Неизведанные гати судьбы. Глава 72

— Так вы хорошо знаете эти винтовки?

— В них нет ничего сложного, товарищ командир, они просто уход за собой любят.

— Тогда берите своё отделение и следуйте за мной. Получите пять СВТ-40 и шесть АВС-36. Вы своим бойцам сами расскажете, как ими пользоваться и как за ними необходимо ухаживать, а пулемётов и автоматов нам вообще не привезли. Так что у вас АВС вместо них будут.

— А "Наган" мне выдадут?

— Нету "Наганов". Всем командирам "ТТ" выдали. Так что, вы как младший командир, пока винтовку Симонова получите.

— Понял.

Спустя полчаса мы собрались всем отделением в классе, и начали приводить полученное нами оружие в порядок. Патронов мы к винтовкам не получили, их обещали привезти через два дня. Пока мои бойцы ветошью убирали пушечное сало, я внимательно смотрел, чтобы они не растеряли мелкие детали от оружия. В этот момент дверь в класс открылась, и в неё зашли двое, ротный писарь Курочкин и молодой человек лет двадцати пяти, в форме политрука.

— Вот, товарищ политрук, первое отделение первого взвода. Они под руководством старшего сержанта Тарусова изучают винтовки СВТ-40 и АВС-36, — доложил политработнику наш писарь.

— Товарищ старший сержант, сколько у вас в отделении комсомольцев?

— Не знаю, товарищ политрук, но сейчас выясним, — и обратившись к бойцам, я сказал: — Кто состоит в комсомоле, поднимите руку? — но никто так и не поднял руки. — Нет среди моих бойцов комсомольцев, товарищ политрук.

— А вы сами, товарищ старший сержант, почему не вступили в комсомол?

— Так я же в таёжном поселении жил, а в нашей глуши, кроме анархистов, с царских времён, никого из других политических организаций не было.

— И вас Советская власть не уничтожила? — начал закипать политрук.

— А за что нас уничтожать, товарищ политрук? Мы вместе с большевиками сражались против зелёноармейцев. За енто, товарищ Дзержинский и товарищ Сталин, взяли наше поселение и всех жителей под свою защиту. Вы что? Против товарища Сталина что-то хотите сказать?

От услышанного политрук опешил, закашлялся, и быстро вышел из класса. За ним улыбаясь, на выход направился наш ротный писарь Курочкин. Прежде чем закрыть за собой дверь, писарь показал всем большой палец, в знак одобрения.

Не прошло и пяти минут, как в класс прибежал, красный как варёный рак, наш командир.

— Вы что тут устроили, Тарусов? — начал кричать лейтенант Светлов. — Сейчас в штаб прибежал политрук, и заявил, что не допустит, чтобы в Красной армии командовали анархисты, которые не только выступают против вступления в комсомол, но призывают к анархии, и порочат светлое имя товарища Сталина.

— Товарищ командир, Сан Саныч, разрешите всё рассказать честно и подробно?

— Рассказывайте, товарищ старший сержант.

— Ваш политрук врун, каких свет не видывал, — и я рассказал командиру, какой разговор у нас на самом деле состоялся с политруком. — Вам мои слова могут подтвердить не только все бойцы моего отделения, но и наш ротный писарь Курочкин.

— А насчёт товарища Сталина тоже правда?

— Мы с нашим Главой поселения предполагали наличие в Красной армии таких идиотов, как ваш политрук. Потому и сфотографировали постановление о защите нашего поселения и жителей, которые подписали товарищ Дзержинский и товарищ Сталин, — я достал из сидора фотографию и показал её командиру. — Каждый поселянин, ушедший в армию, получил такое фото. Так что сами можете видеть, какой непорядочный и лживый у вас политработник. Тем более, ни я, ни бойцы моего отделения, не заставляли товарища политрука изучать труды Бакунина, и гордо нести идеи анархизма в массы.

— Я могу взять фотографию, чтобы показать её нашему командиру роты и начальнику штаба?

— Только с возвратом, товарищ командир. Если политрук её уничтожит, можете смело его расстрелять, как скрытого троцкиста, замышляющего недоброе против товарища Сталина.

— Лихо вы завернули. Кстати, Тарусов, как правильно звучит ваше имя и отчество? А то, у писаря Курочкина почерк очень трудно разобрать. Только он в своих записях разобраться может.

— Яр Яросветич. Моего отца Яросветом зовут. Он сейчас тоже в армии, и где-то с германцами воюет.

— А в армию вас почему так долго не брали?

— Не знаю, товарищ командир, наверное из-за моего знания шести иностранных языков. Я на военных сборах случайно услышал, что меня для помощи разведчикам придерживали, потому-то в какой-то спецсписок внесли. Ведь я же таёжный охотник, а значит бесшумно смогу пройти там, где другие не смогут.

— Так, Тарусов. Слушайте мой приказ, про знание иностранных языков и про то, что вы у нас таёжный охотник, никому не говорить! Поняли меня, товарищ старший сержант?

— Так точно, товарищ командир.

