Я, Николая Ii, Верховный Главнокомандующий

— Если будут пополнения, Ваше Величество, то через неделю я восстановлю боеспособность!

— Не торопитесь, господин генерал! Отдыхайте, восстанавливаетесь спокойно... На Вас и вашу дивизию, у меня есть далеко идущие планы.

Поговорили про подробности боя. Я рассказал про своё, Свечин про своё же:

— Зло дерётся немец, упорно! Хорошо окопались и засели в избах в Гени и, пока горные орудия не подтянули в упор — одолеть их не могли. Другие в лесу притаились и ночью много нам бед наделали — пойдя на прорыв. Когда же мы их 14-ую пехотную дивизию Ландвера к Вилие прижали, многие немцы потонули — пытаясь к своим переплыть, но в плен не сдались! Очень мало пленных, просто на удивление мало...

Да! Немцы знают за что воюют, в отличии от нас.

— Перебежчики были? Как много?

— За всё время, одного лишь знаю... Из поляков. Жаловался на трудности службы, на немецкую дисциплину и отсутствие хлеба.

Удивился:

— Немцы, тоже голодают, что ли? Как мы?!

— А куда они денутся? Мост через Неман ещё не восстановили и, их крайняя железнодорожная станция, находится вёрст за двести. Сколь, не богата на транспорт германская 10-ая армия, а всё вовремя подвозить не успевают и, их наступающим солдатам, приходится довольствоваться тем — что после нас у местных крестьян остаётся.

— Понятно...

Чисто случайно, но очень удачный момент для нашего контрнаступления получился!

— Психологически, в русской армии существует удивительное непостоянство, -рассуждал вслух боевой генерал, то и дело пожимая плечами, — иные второочередные войска дерутся превосходно, а другие первоочередные при малейшем нажиме противника, сразу приходят в полное расстройство и бегут. И, как это систематизировать — чтоб хотя бы прогнозировать поведение частей, непонятно.

Возможно, тем мы и сильны? Как говорил Бисмарк, а он явно не дурак был: "Никогда не воюйте с русскими — ибо на всякий ваш умный и продуманный план, они ответят непредсказуемой глупостью".

Сим победиши!

— А у немцев?

— В немецкой армии существовал определенный "стандарт" боеспособности: полевой, ландверной, ландштурменной — и любой офицер, уверенно знает, что ожидать от данной — конкретной воинской части...

Согласно киваю:

— Ну, это ж — НЕМЦЫ!!!

Помолчали, вспоминая каждый своё и, про своё же думая...

— От иностранцев часто доводилось слышать — что русский солдат вынослив физически, морально стоек — особенно к собственным потерям и нетребователен буквально ко всему — в том числе и, к качеству командования. Так ли это, господин генерал?

— Абсолютно неверно, Ваше Величество! Войсковой дух русской армии, чересчур нежен и весьма чувствителен к началу морального разложения. Бессловесной и безропотной, русская армия кажется только поверхностному взгляду легкомысленного стороннего наблюдателя. Что русский офицер, что солдат — не имеют дисциплинированного политического мышления, не уважают и презирают вышестоящее начальство, чрезмерно подвержены всякого рода сомнениям и влияниям. Успешно воевать, они могут только в обстановке порядка и авторитета... А сама обстановка современного боя, этому препятствует!

— Так что же делать, чтоб восстановить боеспособность нашей армии? — спрашиваю.

Генерал Свечин тяжело вздохнул и сказал, как будто о чём-то неосуществимом:

— Требуется длительная энергичная и целеустремленная работа командования, на всех уровнях.

— Вы всё-таки над этим хорошенько подумайте, Александр Андреевич и, как время свободное появится — изложите мне в письменном виде свои соображения на этот счёт.

— Будет непременно исполнено, Ваше Императорское Величество!

