| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Тем более, что, — ответил Дан ганзейцам, — я вполне готов отдать вам этих двух рутьеров и даже сделаю это с воодушевлением... Но, только, ежели вы возместите мне цену разбитых ими горшков. — И Дан, взглянув на небо — сей разговор проходил на дворе усадьбы Дана, куда, незваны-непрошены и потому в дом, женой Дана Жданой, не пущены, ганзейцы 'приперлись' за свидетелями — и, взглянув на небо, на далекие и невидимые сейчас — дело, естественно, было днем — звезды, Дан назвал такую же далекую от реальности, как упомянутые звезды от Земли, сумму... Разумеется, немцы мгновенно решили, что эти наемники им и 'нафик не сдались', и, ну их, вообще, к черту. Ибо повесить их уж слишком дорого стоит.
И, коль уж речь зашла о бывших рутьерах: — и старшего Андреаса, и младшего Иоганн, Дан поселил...поселил... Пришлось, кхм, идти на поклон к уже знакомой игуменье Петропавловского женского монастыря, просить ее предоставить Дану и Домашу, на одну-две седмицы, принадлежащую монастырю и находившуюся чуть в стороне от него летнюю сторожку. Ту самую, в которой еще совсем недавно обитал Седой Хирви с племянницей... Высокая худая игуменья с упреком посмотрела на Дана, пробормотала нечто вроде: — '...не по назначению используется сторожка...'. Однако, с учетом того, что
Дан и Домаш, фактически еженедельно доставляли в монастырь немного продуктов — небольшой 'приварок' к скудному столу монахинь, доставляли через, сопровождаемую Хотевом, Антонину, не забывшую приютивших ее в трудный час 'сестер', отказать Дану не смогла — разрешила им с Домашем еще раз воспользоваться пустующей сторожкой. А, поскольку, Дан с Домашем не только 'подкидывали' в монастырь продукты, но и бесплатно снабжали сестер-монахинь разной посудой, производимой в мастерской... Тут, вообще, была целая история. Дан, когда узнал о продуктах, которые Антонина покупает на свои небольшие деньги...— хотя, собственно, и не такие уж небольшие. Зарплата Антонины, как помощницы поварихи Аглаи свет Спириничны, жены мастера Вавулы, зависела от прибыли всей мастерской и, если прибыль, по подсчетам Домаша — он ведал бухгалтерией, подсчитывая в конце каждой седмицы маржу мастерской — была достойной, а она уже два месяца, как была достойной, Дан выписывал Антонине, как первой средневековой 'бюджетнице', непосредственно не занятой в производстве, премию. Выписывал тоже каждую неделю... — в общем, когда Дан узнал о продуктах, которые Антонина по воскресеньям носила в монастырь, а раскрылось это 'снабжение' монастыря тогда, когда в мастерской появился Седой Хирви с племянницей, Дан, тут же, с Рудым и Клевцом — куда же без них — вызвался, в ближайшее воскресенье, сам сопроводить к 'сестрам' Антонину. А, уж, сопроводив Антонину в монастырь и по ходу дела пообщавшись с 'главной монахиней', игуменьей Ефросинией, рослой худой женщиной средних лет с острыми чертами лица, игуменьей, с которой раньше, когда забирал из монастыря Антонину, пообщаться не сумел — 'главмонахиня' тогда сказалась больной — Дан высказал игуменье и его, Дана, общее с Домашем пожелание, по возможности помогать монастырю. И это было даже больше инициатива Домаша, чем Дана — Домаш здорово удивил Дана вечером того дня, то бишь дня, когда Дан сам узнал о 'хождении в народ' Антонины и на ежевечерней 'планерке' вскользь рассказал-упомянул об этом Домашу, рассказал, как о чем-то не очень существенном. Правда, при этом дополнив рассказ своими личными впечатлениями от посещения монастыря. И впечатлениями от разговора с игуменьей и дежурившей в столовой-трапезной сестрой-монахиней... Вопреки ожиданиям Дана, Домаш воспринял данное известие весьма эмоционально и сразу высказался в поддержку действий помощницы поварихи. Добавив, что подобным обителям, предоставляющим кров и помощь нуждающимся, обязательно нужно помогать.
И предложил сам Дану еще раз сходить в монастырь... — о том, что Дан уже после первого своего посещения монастыря решил помочь сестрам-монахиням, но не хотел впутывать в это дело Домаша и мастерскую, считая это личным стремлением своей совести...и даже снова 'напросился' к Антонине на 'следующее посещение' монастыря, Домаш не знал... — сходить и занести немного продуктов, купленных на деньги из прибыли мастерской, а, походя, и узнать, может сестрам требуется что-нибудь из посуды, изготавливаемой в мастерской. Дан тогда подумал — точно, в прошлом Домаша скрывается какая-то ситуация, когда он пытался, но не сумел оказать помощь женщине с ребенком, и память об этом весьма болезненна. И что это все здорово перекликается с тем, что Дану известно о семье Домаша...
