— А где Ланкарт? — хмуро поинтересовался Харт, занимая место за столом как можно дальше от Ренарда.
— Ушел в местный трактир за заготовленной едой, — буркнул Иммар. — Ума не приложу, почему нельзя было поесть прямо там.
— Потому что такова моя блажь, — прозвучал самодовольный голос со стороны входной двери, и вскоре Ланкарт хромой походкой, придерживая полотенцем большой глиняный горшок с едой, вошел в хижину. За ним следовала Мелита, неся на подносе еще несколько блюд. Киллиан принюхался, но с разочарованием понял, что улавливает только запах овощей — никакого мяса.
Жрецы Культа сдержанно поблагодарили хозяина деревни за угощение и приступили к трапезе, продолжая обсуждать проблемы сбежавших двенадцати данталли и недееспособность отделения в Дарне. Бенедикт и Ренард придерживались мысли, что отделение в Дарне вовсе не бесполезное, однако Иммар упорно заявлял, что охотиться за таким крупным рассадником зла должна исключительно передвижная группа Колера.
Киллиан был уверен, что Иммар попросту не насытился славой, которая и без того ярким шлейфом сопровождает отряд Бенедикта по всей Арреде.
— Они все равно уже не в Дарне, — вздохнул Колер. — Первое время они будут скрываться и готовиться к нападению с нашей стороны. Они знают, что их друг у нас, они будут настороже. Так что нападать сейчас — не выход.
— Выход, — решил вмешаться Киллиан, — разослать на них ориентировки по всем отделениям Культа через эревальны, описать их род деятельности и внешность, которую мы получили от Жюскина, и ждать, в каком из городов они появятся. Дальше устроить им тайную засаду, когда они потеряют бдительность и ассимилируются в каком-нибудь городе.
К его удивлению, поддержать его решил Ренард Цирон.
— Согласен, — коротко сказал он.
Бенедикт оценивающе улыбнулся.
— Я тоже поддерживаю эту идею. Мы не можем распаляться, иначе не сумеем провести главную операцию в нашей службе.
— Мальстен Ормонт, — кивнул Киллиан. — Он наша основная цель.
— А если ты ищешь славы, мой друг, — улыбнулся Бенедикт Иммару, — то малагорская операция даст ее с лихвой. Можешь мне поверить.
Иммар ожег Киллиана взглядом, но больше ничего говорить не стал.
В беседу вмешался Ланкарт.
— Жрец Цирон, — обратился он, — пока вы закончили свое обсуждение, могу я задать вам несколько вопросов о вашей слепоте? Напомните, вы ведь слепы с рождения?
— Да, — прошелестел Ренард в ответ.
— А когда вы научились ориентироваться в пространстве с такой легкостью? В детстве или позже? Мне интересно, когда остальные органы чувств начинают работать сильнее обычного, чтобы компенсировать отсутствие зрения?
Ренард начал рассказывать что-то, но слова долетали до Киллиана так, словно говоривший был от него очень далеко. В ушах застучало, перед глазами все поплыло, сердце забилось вдвое чаще. Он опустил взгляд в стоящую перед собой тарелку, и руки его задрожали так, что пришлось выпустить вилку. Не отдавая себе отчета в том, что делает, Киллиан, пошатываясь, встал из-за стола.
Кто-то окликнул его по имени, но он не смог разобрать, кто. Боясь упасть, он, хватаясь за стены хижины, выбрался на улицу и попытался вдохнуть свежий воздух, чтобы прийти в себя.
На глаза ему попалась перелетевшая с ветки на ветку птица, и Киллиан, судорожно вдыхая, попытался справиться со слюной, начавшей выделяться, как у дикого животного.
Мясо, — понял он, — мне нужно мясо.
И с ужасом Киллиан осознал нечто еще более неестественное: ему хотелось сырого мяса. Хотелось поймать ту самую птицу, что перелетела с ветки на ветку и вгрызться в ее маленькое тельце с аппетитом дикого зверя.
Боги, что со мной? — в панике подумал он.
Что-то вдруг резко ударило его по щеке, и мир начал приобретать прежние очертания. Придя в себя, Киллиан увидел перед собой Ланкарта и обеспокоенного Бенедикта.
— Харт, — обратился последний, не скрывая своего беспокойства. — Что с тобой?
Киллиан вновь проводил глазами птицу, но уже не ощутил голода, обуявшего его несколько минут назад.
— Со мной… ничего. Просто нужно было на воздух… кажется.
Бенедикт ухватил Ланкарта за ворот рубахи.
— Это твои эксперименты виноваты?
Ланкарт высвободился из хватки разъяренного жреца и одернул рубаху.
— Остынь, Колер. Видишь, твой ученик жив и говорит, что все с ним нормально! Полагаю, это последствия пережитой болезни. Организм слаб, и приступы паники могут случаться чаще.
— Да… — рассеянно проговорил Киллиан. — Да, верно… скорее всего, дело в этом. Простите меня.
Постепенно они вернулись в хижину. Киллиан ловил на себе недовольный и недоверчивый взгляд Иммара, обеспокоенный взгляд Бенедикта, спокойные кивки некроманта и лишь одни невидящие глаза, казалось, понимали, что именно это был за приступ.
