Зачистка

А вот и не угадали. Вскочил, окно открыл “нараспашку”, чтобы свежего воздуха впустить побольше. Город еще спит, а я уже на ногах! Тишина абсолютная и только свет из моего окна отражается на земле. Сделать зарядку, чтобы окончательно проснуться. Раз и два и три! Пара приседаний, пара выпадов из стороны в сторону. Быстро и без стеснения!

Посмотрел на себя в зеркало. Побриться не помешает, но глаза! Глаза так и светятся! Энергия прет! Давно так себя хорошо не чувствовал.

Рванул в ванную — занято. Мама возится на кухне. Обернулась через плечо и улыбается.

— Ванечка, как ты? На работу собираешься?

— Да. А ты зачем в такую рань встала? Разбудил тебя?

— Нет, сынок. Просто решила тебе бутербродов нарезать в дорогу, ты тяжело работаешь, кушать надо, чтобы силы были.

— Не стоило, — говорю, но сам в душе радуюсь, мамины бутерброды вкуснее моих получаются. Вроде бы то же самое — хлеб и колбаса, но совсем другой вкус. Не знаю. Аккуратненько плюс там зелени добавляет, помидоров нарезанных — почувствуй разницу.

Подбегаю к маме и целую ее в щечку, благодарю за все, за все, за все. Она удивляется, чуть очки не роняет. Ну а что? Не приучены они у меня к нежности, старички. А жизнь проходит быстро, не успеешь оглянуться и уже никто "бутеров" не сделает.

Папа выходит из ванной, я подскакиваю и ему руку энергично жму. Папка. Гордится мной. Гордится своим дворником. "Это временно", — говорю папе, — временные трудности!" "Что?" — переспрашивает он, но я уже в ванной, чищу зубы. "Что это с ним?" ”Не знаю веселый такой. Вот что значит, не сидеть дома целыми днями за компьютером".

* * *

Через полчаса я был уже на своем перекрестке — ждал автобуса. А вот и они! Уставшие, заспанные, злые глаза таращат. Я сразу решил им немного карму почистить своим светлым настроением. Заскочил, сходу шоферюге пятюню дал. Он удивился, как будто никто с ним не здоровался раньше. Я узнал, что его Коля зовут и по проходу пошел на свое любимое место, в глубоком тылу. По дороге здороваюсь со всеми, хоть и не знаю никого. Улыбаюсь во все зубы, приколы кидаю. Они смотрят из подо лба, только бабье — ни одного мужика. Ну и что? Женщины — это украшение нашей жизни. Красавицы наши и Елены Прекрасные! Правда пропитые немного лица и измученные нарзаном, но тут я не виноват.

Короче врезал я рок в этой дыре. Со своими вчерашними напарницами особенно приветливо поздоровался, а они глаза пучат и молчат. Даже хохотушка (я похвалил ее сегодняшний платок) ничего сказать не может. Ничего, “распогодятся”, а тем более мы опять вместе. Бригадирша нашептала, что приписали меня к ним и будем мы еще долго таким тесным сплоченным коллективом работать. Ну а что? Я не против. Я уже с ними почти подружился.

Худую звали Нина. А хохотушку Юля. Они мне не представились, но я сам уловил в общении. Нине наверное лет пятьдесят если не больше и муж ее бросил. Дети выросли и разъехались, вот он и почувствовал свободу. Типа "я свою работу выполнил. Детей вырастил. "Да пошла ты нахер, зануда" и ушел к молодой любовнице. Теперь баба живет сама, без детей и без мужа. Даже с соседями не общается, только с телевизором. Единственная подружка это сорокапятилетняя Юлька — полная ее противоположность. Любит посмеяться, семечки поклевать и сплетнями поделиться. Тоже не замужем, да и не спешит туда. Мужиков не любит, детей только на расстоянии и чужих. Своих не завела.

Такая вот у меня мужененавистническая бригада. Высадили на этот раз в парке городском. Бабье заставили мусор заметать и урны чистить, мне лопату в зубы и нерастаявший снег вместе с мусором ровнять. Короче, опять самое тяжелое. Но уже хоть не на месте стоишь и лопатой машешь, а по парку ходишь и красоту наводишь. Никто и не контролирует, только результат проверят. Вот такое я люблю. Наушники незаметно достал из кармана и музыку включил с телефона. Под Цоя и убирать легче.

