Игра на выживание

— Завтра будете отдыхать. Сделаем перерыв. Потом будете играть со мной, Хонимбо-сама. Я распоряжусь, чтобы вам принесли поесть.

И Акира не выдерживает, делает шаг к мужчине, гораздо старше и опытнее его — это видно, слишком хорошо видно в разнице телосложений, пусть лицо и закрыто маской так, что не разглядеть. Но глаза, острые, словно отточенное лезвие, предупреждают об опасности. Словно кричат "не подходи". Будто благородный волк, затесавшийся в стаю шакалов. Впрочем, возможно, так оно и есть на самом деле. И Тойе, и Хикару на это плевать, но сейчас Акире нужна услуга. То, что он готов на коленях вымаливать, наплевав на собственную гордость. Ничего, потом почистит, а сейчас:

— Прошу вас, дайте нам больше воды. Пожалуйста.

Акира просит, склоняя гордую голову, и у Синдо сжимаются кулаки от этого унижения. Сам он не стал бы просить, хотя... Возможно, стал бы. Каково это: видеть, что близкий человек мучается — и не иметь возможности помочь иначе, нежели сломать себя, заставить умолять, просить того, кто запер их здесь? Синдо больно, но он не вмешивается. Просто стоит. Смотрит. Ждет.

— Нет, — резкий отказ, и Тойя почти готов опуститься на колени. Его удерживает лишь рука Синдо, твердо и спокойно обнимающая за плечи. Не позволяющая сделать то, что нужно сделать. — Нет. Тойя-сама, ваш друг сделал выбор, когда решил попытаться вам помочь. Что ж, это его право. Я оставил ему жизнь, и я даже отпущу его вместе с вами, но я не собираюсь кормить и поить его. Все остальное — ваше дело. А теперь до послезавтра. Хорошего отдыха, господа.

Когда за мужчиной закрывается дверь, одна из двух люминесцентных ламп на потолке гаснет, создавая в комнате более комфортное освещение. Видимо, хотя бы в этом похитители решили пойти на уступки. Хикару по-прежнему обнимает Тойю за плечи, не торопясь выпускать его из рук, но Акира чувствует, что парень больше опирается на него, нежели обнимает. И хотя это так, ему все равно до дрожи приятно ощущать это крепкое, сильное и надежное объятие, стоять в кольце этих рук — просто так. Просто — так. И никак иначе.

* * *

— Какой же ты бываешь идиот, — тихий шепот почти в самое ухо заставляет вздрогнуть. Хикару, оказывается, уже успел уткнуться лбом в его загривок, хотя ему, наверное, не слишком удобно, ведь он немного выше Акиры. Впрочем, никого из них разница в росте не волнует, потому что поводов для волнения хватает и других. Например, горячее, почти обжигающее дыхание на коже. И близость, невозможная и желанная близость, пробуждающая совсем-совсем не те мысли, какие должны бы быть в ситуации, когда они похищены, заперты и под прицелом как минимум одной камеры. Но Хикару это явно не волнует сейчас, и Тойя старается не дергаться. Очень-очень старается. В конце концов, у них все равно нет выбора.

— Уж чья бы корова мычала, — тянет Тойя с легким ехидством, получая в ответ возмущенное сопение. Наверное, они никогда не были так близки вне гобана, и это странно, но невероятно хорошо — даже учитывая ситуацию в целом. А может, именно благодаря ей. Когда знаешь, что жизнь может закончиться в любую минуту, становиться как-то глубоко наплевать на все моральные и этические дилеммы. А вот на состояние друга далеко как не наплевать, и Акира выпутывается из рук, чтобы повернуться и с тревогой заглянуть в такие родные глаза, подернутые сейчас дымкой невероятной усталости, почти утратившие свой обычный блеск. — Давай, Синдо. Тебе нужно лечь. И надо осмотреть твою рану. Ну, давай, вот так.

Акира больше ничего не может сделать. Он с радостью отдал бы и какую-то часть себя, и всего, всего себя отдал бы, только чтобы помочь, чтобы снять эту усталость, чтобы вновь — солнечные травы и роса, или осенние листья, и — улыбка, смех, свет. Тот самый, теплый и родной, согревающий всех и вся свет. Им обоим два этих дня стоили дорогого, но Хикару пришлось гораздо хуже. Так думает Акира, и еще он думает, что сам Хикару с ним бы не согласился.