Короче, Дан, пока, с разрешения игуменьи, определил жить бывших рутьеров в сторожку при женском монастыре. Учитывая же то, что Дан и Домаш снабжали, в меру своих возможностей, сестер-монахинь не только продуктами, но и собственной продукцией-посудой, игуменья позволила им попользоваться 'имуществом' монастыря несколько больше, чем несколько недель. А, тем временем, Дан — еще до подписания договора с ганзейцами о месторождении серебра и получения от них дополнительной 'благодарности' в виде 200 рубликов — переговорил с представительным, густо, как медведеподобный муж травницы Марены — Радигощ, обросшим русым волосом Семьюном, старшим артели новгородских плотников. Но не тех, что ладили сейчас сарай на примыкающем к усадьбе Домаша участке, с ними он общался не далее, как вчера и в первый раз, а тех, что ладили ему дом — Дану понравилась их работа — и ставили забор на купленном им участке. Благо искать эту бригаду долго не пришлось, артель подрядилась укладывать настил очередной мостовой, по традиции -поверх старой, на Яневой улице, что в Людином конце. Сегодня, как раз, они должны были закончить работу и, прям-таки, с 'завтрашнего' могли приступить к возведению в усадьбе Дана некоего подобия казармы. Общественного дома, задуманного Даном для телохранителей и всех прочих — интуиция или то, что зовется предчувствием, подсказывали Дану, что одними только телохранителями дело не обойдется и, что ему потребуется много жилья. Притом, лучше всего, если это будет — вытянутое двухэтажное строение, разделенное, чисто символически, для большей функциональности, а, вовсе, не для удобства его будущих обитателей...хотя это тоже играло роль, на отдельные комнаты. Дан даже заплатил аванс Семьюну, заплатил из все той же ганзейской виры 'за порушенную веру в человечество'.
Да, а кроме решения проблемы с определением 'на постой' бывших рутьеров, Дану пришлось, временно — Дан очень надеялся, что временно — куда-то девать и двух 'горячих' финских, пардон, эстонских малолетних дам, притом горячих, чуть ли не в прямом смысле, ибо 'шкура' на них, если и не 'горела', то явно 'дымилась'.
За это время, что Мерене и Майму жили у Дана — ну, не оставлять же их на улице, а единственное свободное место была комната-'кабинет' в доме Дана, где Дан и поселил, с согласия Жданы, девчонок — они уже успели подраться... Во-первых, с племянницей Седого Хирви Вайке и с учеником Семена старшего Семеном младшим — в мастерской, куда Дан, чтобы девчонки не болтались из угла в угол на его подворье, брал их на помощь Антонине и жене Вавулы Аглае свет Спириничне; во-вторых, в усадьбе Жданы, что на Гощиной улице в Гончарном конце Новгорода, куда она уже брала их с собой на помощь Ульмигу и его внукам, дабы они, как сказано выше — не болтались бесцельно по подворью Дана и не морочили голову, часто 'остававшемуся на хозяйстве' Хотеву — с внучкой Ульмига Весантой. Во всех трех случаях эстонки получили отпор — Семену младшему пришел на выручку Зинька, неожиданно сдружившийся с учеником мастера по обжигу, за Весанту...с внучкой Ульмига девицы, собственно, подраться и не успели, ибо, как только они начали 'наезжать' на Весанту, явился ее брат Веетар и заступился за сестру, а племянница Седого Хирви Вайке сама 'накостыляла' обеим девицам, даром, что была младше их, меньше их и только-только 'очухалась' от болезни. В данный момент и Мерену, и Майму гордо щеголяли в усадьбе Дана и в мастерской — в старую усадьбу Жданы обе девчонки, после стычки с Веетаром наотрез отказались ходить — 'своими фонарями', поставленными им, как выяснилось, не менее драчливой, чем они, Вайке, но! Но, при этом, они абсолютно не унывали. Дан поначалу даже поражался — он видел эстонок такими зашуганными и забитыми в шалаше рутьеров... И на тебе, стоило их только освободить, как они превратились в совершенных оторв, ничем не напоминающих себя прежних.
— Это же, насколько гибкой, — думал он, — должна быть психика у девчонок, чтобы так себя вести и так быстро забывать все плохое? Или это все потому что я дитя 21 века и слишком рефлексирую по любому поводу, а они, жители 15 века, не очень обременённые цивилизацией, относятся ко всему гораздо проще? Что-то вроде того — сегодня мне хорошо, и я на свободе, и катись к черту все, что было вчера!