К вечеру, прослышав об моём местонахождении, в Галину прибыла основная часть нашей "автоколонны" которую мы так коварно покинули по выезду из Могилева, а так же Гвардейский полевой Жандармский эскадрон — собранный с "теоретического" маршрута моего следования и, вызванный сюда Спиридовичем. Особенно много радости было у наших шоферов — верно сослужившие нам автомобили нуждались в ремонте, запчастях и заправке ГСМ...

Вечером, помывшись в уцелевшей сельской бане и пообедав с офицерами полностью отведённой в Галину 2-го Финляндской стрелковой дивизии, я лёг спать и в этот раз, выспался уже по-настоящему.

* * *

К полудню следующего дня, обрадовали очень хорошие вести: окружённая вдоль реки Вилии немецкая группировка в составе 14-ой дивизии Ландвера и 6-го конного корпуса генерала фон Гарнье — четыре кавалерийские дивизии и пехотная бригада, капитулировала. Как я и предполагал, долго обороняться на той местности было невозможно и, после ряда безуспешных попыток прорваться к своим и наших успешных атак по рассечению "котла" на части, немецкое командование решило, что дальше сопротивляться не имеет смысла. Сам генерал фон Гарнье застрелился и, в переговорах участвовал и самой процедурой сдачи в плен, руководил один из его штабных офицеров.

Капитуляцию немецкой кавалерии и ландвера принимал лично.

Я, с группой генералов и своей Свитой, в которой не хватало только есаула Мисустова — ещё не вернувшегося из рейда по немецким тылам с бригадой генерала Шишкина, стоял близ села Камели на небольшом холме, а выходившие из него солдаты Кайзера складывали возле моих ног знамёна и оружие.

Встретил и моего "знакомца" — раненого немецкого лейтенанта, отпущенного мною в "лагерь вооружённых военнопленных". Он уже не держался так самоуверенно — я бы сказал, даже наоборот!

— Вильно — найн, найн, — показал я ему рукой направление на Восток и, сказал на ломаном немецком, — комм, комм — Сибирь, драх нах шпацирен! Шнель, шнель!

Другого "знакомца" я повстречал, когда стали выводить наших освобождённых военнопленных, которых оказалось лишь, как бы не в половину лишь меньше — чем пленных немцев. Подавляющее большинство из них были целёхонькие — не раненные, не больные и не контуженные и шли, понуря головы — под всеобщее весёлое улюлюкание и злые насмешки. Довольно равнодушно на них поглядывая, на одной физиономии я остановил своё внимание.

Подзываю:

— БА!!! Знакомые все лица! Глазам своим не могу поверить... Капитан Мячин, Вы ли это, Ваше Благородие?!

— Так точно, это я, Ваше Императорское Величество!

Хоть бы покраснел, ублюдок!

— А мы то, здесь Вас заждались — а Вы, эвон где..., — я распалялся всё больше и больше, — как кормёжка то, хоть в немецком плену? Чечевичной похлёбкой, хоть угостили — или Вы предпочитаете брать серебряниками?

Мгновенно побледнев тут же, тот хотел было отмазаться:

— Разрешите доложить: был захвачен в плен германским конным разъездом!

— Ах, они какие нехорошие — "разъезды" эти, германские... Ну, а где ваши товарищи, с которыми я вас на разведку послал?

— Здесь они, Ваше Величество — штабс-капитан и поручик...

— Вот, как хорошо!

Особенно меня взбесило, что у штабс-капитана, на груди висел "Георгиевский Крест".

Оборачиваюсь к Свите:

— Расстрелять этих трёх подонков!

— Как... Как, "расстрелять"?!

Растерянно переглядываются меж собой.

— Мне ОПЯТЬ(!!!) вам надо показывать, как надо расстреливать?! Лучше не злите — сейчас ВЕШАТЬ(!!!) заставлю!

Спиридович быстро распорядился всё ещё находящимися в моём распоряжении и бывшими неподалёку казаками Крымова... Те, потащили троих сучащими ногами приговорённых к ближайшей деревенской стенке.