— Вот же блин горелый, он ещё и по старорежимному отвечает. Один чёрт, хрен я вас теперь кому-то отдам, Тарусов. Вместе воевать будем. Вы мне честно скажите, воевать уже приходилось?

— Только с бандитами. Мы налёты крупных банд на наше таёжное поселение отражали. Так что за меня можете не переживать, товарищ командир. Для меня, что враг пришедший на нашу землю, что кабан в лесу, одинаковая цель.

— Так. Всем бойцам слушать меня внимательно. Вы нашего разговора не слышали. И хорошо запомните, от старшего сержанта ваши жизни зависят, так что слушайтесь его как родного отца.

Через час командир нашего взвода вернул мне фотографию и сообщил, что произошедшее ЧП дошло до командира полка, и тот приказал политруку даже не приближаться к нашему взводу.

Спустя несколько дней, нам выдали патроны и сухие пайки, после чего, наш полк отправили на фронт.

Первый бой, лично мне, ничем особо не запомнился. Мы сидели в окопах и отражали атаки немцев. За весь день мы отразили шесть атак. Третий взвод умудрился подбить четыре немецких бронетранспортёра. Бойцы немного пообвыклись и уже к вечеру не кланялись каждой свистящей рядом пуле. Можно сказать, что нашему взводу в первом бою очень повезло, ни одного убитого, и всего трое легкораненых.

Зато второй взвод нашей роты понёс большие потери. Как мы потом узнали, там немецкий снайпер тяжело ранил командира взвода, лейтенанта Горяченко. После его ранения и отправки в медсанбат, командование на себя взял политрук, отстранив от ентого дела командира первого отделения. Хотя сержант должен был принять на себя командование согласно устава. Политрук поднял бойцов в атаку, отправив их на германские пулемёты, но толку не добился, лишь погубил половину второго взвода. Когда политрук вновь стал подымать оставшихся бойцов в атаку, то пуля немецкого снайпера нашла голову дурака.

Командир нашей роты матерился как сапожник, и сказал всем младшим командирам, что если бы не немцы, то он сам бы расстрелял политрука перед строем, за его бессмысленную атаку.

Несколько дней немцы ходили в атаку, но так и не смогли прорвать нашу оборону. Не знаю что за германская часть стояла перед нами, но артиллерии и танков у немцев не было, а четыре бронетранспортёра наш третий взвод уничтожил ещё в первый день боя.

Чтобы бойцы моего отделения не расслаблялись, я приказал им, в перерывах между боями выкопать в лесу землянки, в пятидесяти саженях позади наших окопов. Когда лейтенант Светлов спросил, куда я посылаю своих бойцов, то я ему рассказал и пояснил, что в случае авианалёта, мои бойцы там переждут бомбёжку, а потом вернутся в окопы. Услышав мои объяснения, командир приказал всему первому взводу копать укрытия в лесу на случай бомбёжки. Глядя на наш первый взвод и другие взвода занялись тем же самым.

Видать немцам надоело так воевать, и они вызвали свою авиацию. Бомбили наши позиции, можно сказать, с утра до вечера, с перерывом на обед. Вот только никого в наших окопах не было. Погиб от немецкой бомбёжки всего один человек. Им оказался наш взводный, лейтенант Светлов. Как оказалось, он вылез из своей землянки по большой нужде, и когда сидел в кустах ему в голову прилетел осколок от авиабомбы. Мы его потом похоронили с почестями в одной из воронок.

Уже вечером меня вызвал к себе наш командир роты, и приказал принимать командование первым взводом, так как среди командиров отделений, я самый старший по званию. Ротный писарь Курочкин тут же всё вписал в мои документы, с указанием номера приказа командира роты.

На следующий день, мы отбили ещё две атаки немцев. Когда всё затихло, ротный вызвал меня к себе и спросил, есть ли у меня во взводе разведчики? Я ответил, что и сам если надо могу сходить на разведку. Ротный удивлённо посмотрел на меня, а затем подумал и сказал мне, чтобы я взял в разведку всё своё отделение.

Мы подобрались к позициям немцев довольно близко. Проблема была в том, что от леса, где мы спрятались, до стоящих немецких палаток, было около тридцати-сорока саженей. Всё енто пространство было открытым, и даже ночью нас бы заметили, так как германцы все ночи пускали осветительные ракеты. Да ещё дорога шла рядом с лесом, где мы находились.

Но удача в тот день была на нашей стороне. Пока мы думали, как подобраться к палаткам, где находятся германские командиры, от них неожиданно отъехала легковая угловатая машина с открытым верхом. В ней находились шофёр и офицер.

Прямо возле кустов, где я был, раздался хлопок и машина остановилась. По услышанному разговору, я понял, что немцы прокололи колесо. Шофёр сказал господину майору, что он быстро заменит колесо. Решение я принял быстро. Берём германцев по-тихому. На такой случай все мои бойцы сделали палки с навязанными тряпками, чтоб оглушить противника. Я подал знак, и через минуту оба немца связанные лежали передо мной, а рядом с ними стоял портфель с документами и картами. Затем, мои бойцы затолкали машину в лес, чтобы её не было видно, ни с дороги, ни от германских палаток. Забрав свои трофеи мы окружным путём решили вернуться на наши позиции.