Киллиан Харт мог поклясться всеми богами Арреды, что ему еще никогда не было так страшно.
* * *
Акрайль, Аллозия
Двадцать первый день Мезона, год 1489 с.д.п.
Бэстифар шим Мала стоял посреди большой залы, высокие колонны которой, казалось, упирались в самое небо. Их песочный оттенок, так сильно напоминавший дюны пустыни Альбьир, отчего-то нагонял на Бэстифара странное чувство: смесь ностальгии, скуки и поэтической романтичности. Хотя самолично он никогда не бывал там, он всегда испытывал эти странные эмоции, стоило только подумать о пустыне, знаменитой своими миражами, опасными существами и убийственными испарениями, которые сводят с ума путников. Недаром на древнемалагорском языке «Аль-Бьир» означало «Край Миражей».
Тяжелые шаги правителя Аллозии вырвали Бэстифара из раздумий. Сейчас он искренне пожалел, что не позволил Фатдиру отправиться вместе с собой на эту встречу. Но он прекрасно знал, что Дандрин Третий, правитель Аллозии, отчего-то на дух не переносил первого советника малагорского царя, он демонстрировал это при каждой встрече с ним, и Бэстифар счел разумным шагом явиться к нему без этого раздражающего фактора, пусть советы Фатдира всегда оказывались полезны.
Фатдир вовсе не одобрил такого решения государя, но Бэстифар настоял на своем, сказав, что точку зрения свою не изменит, а лишних споров разводить не намерен. Скрипнув зубами, Фатдир вновь прошелся по деталям ситуации, складывающейся на материке, и сообщил, о чем необходимо поговорить с Дандрином.
Бэстифар убедил Фатдира, что прекрасно осведомлен, однако теперь, когда предстояло вести диалог, от которого могли зависеть безопасность и дальнейшая судьба его страны, он несколько смешался.
Дандрин Третий в сопровождении своих советников показался в противоположном конце залы и неспешно пронес свою округлую фигуру со значительно выдающимся вперед животом к трону. Тихие, словно тени, худощавые советники отделились от стражников, что замерли у двери, и хвостом прошествовали за своим монархом к украшенному резными ступенями постаменту, на котором располагался трон.
Дандрин замер перед Бэстифаром. Фатдир умолял упрямого аркала одеться, как подобает царю Независимого Царства Малагория, но Бэстифар напрочь отказался «выглядеть, как напыщенный павлин» — куда больше по душе ему приходилась красная рубаха навыпуск, кожаные штаны и высокие сапоги. Из царских украшений он согласился надеть лишь кулон в виде солнца и по широкому серебряному браслету на каждую руку. Кару, сопровождавшую его в экипаже, удивил его выбор, и он поделился с ней ассоциацией, которая ей все объяснила:
— Они похожи на кандалы, — с воодушевленно горящими глазами, рассматривая браслеты, сказал Бэстифар. — Я множество раз видел кандалы на чужих руках, а на своих — только веревки, когда конвой анкордских солдат привел меня в армию под командование Мальстена. Но технически различий очень много.
При упоминании Мальстена Ормонта Кара недовольно поджала губы, однако на предыдущее высказывание предпочла отреагировать:
— То есть, тебя тянет испытать, каково носить на руках настоящие кандалы?
Молчаливо сидевший рядом капитан кхалагари Отар Парс хмуро окинул малагорского царя оценивающим взглядом.
— Ничего в этом приятного нет, если хотите знать мое мнение, государь.
Бэстифар осклабился.
— Не помню, чтобы интересовался твоим мнением, мой друг, но теперь я вынужден иметь в его виду, — сказал он. Отар отвернулся, а Бэстифар заговорщицки повернулся к Каре и обнял ее за талию. — А твоя позиция мне вполне ясна. И она меня радует.
Бэстифар вынужден был вернуться из своих раздумий обратно в тронную залу Дандрина Третьего. Покачав головой, он, как того требовал этикет от любых просителей, одним из коих он сейчас являлся, поклонился правителю Аллозии.
— Ваше Величие, — опустив голову в поклоне, обратился Бэстифар, невольно выделив интонацией странное обращение, принятое в Аллозии. — Покорнейше благодарю, что изволили принять меня так быстро.
Окинув своего посетителя взглядом, Дандрин приблизился к нему и тоже попытался поклониться — проситель все же тоже был монархом. Но грузная фигура, резко контрастирующая с худощавым телосложением Бэстифара, не позволила ему этого сделать, и он лишь отметил свой почтительный поклон опусканием головы, пока препятствием не стал массивный второй подбородок.
— Царь Мала, — произнес Дандрин Третий. Голос его должен был звучать почтительно, однако звук получился гортанным, как будто на завтрак аллозийский монарх проглотил живую болотную жабу, и та до сих пор пыталась пробить себе путь наружу. — Надеюсь, вы добрались быстро и без проблем?