— Мундиры с них сдерите, станичники, — крикнул вдогонку я, — не должна всякая мразь подыхать в погонах русского офицера! И, сапоги не забудьте: вам ещё пригодятся — а эти и, босыми пятками по горящим угольям в Преисподней побегают!

— ПОЩАДИТЕ!!! — донеслось истошное, — ПОЩАДИТЕ, ВАШЕ...

— Заткните ему пасть или сломайте челюсть!

"Хекающий" удар и тишина...

Обращаюсь к генералу Балуеву:

— В корпусе есть военные юристы?

Тот, в полном афуе:

— Имеются, Ваше Величество... Приостановить экзекуцию...?! Хотите соблюсти законность и провести следствие?

— Знаю я вашу "законность" — ещё по Японской, знаю! — в упор смотрю в сужающиеся от ужаса генеральские глаза, — по жопе как гимназиста-пидараста похлопаете и отправите в тыл — чем-нибудь "запасным" заведовать! Пусть оформят приговор задним числом — некогда мне вашего "расследования" ждать! И, ещё...

У генералов, меня слушающих — уши, просто в трубочку!

— Пусть узнают и доложат мне, кто эту трусливую свинью "Георгием" наградил... Кто бы он не был, разжаловать на чин и отправить на передовую — я обязательно прослежу за выполнением.

Генерал Балуев, тот час же отдал распоряжение своему адъютанту и, тот рванул с места, как укушенный.

К сожалению, "классического" расстрела не получилось... Кроме штабс-капитана с "крестом", никто из "их благородий" прямо стоять не хотел и, их застрелили ползающими и не сразу.

Плюнул в ту сторону и отравился к своему автомобилю...

* * *

Почему-то, на предварительном "военном совете", проведённым мной и Алексеевым, первым делом было предложено передать тела погибших немецких офицеров во главе с их командующим, германским властям для захоронения... Я хоть и сильно удивился, но не возражал: если есть возможность придерживаться каких-никаких "рыцарских" обычаев ведения войны — то их надо придерживаться.

Однако, все прибывшие генералы и штаб-офицеры в ту штабную избу не влезли и во время совещания толпились на улице.

— Господа! — обратился я ко всем им, — предлагаю провести в Вильно — который мы с вами отстояли, "расширенное военное совещание"... Скажем так — через двое суток.

Возражений не последовало и, народ начал потихоньку рассасываться.

К вечеру, подсчитали трофеи.

Всего сдалось порядка пяти тысяч немецких солдат и офицеров, были взяты значительные трофеи, правда — по большей части испорченные, вопреки условиям капитуляции. Боеприпасов очень мало, продовольствия почти нет — немецкая группировка снабжалась "с колёс" и их отсутствие, стало одной из главных причин столь быстрой капитуляции.

Ещё к вящему удивлению меня и многих из наших офицеров и генералов, выяснилось: большинство захваченной у немецкого ландвера артиллерии, было образца тысяча восемьсот "лохматого" года. Новейшей была только шести— орудийная батарея 8-дюймовых мортир 6-го конного корпуса генерала фон Гарнье (калибр — 203-ти миллиметра, если не ошибаюсь), что были замечены на опушке леса.

Кстати, один выяснившийся при допросе пленных кавалеристов нюанс: артиллерия нашей 5-ой армии генерала Плеве, вообще то — поддерживая нас по моему приказу, весь божий день лупила куда-то "за горизонт" — по принципу "на кого Бог пошлёт", вызывая только усмешки да остроты у немцев. Однако, несколько раз "Бог" посылал туда — куда надо! В том числе, досталось пару раз и этой "мортирной батарее" — отчего, она не смогла в нужный момент прибыть в нужное место и, разнести с такой-то матери это село и эту церковь, вместе со мной и всеми нами... Видать, всё же — кто-то, "сверху" за мной присматривает!

Ну, или просто — мне сказочно везёт в теле Николашки Второго...

Вообще, организация, вооружение и оснащение немецкой кавалерии не по-детски поражала. Конный корпус Гарнье имел свою пехоту, тяжёлую артиллерию и по три радиостанции в каждой дивизии!