Работаю — в одном кармане телефон, в другом пачка сигарет. “А если есть в кармане пачка сигарет…” Если бы не эти клубы пыли, которые иногда в глаза так и норовят броситься, да мусор приходится заново сгребать, тот что ветер разносит.

И еще одно. В пол пятого утра в парке людей ноль целых, ноль десятых но прикол в том, что я кого-то видел. Странный мужик. Не полицейский и не из наших работяг.

Он появился из ниоткуда. Я был слишком увлечен работой и музыкой, поэтому и не заметил. Поднимаю глаза и вижу мужика метрах в пятидесяти. Стоит и на меня таращится. Роста низкого, одет невзрачно, в сапогах и штанах широких, на голове шапка меховая, такая с ушами — страшная ну и в куртке не по размеру, рукава длинные до земли тянутся.

Я на него уставился тоже и наушники снял.

— Вы чего-то хотели?

Мужик вздрогнул и за дерево спрятался. Больше я его не видел — работы полно, да и не выглядел он страшно, просто необычно. Борода лопатой здоровая такая, неухоженная, как у террористов. Через полчаса совсем из головы вылетел, до следующего раза.

* * *

Домой я ехать на автобусе отказался. Инструменты сдал и пешком пошел. Ну а что? Автобус старый, бензином воняет и палеными шинами, а погода хорошая на дворе. Вдохнешь воздух полной грудью — жить хочется! Я усталости совсем не чувствовал, хотя и намахался лопатой, а позже и граблями своим бабам помогал. Сделал всем ручкой и домой пошел.

Полчаса и уже морду умываю. Домой зашел и потягиваюсь, к дневному сну готовлюсь а тут вдруг стук. В окно. Я замер и пытаюсь понять, что за фигня творится. Стук. В окно прилетел камешек. Стук. Еще один. Точно.

Я бегом к окну и выглядываю. Стук. Еще один прилетел. Хорошо, что мелкие, иначе можно на ремонт попасть.

Внизу бородатый стоит и на меня смотрит. Как раз наклонился, чтобы очередной камушек поднять и взглядами мы встретились. Рукой машет, типа "сюда иди" или "выглянь"

Тот же самый, что с утра в парке был, опять за мной следит.

Я высовываюсь в окно и смотрю по сторонам. Во дворе никого. Мамаши еще не прогуливаются с колясками, случайные люди не проходят мимо, коммунальщиков не видно, военных тоже. Как назло никого.

— Чего тебе надо? Зачем в окна камнями кидаешься? Мы знакомы?

Дед молчит и руками призывно машет.

— Выйти? Я сейчас как выйду тебе мало не покажется! Глухонемой что ли?

Бородатый только молчит и улыбается. Зовет меня беззвучно. Хочется чем-то в него запустить, чтобы понять хотя бы призрак он или настоящий.

За его спиной ветер разбрасывает мусор и крутит его в воронке. А у меня за спиной звуки странные, как будто шипение. Я забываю про гостя и оборачиваюсь а там такое. Зеркало трясется, вибрирует неохотно и шкафчик под ним дергается, там где я нож положил. Шкафчик трясется, будто открыть его кто изнутри хочет, да спотыкается о недостатки конструкции (отечественная сборка) и не может выскочить. Меня как холодом обожгло, такой страх навалился, хоть вроде не из пугливых. Но это... Я долго думать не стал, выскочил и кресло спинкой вперед туда придвинул. Так чтобы не открылась полочка, даже при большом желании.

Родители не реагируют, в двери не стучат, значит не слышат. Нормально все. В конце концов мне ли бояться бородатого бомжа? Сейчас выйду по щам надаю. Но сначала дам ему еще один шанс.

Проверяю хорошо ли кресло упирается и возвращаюсь к окну, грудью ложусь на подоконник и смотрю вниз.

Старуха сидит на земле. Да, та самая. Сидит и юбку свою так разложила на земле широко, как будто в центре серо-грязного круга находится. Сидит и на меня смотрит. На меня, ни на дом, ни на другие окна. На меня. Прямо в глаза смотрит и ухмыляется.