За полверсты до места нахождения нашей роты, мы услышали, что по лесной дороге едет машина. Поручив Антону Павловичу присматривать за нашими пленными, я приказал остальным приготовиться к бою. Когда грузовая машина поравнялась с нами, по моему приказу бойцы открыли огонь. Буквально через несколько секунд, шестеро немцев превратились в покойников. Братья Соболевы, аккуратно всё осмотрели, а потом подали знак, что можно подходить. В кузове грузовика мы обнаружили четырёх старших командиров Красной армии, руки которых были связаны сзади верёвками. Отдав приказ бойцам на сбор у убитых германцев оружия, документов и продовольствия, я сам залез в кузов германского грузовика, и постарался привести всех наших командиров в чувство. Вскоре мне удалось добиться успеха. Передо мной сидели член Военного Совета армии, два штабных полковника и батальонный комиссар. Их звания подтвердились теми документами, что мы забрали у уничтоженных немцев.

— Вы кто? — первым спросил меня батальонный комиссар.

— Разведка. За немцами на охоту ходили. Наша добыча нас в лесу ждёт. Нам помешала ента машина, вот мы её и остановили. Даже не ожидали, вас тут связанными увидеть.

— Доставьте нас к своему командиру.

— Ничего не имею против, товарищи командиры, тем более тут полверсты осталось пройти.

Когда мы вышли к нашим окопам, мне навстречу вышел командир роты.

— Докладывайте, старший сержант, как сходили в разведку?

— Нормально сходили, товарищ капитан. Взяли живыми двух немцев, один из них офицер в чине майора, второй его шофёр. А вместе с ними доставили полный портфель с документами и военными картами.

— А кто там позади вашей разведгруппы стоит?

— Енто мы на обратном пути, походя у немцев отбили. Там член Военного Совета армии, два полковника и батальонный комиссар. Они попросили доставить их к моему командиру, вот я вам их и передаю, вместе с документами изъятыми у убитых немцев.

Когда мы проснулись, меня опять вызвали к нашему ротному. Я зашел в его командирскую палатку и доложился. Там же я заметил всех младших командиров нашей роты, а также четырёх старших командиров, которых мы спасли от немецкого плена. Тот, что числился членом Военного Совета армии, громко объявил:

— Смирно! За проявленное умение командовать в бою, приказываю, присвоить старшему сержанту Тарусову Яру Яросветичу звание младший лейтенант!

— Служу трудовому народу, — только и смог я ответить.

— Вот и служите также дальше, товарищ младший лейтенант, — сказал член Военного Совета армии, а потом пожал мне руку.

Следом за ним, мне пожали руку все остальные старшие и младшие командиры в палатке. Ротный писарь Курочкин тут же забрал мои документы на замену.

В общем повоевать мне в звании младшего лейтенанта, и на должности командира взвода разведки, удалось несколько месяцев, пока во время артобстрела мне шальной осколок в ногу не прилетел. Пока ждали машину, у меня рана гноиться начала. А когда меня в полевой госпиталь доставили, который разместился в здании сельской школы, то хирурги хотели мне ногу по колено отрезать.

Как я уже говорил, меня и мою ногу спасла ваша дочь, которая была главврачом госпиталя.

Когда я вернулся в разведвзвод к своим ребятам, то они очень обрадовались. Ведь за время моего командования, мы никого не потеряли убитыми. Если у нас кто и выбывал на короткое время из строя, то енто было лишь по ранению.

Вот только на ентот раз мне удалось повоевать всего лишь один месяц. Во время бомбёжки наших новых позиций, осколком от взорвавшейся авиабомбы, мне начисто срезало кисть левой руки. Мои бойцы ремнём перетянули мне культю, чтобы я кровью не истёк, а потом отправили в расположенный неподалёку госпиталь. Ко мне приезжал командир роты, он привёз документы, в которых было сказано, что меня повысили в звании до лейтенанта. Капитан мне также по секрету сообщил, что написал на меня представление на орден. Но я так и не дождался награждения. Кое-как подлечив, медицинская комиссия списала меня подчистую из рядов Красной армии. Получив документы и продуктовые карточки, я поехал домой. Вот и весь мой рассказ."

— Сейчас, что собираешься делать, Ярик?

— Пойду домой. Милянка наверное уже все глаза выплакала, меня ожидаючи.

— Твоей Миляны нет в поселении, Яр. Все жители таёжного поселения, нынче живут в нашем артельном представительстве в Барнауле. В Урманном остались только я, да Арина с детьми. Если хочешь, то можешь пожить пока в Управе или в своём доме, а как появится транспорт до города, то тогда сможешь и до своей Миляны доехать.

— Хорошо, Демид Ярославич. Я поступлю, как вы сказали. Поживу в Управе. Отчий дом долго протапливать придётся.

— Тогда иди отдыхай, Воин, диван из твоего кабинета никто не убирал.

Мой помощник ушёл отдыхать, а я остался в кабинете, обдумывая услышанный рассказ Яра.