К ране страшно прикасаться. В основном потому, что Акира не врач и ничего не знает о том, как можно помочь, кроме как промыть и перевязать. Промыть — нечем, остается только сменить повязку, но кровь запеклась и склеила волосы, и импровизированные бинты тоже, и страшно, страшно прикасаться, чтобы не причинить боль. И Хикару усмехается, и сам отдирает повязки, выдирая клоки волос и тихо шипя сквозь зубы. А затем отрывает подол от собственной рубашки и отдает Акире. Рана выглядит ужасно, но Тойя уверен, что все будет хорошо, что это просто потому, что она необработанна как следует, вот и все. И он перевязывает голову Хикару снова, и заставляет его лечь, вновь устраиваясь так, как в ту самую первую ночь здесь — головой на его плече. Сам Синдо шипит, ему неприятно и больно лежать головой на подушке, и он старается устроиться так, чтобы лежать виском, а не затылком. И как-то так получается, что его нос утыкается прямо в макушку Акиры, и тот мягко улыбается в плечо друга, и обнимает его, и Хикару обнимает Тойю в ответ, набрасывая на обоих убогое одеяло.

Им не спится. Наверное, слишком сильное напряжение, слишком натянуты нервы. Слишком большая усталость скопилась в них. Бессонница тяжела, будто бетонная плита, и давит также, и в какой-то момент Акира не выдерживает, и тихо зовет:

— Синдо... Синдо, ты спишь? — Словно дети в детском лагере после отбоя, которых тянет на поговорить. Но и у взрослых так тоже бывает.

— Нет. Не сплю. А ты спи, Акира. Тебе действительно нужно отдохнуть.

— Я не могу уснуть, — совсем по-детски. Откуда эти интонации? Он ведь не думает, что Синдо сможет как-то помочь решить и эту проблему? Ведь нет же? Но почему-то когда рядом Хикару Синдо, кажется, что в мире нет ничего невозможного. — Расскажи что-нибудь.

— Хм.... Что бы тебе рассказать? Хочешь анекдоты?

— Придурок.

— Ладно... Тогда я расскажу тебе одну совершенно фантастическую историю. В свое время мне она очень нравилась, эта истории.

— О чем она? — Акира слушает внимательно, улыбаясь мягким и почти расслабленным интонациям в голосе друга. История обещает быть интересной, Хикару вообще всегда был прекрасным рассказчиком, когда его эмоции и от природы взрывной темперамент не брали верх над повествованием.

— Это история о том, как один маленький мальчик нашел смысл своей жизни, — Акира не видит лицо Хикару, а тот не видит лица Акиры, и это, наверное, хорошо для обоих, потому что в глазах Синдо стоит застарелая уже печаль, а Акира просто закрывает глаза и закусывает губы, понимая, что это за история. Он всегда хотел эту тайну, но сейчас ему кажется, что Синдо рассказывает лишь потому, что не рассчитывает выбраться живым. Быть может, ему просто хочется, чтобы кто-то помнил? Тойя чувствует, как на глаза наворачиваются непрошенные слезы. Но он не позволяет им пролиться. Он просто слушает.

— Однажды одному маленькому мальчику родители не дали карманных денег, потому что он плохо учился и слишком любил шалости. И тогда пацану пришла в голову потрясающая идея: залезть на старый дедов чердак, найти там антиквариата и загнать по сходной цене, таким образом возместив потери, — Акира невольно хихикнул, представив эту картину. Как, должно быть, забавно смотрелся тогда его друг со стороны. — Ну и вот. Забрался он, значит, на этот чердак, и в ходе раскопок, среди всякого хлама и мусора наткнулся на старый гобан с какими-то подозрительными, давно засохшими пятнами. Хотя тогда он еще не знал, как это называется.

* * *

— И что случилось дальше? — В голосе Акиры слышатся легкий интерес и мягкая улыбка, а в словах Синдо звучит та самая печаль, которую младший Тойя так ненавидит. И это сводит с ума.

