозов. — Надеюсь, этих сил и десанта адмирала Сеймура хватит, чтобы подавить восстание.

— Хотелось бы господа, — подполковник задумчиво уставился перед собой. — Если боксеры упустили время для нападения на Тяньцзин, когда в нем еще не было наших войск, то, как бы и мы не потеряли времени, и не дождались того дня, когда китайцы, увлеченные боксерами, провозгласят священный поход против 'заморских чертей'. Вот тогда европейские державы будут вынуждены начать военные действия в полную силу. К чему это приведёт — трудно представить. Господа, вы прекрасно представляете, что возмущения на религиозной и фанатической почве всегда сопровождаются крайним упорством, жестокостью и необыкновенным кровопролитием. Я не сомневаюсь в окончательной победе соединенного европейского оружия, но если придется иметь дело с сотнями тысяч фанатиков, которым нечего терять, то, как бы не пришлось заплатить за победу очень дорогой ценой. Война с ордой диких изуверов опасна, как гидра, у которой на место одной отрубленной головы сейчас же вырастают две новых.

Слушая подполковника Рашевского, я краем глаза заметил через проём входа в кабинет знакомую фигуру. Повернув голову, я убедился, что не ошибся.

— Сергей Александрович, извините, что перебиваю. Господа, прошу вашего разрешения пригласить за стол моего старого знакомого, — я показал рукой на полноватого китайца, который в этот момент в зале ресторана распекал официанта.

— Так это же господин Тифонтай, — произнёс Рашевский. — Четырнадцатого мая он был на балу у адмирала Алексеева. Говорят, что он какой-то вновь пожалованный китайский генерал.

— А я слышал, что он хозяин этого заведения и многих других в Порт-Артуре и Дальнем, — внёс свою лепту Морозов.

Я чуть не поперхнулся от этих новостей, и, еле сдерживая улыбку, произнёс.

— Мне он известен, как хабаровский купец Цзи Фэнтай, который, получив российское подданство, стал Николаем Ивановичем Тифонтаем. Признаюсь, что давно жду от него известий об одном важном для меня деле.

— Я думаю, не будет ничего зазорного, если господин Тифонтай посетит наш стол, — произнёс Рашевский, а Морозов согласно кивнул головой.

После этого я покинул стол и вышел в зал ресторана.

— Николай Иванович, очень рад вас видеть, — громко произнёс я в спину купца.

Услышав мой голос, Тифонтай замер, потом медленно повернулся. На его лице выражения менялись каждую секунду. Удивление, неверие, досада, что-то ещё. Вот только радости я не увидел.

— Тимофей Васильевич?! — купец сделал паузу. — Извините, если обратился непозволительно.

— Ну что вы, Николай Иванович, какие могут быть условности между старыми знакомыми. Прошу Вас к нашему столу, — я сделал приглашающий жест в сторону кабинета.

— Весьма благодарен, Тимофей Васильевич. Кстати, Вы получали моё последнее письмо по Гирину? Я его направил чуть больше двух месяцев назад.

— Вернее всего, мы с ним разминулись. Но зачем письмо, если есть человек, написавший его. Чуть позже расскажете, Николай Иванович.

— Хорошо, Тимофей Васильевич, — с этими словами Тифонтай проследовал мимо меня, направляясь в кабинет.

Степенно поздоровавшись и познакомившись с господами офицерами, купец по приглашению Рашевского, как старшего по званию, опустился на указанный стул за столом. Не успел я занять своё место, как в кабинет буквально влетел официант-бой, которому Тифонтай отдал распоряжение принести лучшего шампанского.

— Господа, я, надеюсь, вы не будете против продегустировать отличное французское шампанское? Это будет не шанхайский разлив, — с улыбкой произнёс купец.

Дождавшись одобрительных ответов от подполковника и капитана, Тифонтай обратился ко мне.

— Как вижу, Тимофей Васильевич, Вы не изменяете своим вкусам. Всё тот же вишнёвый ликёр.