Все еще никого во дворе. Бабка ухмыляется и пальцем манит.

— Сейчас выйду! — кричу в окно, — Сейчас я вас бомжей разгоню к чертям!

Бабушка вздрагивает и прикладывает правую ладонь к уху, прислушивается.

— Сейчас услышишь!

Было бы кого бояться. Старухи девяностолетней. Сейчас она мне все расскажет, зачем за мной ходит вместе с другом.

Я запрыгиваю в штаны, отталкиваю в сторону кресло и достаю нож. Пусть будет на всякий случай в кармане, главное его не доставать, чтобы беды не случилось.

* * *

Даже не замечаю, как оказываюсь во дворе. Капюшон натянул на голову, одна рука в кармане куртки держится за рукоять ножа, готов ко всему. Пинком распахиваю дверь подъезда и я уже снаружи.

Морозный воздух наполняет легкие, хоть и смешиваясь с фигней типа вони от городской мусорки. Оттуда любят пустить невыносимых и отвратительных запахов. Что они там делают с отходами? Жгут их что ли?

Во дворе никого нет. Да вы издеваетесь, только пыль разносит ветер и сигаретные пачки. Никого. Чертовы бомжи успели свалить. Я выбегаю под окна и осматриваюсь. Не видно удаляющихся старческих спин ни справа, ни слева. Никто не сворачивает за угол дома именно сейчас. Никто не убегает и не прячется за мусорными баками.

Я успокаиваюсь и руками развожу. Ерунда выходит. На четвертом этаже открывается окно и Леха ставит на подоконник колонку. Студентик восемнадцатилетний, любит старушек тяжелым металлом "мучить", даже с полицией общался из за них. Но теперь он врубает что-то народно-битовое, балалайка плюс драм. Винегрет, но блин зажигает.

"А теперь поет медведь!" — кричит исполнитель, и ноги сами пускаются в пляс. Сто лет не танцевал, а тут такие ритмы и настроение так и кружит. Я и пошел круги нарезать у дороги, и вприсядку попробовал и паруса снимать, как в детсаде учили и хороводы водил. Офигенная музыка, так и пульсирует в голове, притоптать и еще раз притоптать.

— Эй, брат, что с тобой? Все нормально? Принял что-то?

Армянин в старом "Москвиче"медленно проезжает мимо и на меня с интересом таращится. Рядом его друг сидит, такой же черный и небритый, улыбается, сигарету во рту крутит. Настроение пропадает моментально.

Я лезу рукой в карман и берусь за рукоятку, а потом сближаюсь с машиной, вытаскивая кинжал.

— Весь кайф обломали, — говорю. У шофера меняется лицо и он давит на газ, машина ускоряется и рвет вперед. Я делаю пару быстрых шагов. Я могу догнать их. Могу ускориться и настигну без проблем, тут нельзя 20 км превышать, а сил у меня, как у шаолиньского монаха, но уже неинтересно.

— Наркоман! — кричат из удаляющейся машине, — В милицию звонить буду!

Небритый друг шофера оглядывается и я прощально машу ему ручкой. Свалили!

Пляски из окна продолжаются, но мне это уже не интересно. Умеют же люди настроение испортить. Надо будет пойти к студенту позже и спросить, чего это он такое зажигательно слушает, потом себе на телефон закачаю.

Ладно, нужно домой и постараться заснуть, а то как-то переизбыток активности сегодня — завтра не встану.

* * *

В подъезде неприятно пахло. После свежего морозного воздуха и танцев хотелось вырвать прямо на ступени плохо пахнущего подъезда.

— Фу, блин, — вырвалось вслух у самой двери и только я взялся за ручку, собираясь вернуться домой, как понял. Концентрация вони у моей двери была особенно тяжелой. Так бывает когда бомж спит в подъезде целую ночь и сейчас лежит буквально пролетом выше. Я медленно обернулся, очень медленно, считая мурашек, бегущих по спине. Он стоял там где я и думал, заслоняя спиной свет из окошка.

— Поговорить хотел? Вот я тут. Поговорим. Лапу убери от двери, родителей напугаешь.

Я медленно убрал руку и сунул ее в карман, нащупал нож и успокоился. Бомж хочет поговорить. Ну ладно. Поговорим.