— А дальше мальчик встретился с призраком по имени Фудзивара-но-Сай, но ты ведь уже догадался, правда? — Чувствуется, что Хикару улыбается. — И начал играть в го. Потому что призрак хотел играть, и был мастером, а мальчик хотел покоя, и они пришли к компромиссу. Мальчик иногда будет играть в го, а призрак будет помогать мальчику в обучении и не особо действовать на нервы в остальное время. И тогда они пошли в го-сало. И встретили другого мальчика.

Акира вздрогнул. Да, это была их история. Невероятная история о том, как мальчишка, не умеющий ее держать камни, дважды выиграл у того, с кем и серьезные профи предпочли бы не встречаться за одной доской. Он так хорошо помнил свое недоумение, свою обиду. Даже не на Хикару — на мир вообще. "Как это могло произойти?! Как я мог проиграть?!" Те чувства до сих пор были невероятно яркими, но именно благодаря им Тойя Акира заметил Хикару Синдо, и их судьбы связались незримой алой нитью. Навсегда. Потом было много других, но эти — эти были самыми важными. Может быть, именно потому, что были первыми.

Истории Акира верит. В конце концов, она ничем не хуже варианта с раздвоением личности, частенько высказываемого Огатой-сенсеем.

— Этот другой мальчишка так поразил нашего героя, что тому захотелось стать достойным его игры, его дружбы. И тогда он начал учится. Сотни, тысячи партий с призраком, клубные занятия, первый провал, учеба в институте. И презрение в глазах самого главного соперника. Мальчик рос, и его го росло вместе с ним. Сай радовался успехам, но у него была своя цель. Целью Сая был тот, кто ближе всех в этой эпохе подошел к познанию тайны высшего мастерства. Его целью был Тойя Мэйдзин. Вот только как невидимый призрак смог бы сыграть с ним? И однажды выход был найден...

— Интернет, — уверенно заканчивает Акира. Да, многое становится понятным, но сейчас младший Тойя готов отдать все на свете за то, чтобы никогда не слышать этих теплых интонаций в голосе друга. Тех интонаций, с которыми слетает с родных губ чужое имя. Другое. Не его. Это очень больно, его словно режут по живому. И Акира предпочел бы это ощущению беспомощной безнадежности, прорастающей его сердце сейчас. Так больно.

— Да, интернет. Простое и логичное решение, правда? И состоялась игра. И Сай выиграл, достигнув своей цели. И ушел. Наверное, он познал высшее мастерство. А может, просто пришло его время уходить. И мальчик, а тогда уже юноша, остался один.

Горе, звучащее в словах Хикару, — обнаженное, и бьет по нервам, и Акира поднимает руку, чтобы успокоить, чтобы провести по щеке, зарыться в волосы, поддержать — и ощущает слезы. Синдо плачет беззвучно, без всхлипов и рыданий. Просто катятся слезы, путаясь в переплетении их волос. Так просто. Так плачут о том, с чьей потерей смирились, но не хотят отпускать. Так плачут о ком-то бесценно дорогом, бесконечно родном и близком. Так не плачут об учителях и наставниках, так плачут — о любимых. Акира хотел бы поддержать, но внутри все скручивается от ненависти и ревности. Да, наверное, это и есть ревность — к тому, другому, умершему. С умершими ведь невозможно соревноваться. Их невозможно победить. Бессилие и безнадежность. И чужое дыхание в волосах: так близко — и так бесконечно далеко.

— Ты любил его, — не вопрос, простое утверждение. Но его так сложно вытолкнуть сквозь пересохшие губы. Но это просто жажда, просто слишком мало воды. Просто хочется пить. И именно по этой причине Акира поворачивается, запрокидывает лицо и собирает губами влажные дорожки чужих слез. Они соленые-соленые, а глаза Хикару такие огромные, что заполняют собой весь мир. И Акира сдается, погружаясь в них все глубже. Он не хочет всплывать. Никогда.