— Да, Николай Иванович. Вы же знаете, крепкие напитки не люблю, а вот ликёром иногда можно побаловаться.

— Распоряжусь, чтобы вам доставили с дюжину бутылок. Куда прикажете? — спросил купец.

— Экий вы хитрец, Николай Иванович. Я следую на пароходе 'Херсон' во Владивосток. По расписанию пробудем в Порт-Артуре трое суток.

— Я всё понял, Тимофей Васильевич.

— Господа, а не расскажете, где вы познакомились, — с явным любопытством, подогретым спиртным, произнёс капитан Морозов.

Я не успел ответить, как Тифонтай произнёс:

— Шесть лет назад, благодаря тому, что Тимофей Васильевич, замолвил за меня слово перед Государем Наследником, когда тот был наместником Дальнего Востока, я смог получить российское подданство.

— Разве это так сложно? — удивлённо спросил Рашевский.

— Нет, — ответил китаец. — Но мне пришлось бы лишиться вот этой красоты. А благодаря, господину капитану она и моя вера осталась при мне.

Произнося эти слова, Тифонтай перекинул из-за спины свою косу и сделал такое уморительное лицо, что все, включая меня, рассмеялись.

— За это, Вам теперь поить Тимофея Васильевича, всю оставшуюся жизнь, — давясь от смеха и подхрюкивая, произнёс Морозов.

— А я согласен. Если бы не Тимофей Васильевич моя коммерция с Китаем рухнула бы.

Пока мы веселились, пара официантов навела порядок на столе, убрав использованную посуду, а следующие принесли шампанское, новые фужеры и китайские сладости. Всё это расставили на столе, после чего один из официантов ловко открыл бутылку и разлил 'Вдову Клико'. Повинуясь взгляду Тифонтая, местные 'boys' испарились из кабинета.

— Господа, прошу прощения, — купец, взяв фужер, поднялся за столом. — У меня есть тост. За силу русского оружия!

Такой тост было грех не поддержать. Господа офицера и я встали, дружно выпили, после чего грянули троекратное 'ура'.

После того, как сели обратно за стол, капитан Морозов, которого несколько стало развозить, спросил купца:

— Господин Тифонтай, а как Вы относитесь к ихэтуаням?

Купец, что-то тихо пробормотал себе под нос на китайском, из чего я разобрал только, что оказаться им там, откуда они родились, после чего произнёс:

— Господа, если я попаду к ним в руки, мне останется только молить о быстрой смерти. Боксеры, как вы их называете, существуют в Китае около ста лет, образуя разные тайные и явные общества, под разными названиями. Самым древним было общество 'Бай ляньцзяо' или 'Белого лотоса'. Оно произвело возмущение против правительства при императоре Цзя-Цин, грабило и разоряло Южный Китай. Император послал свои войска и рассеял это общество, но его члены разбежались по всему Китаю. Стали повсюду проповедовать свое тайное учение против воцарившейся новой Манчжурской династии Цинов, для восстановления бывшей Китайской династии Минов. Поэтому их девизом было: 'Восстановить Минов, ниспровергнуть Цинов'. Кроме политики, они стали заниматься еще мистикой, чудесами и гаданиями, в которые очень верит простой глупый китайский народ.

Тифонтай повернулся к официанту, который застыл в зале ресторана, недалеко от входа в наш кабинет. Когда официант разлил шампанское и удалился, купец продолжил.

— Это были трудные времена. Мне больно об этом говорить, но заодно с боксерами стали действовать буддийские и даоские монахи, которые объявили эти тайные общества под охраною Будды. Монахи стали набирать мальчиков и девочек, которых обучали своим тайнам и готовили из них воинов в совершенстве владеющих холодным оружием и кулачным боем. Когда пришли иностранцы, тогда тайные общества направили свою деятельность не против манчжурского правительства, а против всех иностранцев, и вместо прежнего девиза 'Восстановить Минов и ниспровергнуть Цинов', провозгласили другой: 'Охранять Цинов и уничтожать заморских'. Боксерам еще более стали помогать буддийские жрецы, так как распространение христианства в Китае стало угрожать их вере и им самим. Появилось множество обществ: 'Красного фонаря', 'Большого ножа', 'Глиняного горшка', 'Охраны государства', 'Уничтожения дьяволов'. Наконец появилось самое могущественное общество 'Большого кулака', которое потом стало называться 'Кулаком правды и согласия' или 'И хэцюань'.