— Ну и чего ходишь за мной?

Бомж отходит от окна и садится на верхнюю ступеньку, смотрит на меня сверху вниз, я облокачиваюсь о свою дверь, чувствую поддержку своего дома. Бомж видит это и вздыхает.

— Печать имеешь на плече?

Я вспоминаю рисунок, который мне вырезали на плече, но молчу. Незачем ему знать, но дед и не сомневается. Вопрос был риторическим.

— Не повезло тебе, паря. Сочувствую, но сделать ничего не могу. Ловчий тебя принял, как и его приняли когда-то.

Я молчу и пытаюсь понять логику. Ловчий? Приняли? Секта? Меня приняли в секту? Или это охота на людей, а я теперь мишень?

Бомж вздыхает.

— Не могу долго с тобой общаться, не поймешь. Долгий разговор предстоит. С надзирательницей должно поговорить тебе. А меня Зазимье зовет. Убедиться я должон. Покажи печать.

— Чего вам надо? — говорю, — чего пристали с этой печатью? Ничего показывать не буду, ни тебе ни старухе твоей?

— Старухе? — бомж искренне удивился и насторожился, впился в меня глазищами своими и за бороду нервно дергает, — Видел бабу? Какая она? Опиши.

— Да на тебя похожа. Ходит за мной по пятам, смотрит. Хочет непонятно чего. На карачках ползает — в дурдом спешит, наверное.

Старик охнул и отшатнулся, так что я нож с перепугу чуть не выхватил, только вытащил и назад засунул в карман куртки, нападать дед не собирался. Напуган он судя по всему был изрядно.

— Видит она тебя? Ходит следом? Появляется рядом и ищет кого-то? Точно Печать тебе Охотник поставил на плече, уверен я теперь.

Конечно поставил, боль как раз в плече проснулась и гудела импульсами, как будто чувствовали раны, что о них вспоминают.

— Да ты ножом не грози мне, малой. Я и сам такой имею.

Он засунул руку в карман тулупа и вытащил нож, практически копию моего.

— Такой небось? Похож? Да спрячь, верю я. Нечего оружием табельным светить. Он совершенно меня не опасаясь спрятал нож в карман и руки перед собой скрестил.

— Не могу я долго здесь оставаться, отрок. Но совет дам. Пузыря найди по-первой.

— Слушайте, отстаньте от меня вместе со своей подружкой. А то ведь я могу и полицию вызвать, быстро дубинками по спине огребёте вместе со старухой.

Я то думал напугать его, не хотел на полицию ссылаться, что я совсем уже моральный урод на людей этих натравливать, но бомж совсем не испугался и только засмеялся.

— Полицией меня не пугай, молодой. Я сам полиция, еще и рангом повыше всех погонов вместе взятых. Да и ты тоже, курсантик, повезло тебе. В Зазимье только набегами будешь, а не сиднем там сидеть, как некоторые. Недосуг мне.

Дед вдруг встал и засобирался, забыв о моем существовании.

— Пузыря отыщи и со мной свяжись. Только не думай долго, печать времени не дарит.

Он прошел мимо меня, задевая полушубком деревянные перила и даря кислый запах пота, шерсти, костра и леса. Я отодвинулся, чтобы не столкнуться и поморщился непроизвольно. Конечно он заметил.

— Не брезгуй, отрок. Неизвестно куда тебя вынесет судьба через неделю и как ты будешь пахнуть завтра. Пока! Я свое дело сделал — предупредил. А ты быстрее соображай, Зазимье ждёт своего ловца. Ах да. Зеркала — проводники между мирами. Поэтому учись пользоваться ими, но и опасайся не меньше. На вот.

Он вдруг развернулся и сунул мне в руку завёрнутый в обрывок газеты предмет:

— Как будет страшно невыносимо или опасность почувствуешь, очерти мелом круг, да без изъянов в рисунке, чтобы не пролезла баба.

— Какая баба, — я чуть заикаться не начал из-за плохого предчувствия, но Дед оставался невозмутимым и непонятным.

— Нет времени за тобой ходить. Сам разбирайся, пузыря найди, да побыстрее. Иначе Ловчим тебе не стать. С Ольгой свяжись, как сможешь. Мел выронил, не теряй.