— Акира, — тихий, чуть хриплый голос с растерянными интонациями. Возможно, сейчас просто не время признаваться в каких бы то ни было чувствах. Но и по-другому нельзя. Тойе хочется дать понять этому невозможному существу, что он никогда не был один, и никогда больше не будет. Сай там, или не Сай. Он, Тойя Акира, никогда не позволит ему остаться в одиночестве.

— Не говори ничего. Просто рассказывай дальше.

— Да рассказывать-то больше и не о чем, вроде, — Хикару пожимает плечами, едва заметно, но Акира чувствует. Слезы иссякают, слишком мало для них воды. И Тойя думает о том, сколько же их выплакал Синдо за эти годы. И еще больше ненавидит Сая. — Несколько дней я метался по стране, пытаясь найти его. Я думал, что он просто обиделся на меня за что-то, хотел извиниться. Разумеется, я ничего не наше. Потом, пересматривая старые рукописи с записями партий Шуусаку, я осознал, насколько велик был Сай, насколько гениален. И тогда я подумал, что если больше не возьму в руки камни, не сяду за гобан, то Сай вернется. И тогда я стану его руками, его голосом и глазами. Но Сай не вернулся. Зато вернулся один мой друг и сумел заставить меня играть. И вот тогда я осознал, что пока я играю, в моем го я всегда смогу найти Сая. Он всегда со мной. Рядом. И я стал играть.

— А почему ты о Шуусаку вспомнил? — Беседа вызывала боль, но заканчивать ее Акира все равно не хотел. Наверное, это и называлось мазохизмом.

— Потому что гений Шуусаку — это гений Сая. В отличие от меня, Шуусаку сразу оценил его, и стал его руками в мире живых.

— Почему я тебе верю?

Хикару долго молчал, но когда заговорил, то заговорил о другом.

— Давай спать. Поздно уже.

— Откуда ты знаешь?

— Мне так кажется. Спи. Тебе нужен сон. Все остальное может подождать.

Акира согласился, ведь Хикару в кое-то веки был прав.

Так прошла третья ночь.

* * *

Они спали долго. Наверное, проспали большую часть дня. Они не знали, да и не думали над этим.

В этой комнате не было времени.

А когда Акира просыпается, Хикару не спит — просто лежит почти неподвижно и смотрит. Почему-то, на него, Акиру, смотрит, и невозможно-зеленые глаза, из-под которых даже сон не вывел темные круги усталости, так невероятно близко, что младшему Тойе и не верится в это. Хотя почему, он и сам не знает. Вроде уже сколько раз были так близко, что — глаза в глаза и дыхание на коже. А вот сейчас почему-то иначе.

"Может быть", — думает Акира: "Это потому, что не осталось тайн".

Теперь он знает если не все, то многое, а о многом — догадывается, и сейчас, после отдыха, боль минувшей ночи кажется призрачной, страшным кошмаром. Как и все остальное — потому что в глазах напротив и в помине нет грусти. В них лишь сонная смешинка и что-то еще, чему Акира не может дать названия. А может, он просто особо не пытается.

— Утра, — голос Синдо хрипловатый, а губы совсем сухие и, наверное, теплые. Они тоже слишком близко, по мнению Акиры. Он отодвигается, одновременно удобнее устраиваясь на кусочке подушки. Оказывается, он успел отлежать Хикару руку, судя по тому, как тот разминает конечность. А еще он взъерошен до невозможности, но Тойя подозревает, что и у него прическа сейчас больше напоминает воронье гнездо, нежели всегда аккуратное каре. Иначе и быть не может, после нескольких-то дней без нормальной ванной! А еще вдруг становится дико неловко от осознания того, что рубашка грязная, и брюки тоже, и рукавов у рубашки нет, а еще изо рта пахнет, наверняка ведь... Акира вздыхает чуть слышно и отодвигается еще немного дальше, хотя даже на его взгляд это смахивает на девчачьи капризы. И уж точно недостойно вот так вот переживать по таким пустякам, пусть в данный момент это пустяком и не кажется. И вообще, Синдо в той же ситуации, но не заморачивается ведь особо! но поделать с собой Акира ничего не может, разве что загнать это идиотское совершенно смущение куда поглубже и ответить на приветствие.