Я и офицеры зачаровано слушали рассказ Тифантая.

— В нынешнем году оно получило название 'И хэтуань', что переводится как 'Дружина правды и согласия'. Главная дружина ихэтуаней находилась в Шаньдуне и называлась 'Шаньдунцзунтуань'. У нас еще раньше бывали в деревнях добровольные дружины поселян 'Туаньлянь', которые занимались военными упражнениями, охраняли свои дома от разбойников. А если было нужно, то поступали в войска и шли на войну, — купец тяжко вздохнул. — Теперь все эти подготовленные воины вступают в ряды 'Ихэтуань' и объявляют поход против всех иностранцев и их прислужников.

— Вот об этом я и говорил. Если китайские войска объединятся с боксерами, нам придётся тяжко, — перебил китайца Рашевский.

— Сергей Александрович, наш народ не образован и его легко обмануть. Монахи, которым он верит, говорят, что иностранца надо убивать. 'Мей ян', то есть 'Гибель заморским'! От этого ужасного клича гибнут не только иностранцы, но и китайские купцы, чиновники, все, кто только торговал или имел какие-нибудь дела с иностранцами. — Тифонтай обвел взглядом сидящих за столом офицеров, и в глазах его стояли слёзы. — Об этом пока мало говорят, но гибнут тысячи китайцев-христиан, в том числе старики, женщины и дети. Ужасные времена. Все дела, ремесла и торговля в Чжили и других провинциях, где есть боксеры, прекратились. Мы, те кто выбрал прогресс, сами не знаем, что нам делать, как спасаться от этих бедствий и чем все это кончится. Хотя боксеры и называют себя 'Дружиной правды и согласия', но это совершенная ложь. Они совершают страшные несправедливости, убивая всех и каждого без разбора, кто хоть как-то связан с иностранцами. Это вносит ещё больший раздор и смуты в мой народ.

Купец взял наполненный шампанским фужер, встал и продолжил:

— Я пью за то, чтобы Россия помогла Китаю в дни его народных несчастий. Цин! Цин!

Глава 2. Вице-адмирал Алексеев.

После второго тоста Тифонтай, извинившись и сославшись на неоконченные дела, откланялся, а мы продолжили приятную беседу под шампанское и ликёр, обсуждая сложившуюся обстановку на Квантуне. Где-то через час нас покинул Рашевский. Дела службы. Через пару часов разошлись и мы с Морозовым. Я проследовал на пароход, так как мне объяснили, что в городе сейчас снять для проживания что-то более-менее достойное, практически, невозможно. Даже Тифонтай сказал, что быстро решить данную проблему не сможет. Лучше находиться на пароходе, тем более, в каюте первого класса. А капитан направился на квартиру своего друга Рашевского, где будет проживать, пока будет в Порт-Артуре. Не больше недели, по его словам, а потом проследует обратно в Шанхай.

Утром размялся, произвёл необходимые гигиенические процедуры и направился в ресторан парохода. Качки практически не было, поэтому с удовольствием позавтракал. Яичница с ветчиною, порция бифштекса и чашка черного чаю провалились в желудок на ура.

Вернувшись в каюту, стал дожидаться Тифонтая, пролистывая газеты, доставленные с утра на пароход. Вскоре в дверь каюты постучали, и на пороге возник матрос, державший в руках корзину с бутылками, судя по этикеткам, моего любимого вишнёвого ликёра.

— Ваше высокоблагородие, вот тут вам велели передать.

— Заходи, братец. Поставь в угол на стол.