Бэстифар оценил его старания по достоинству, но не сказал об этом ни слова, понимая, что вряд ли царю, который всегда славился тем, что не может обуздать свой неуемный аппетит, будет приятно хоть одно упоминание о его усилиях по преодолению собственной грузности.
— Дорога была приятной, благодарю. Мне всегда доставляло удовольствие путешествовать в ваш гостеприимный край, — обворожительно улыбнулся Бэстифар.
Дандрин расплылся в улыбке в ответ. Он мучительно желал опуститься на трон — держаться на ногах при его грузности было настоящей пыткой. Несколько раз он бросил тоскливый взгляд на трон, однако в присутствии монарха земли, граничащей с его собственной, опускаться на сиденье он находил невежливым. По правилам Аллозии, принимать просителей король должен был исключительно в тронной зале. Дандрин уже много лет подумывал о том, чтобы переменить эту традицию, но все еще не решался пойти против воли предков.
Перемявшись с ноги на ногу, он тяжело вздохнул, и чуть опустил голову. Его второй подбородок от этого показался еще массивнее.
— Итак, Ваше Величество…
— Просто Бэстифар, прошу вас, — смиренно кивнул аркал, опуская голову, чтобы скрыть огонек азарта, загоравшийся в его глазах при мысли о предстоящей ночи с Карой. — Не люблю формальности, когда дело касается добрых друзей.
Дандрин понимающе кивнул.
— Что ж… Бэстифар, — он прочистил горло, — Аллозия счастлива принимать нашего доброго друга. Однако… полагаю, стоит перейти непосредственно к цели вашего визита, если вы не возражаете.
— Безусловно, не возражаю, — Бэстифар небрежно махнул рукой, затем заложил руки за спину и принялся вышагивать из стороны в сторону, маяча перед Дандрином, как гипнотический маятник. — Имею смелость предполагать, что аллозийские разведчики на материке донесли тревожную весть, касающуюся Бенедикта Колера, старшего жреца Красного Культа Кардении.
Дандрин прищурился.
— До меня дошли вести, будто вы, Бэстифар, укрываете у себя какого-то опасного мятежника. В нашей стране есть отделения Красного Культа, но они малочисленны и не пользуются большой народной любовью. Однако даже они мобилизовались после этого заявления и готовятся выступать единым фронтом с Бенедиктом Колером. Видите ли, Бэстифар, слухи о том, что Малагория идет наперекор Совету Восемнадцати ввиду вашей личной привязанности к мятежнику, вызывают у меня некоторые опасения.
Бэстифар понимающе кивнул.
— В своем письме, адресованном всем отделениям Красного Культа Арреды и правителям Совета Восемнадцати, Бенедикт Колер, не стесняясь, оклеветал меня и приписал мне поступки, которых я никогда не совершал. Он заявляет, что я приложил руку к трагической Битве при Шорре, направив туда тех самых кукловодов, которые погубили множество людей.
Дандрин нахмурился.
— Вы же, разумеется, заявляете, что никогда не принимали в этом участия, так?
Бэстифар улыбнулся.
— Ваше Величие, вы знаете мою семью много лет. Я готов поклясться именами своих предков и Великим Мала, что не имел никакого отношения к этому трагическому событию. Малагория — до моего непосредственного вмешательства после просьбы короля Анкорды — не принимала участия в войне, охватившей материк. Мне не было никакого резона отправлять данталли на битву при Шорре. И, разумеется, я в то время не обладал достаточной властью, чтобы это сделать. Подумайте, Ваше Величие: легко ли, находясь за Большим морем, отправить четырех данталли в армии воюющих между собой королевств, выбить им необходимые посты в этих армиях и позволить им контролировать ход битвы, превращая ее в кровавую бойню? Неужто молодой и неопытный бастард Малагорского Царя — храни Мала душу моего почившего отца — мог сотворить такое? Это не кажется вам весьма маловероятным развитием событий?
Дандрин внимательно посмотрел на Бэстифара.
— Колер — известный фанатик, имя которого громом проносится по всей Арреде еще после Ста Костров Анкорды, — поморщился он. — Он наведывался и на мою землю, и даже здесь умудрился учинить беспорядки.
— Которые — да будет замечено с вашего позволения — прекратил я. Колер был готов разнести половину Умиро, чтобы поймать данталли. Я полагаю, это совершенно недопустимые разрушения.
Дандрин Третий тяжело вздохнул.
Аллозия и Малагория за счет своего географического расположения довольно давно были союзными государствами. Понимая, что Малагории грозит морская блокада и, возможно, война, Дандрин предчувствовал, как пагубно это отразится экономике его страны. Ему вовсе не хотелось, чтобы Совет Восемнадцати совал свой нос на его территорию. Семья Мала же всегда уважительно относилась к традициям и границам Аллозии и никогда за всю историю Арреды не развязывала военных конфликтов. Дандрину не хотелось менять положение вещей. Особенно при учете, что выход к Большому морю у него был только со стороны малагорских земель, с которыми действовала постоянная договоренность. Даже аллозийский флот находился в портах Адеса и Оруфа. Выходы к морю со стороны гор Синтар или реки Олла были совершенно неудобны и не оборудованы.