В составе каждой немецкой кавдивизии имелся батальон егерей и рота "самокатчиков" — велосипедистов, то есть. По словам пленных немецких офицеров, эта легкая пехота — входившая в состав кавалерийских соединений, вполне себя оправдала. Но, не на той же местности!

Это ж...

Это, ж — прообраз Первой конной армии нашего Будённого! Ну, или — Первой танковой группы "их" Гудериана... Из минусов, можно отметить — отсутствие у немецкой кавалерии хотя бы самых завалящих броневиков и эпизодическое использование авиации.

Из допросов пленных немецких офицеров, стало понятно об причине такого раннего ввода в прорыв немецкой кавалерии. В это время, немецкое командование подготавливало Свенцянскую операцию. По их плану, предполагалось осуществлять всего лишь демонстрационный "лобовой" нажим в сторону Вильно через Мейшагольскую позицию — чтоб, отвлечь внимание командования русских от направления главного удара на свенцянском направлении облегчить таким образом прорыв конницы генерала Гарнье.

Однако, как я и предполагал, от перебежчиков германскому командованию стало известно об посещении этого участка фронта русским Императором и, те решили "сорвать банк".

Таким образом, моё вмешательство в естественный ход истории привело к тому, что против так называемой "ОТГ Романова" — между Вилькомирским большаком и рекой Вилией, собралась вся масса германской кавалерии и, пусть слабо подготовленный и плохо вооружённый, но довольно стойкий во фронтальном бою ландвер.

Немецкий генерал Литцман, командир XL резервного корпуса, решил перенести центр тяжести сражения на правый берег Вилии — для непосредственной атаки города Вильны с севера. Мейшагольская позиция в этой последней битве 1915 года, имела решающее значение...

Глава 26. Разбор "полётов", раздача крестов и "слонов".

"Он был лишен способностей правителя, но ведь он и не домогался власти: она досталась ему силой вещей и в очень молодом возрасте. Абсолютная власть в огромной стране, с кучей нерешенных вопросов (земельным, национальным, фабричным), с выродившейся аристократией, неумелым и корыстным чиновничеством, неопытной буржуазией, безответственной интеллигенцией, безграмотным народом, с непростыми международными отношениями...", — Шубинский В.И. "Гапон".

На следующее утро, с генерал-майором Свечиным, с группой других генералов и офицеров, поехали верхами по местам недавних сражений — в первую очередь посетив бывшую "Основную оборонительную позицию", полковника Чернышенко... Полк, потерял едва ли не половину личного состава — в основном от огня тяжёлой германской артиллерии и, здесь до сих пор работали похоронные команды.

Даже для бывалого профессионального военного, невыносимо впечатление от вида огромных воронок, обрывков колючей проволоки — порванной как гнилые нитки, рук, ног и прочих фрагментов человеческого тела — разбросанных повсюду...Непередаваемая словами вонь сгоревшей взрывчатки, свежей земли, крови и содержимого человеческого кишечника... При нас, откопали из засыпанного взрывом тяжёлого снаряда окопа, четверых нижних чинов и одного офицера с "чёрными" лицами — эти были похоронены заживо и умерли от удушья.

Мои спутники, ранее бывавшие на недавней Русско-японской войне и, видавшие там "виды" — кривились, морщились, отворачивались и бледнели... Многих, откровенно тошнило! Представляю, какое это моральное впечатление и психологической воздействие производит на простых русских солдат — по большей части, малообразованных крестьян из глухого захолустья.

Осунувшийся, похожий лишь на почерневшую тень прежнего самого себя, сам полковник Чернышенко — начальник Первого полка 2-ой Финляндской дивизии, давал пояснения:

— ...По моему приказу, наша лёгкая батарея открыла огонь по немецкой "колбасе" — висевшей верстах в восьми за немецкими позициями — но всё было бесполезно: шрапнели рвались недолетая и значительнее ниже аэростата.