В общем, две девицы под окном...то есть две чухонки, до отправки обоих к отцам, матерям, братьям и кому там еще из родственников, как бы были Даном накормлены, напоены и пристроены где спать. И чувствовали себя девицы, несмотря на фингалы под глазами и временные трудности во взаимоотношениях со сверстниками — ну, никак не хотели их ровесники, предполагаемые ровесники, чтобы Мерене и Майму ими командовали — прекрасно и даже, кое-как, участвовали в работе мастерской. К Семену младшему цепляться они перестали и самого Семена младшего, и его дружка Зиньку, чухонские девицы, бывшие почти на голову выше их, старались теперь 'не замечать'. Воинственную Вайке они аккуратно обходили... Но в целом, как видел Дан, 'шило в заднице' у Мерене и Майму никуда не делось, просто получив отпор у тех, кто, как казалось, был им ровня или чуть младше, девицы переключились на тех, кто был старше их. Они стали присматриваться: — к очень высокому для своих 15 лет Нежке, которого, девицы, вероятно, по причине его роста, принимали за гораздо более старшего парня; и к массивному Домажиру, который, действительно, был старше эстонок. Единственное, что, похоже, останавливало очередную 'шкоду' девиц и не давало чудинкам 'пуститься во все тяжкие' — недостаточное знание ими словенского языка. К Вайке, Мерену и Майму цеплялись на эстонском и Вайке, ясно, что понимала их, поскольку тоже являлась эстонкой. С Весантой, как сказала Дану Ждана, чудинки тоже говорили на своем языке, и та их также прекрасно поняла, а, вот, с Семеном младшим... Как выяснилось, там, как раз, во многом конфликт произошел из-за плохого знания девицами славенского языка. Чудинки вовсе не собирались, в тот раз не собирались, 'наезжать' на парня, просто проходя мимо печей для обжига, где суетился Семен, блонда Майму, смотря на парня, обронила несколько словенских слов — как перевел, задним числом, объяснение девиц Дану Хотев...наверное, лучше и точнее мог бы перевести объяснение девиц Седой Хирви, поскольку он, все-таки, в отличие от Хотева был конкретным эстонцем, но и так сошло. Тем более, что Мерену и Майму, почему-то, упорно избегали Седого Хирви, и избегали, как показалось Дану, вовсе не потому что подрались с Вайке... Короче, Майму, остановившись у печи, сказала, по-словенски, что-то вроде: — Печь большая, а пацан возле нее мелкий... — Во всяком случае, Майму была уверенна, как понял Дан, что, именно это, она и сказала работавшему у печи пареньку. Однако Семен младший, как выяснилось, услышал нечто совсем другое и, поскольку девицы с вызовом смотрели на него, немедленно огрызнулся. Да, еще и показал неприличный и, как выяснилось — очень даже понятный эстонкам, жест. Ну, а дальше... Дальше, чухонские 'дамы' истолковав абсолютно правильно жест Семена, немедля бросились на Семена. И быть бы Семену битым или, по крайней мере, исцарапанным, но ему на помощь пришел, выглянувший в этот миг из сарая, где расписывал сосуды, его дружок Зинька... Впрочем, незнание языка отнюдь не мешало эстонкам вертеть задницей перед Нежкой и Домажиром, тем паче, что девицы прекрасно осознавали, что у них уже есть чем вертеть.
И о конопатой племяннице Седого Хирви Вайке.
Сейчас белесо-рыжая бестия смиренно, как и Мерене с Майму, помогала жене Вавулы и Антонине кашеварить. Девчонка старалась, это видно было, но также видно было, что это не ее. Не привлекали племянницу Седого Хирви 'домашние' дела. И лепить горшки, как Вавула с Яковом и малолетним Алексеем, или разрисовывать их, как Нежка с Домажиром и Зинька с Лаврином тоже было не ее... И, уж, тем паче, обжигать керамику, как Семен и его ученик — Семен младший. Девчонка работала 'не покладая рук', делала все, что ее просили, изо всех сил пыталась быть полезной, но Дан, и не только Дан — тот же Семен с Вавулой, обсуждая, время от времени, 'на дворе' вместе с Даном свои проблемы, причем, не обязательно 'производственные', и видя волокущую по усадьбе, за Аглаей свет Спириничной, посуду или просто делающую что-то Вайке, не раз, как бы мимоходом, без всякой 'задней мысли' отмечали, что не выйдет из племянницы, ковыляющего по мастерской эста, 'домашней' хозяйки. Не те интересы у девчонки. Зато Дану очень хорошо врезалось в память, как 'загорелись' глаза у племянницы Седого Хирви, когда она, после болезни, одним ранним утром, вместе с дядькой... — видимо, эст решил показать Вайке, где живут мастер Георгий и тетя Антонина, а заодно и здоровенные, жизнерадостные бугаи из охраны боярина — вот, собирались стать молчаливыми, отстраненными от мирской жизни и посвященными богу монахами-воинами, а обретаясь с Даном, наоборот, превратились в радующихся жизни лбов, но самое главное — где живет сам боярин и очень красивая его жена с маленькой, по сравнению с Вайке, девочкой Ярославой... — зашла на подворье Дана и застала 'утреннюю разминку', махающих руками и ногами телохранителей Дана во главе с ним самим.
— В конце концов, — подумал Дан, — почему бы и нет? Не она первая и не она последняя. Амазонки были и до нее... А, там, как говорил один персонаж в будущем-прошлом — '...будем посмотреть'. — И переговорил с Седым Хирви на предмет того, что он, Дан, не будет возражать, коль Седой Хирви станет приводить Вайке по утрам в усадьбу Дана на тренировки телохранителей и самого Дана. Но только по утрам. В остальное время Вайке должна помогать Антонине и жене Вавулы... Вся эта ситуация случилась, как и разговор, насчет племянницы, с Седым Хирви, еще до памятного нападения на вымоле на Дана. За три дня до него. И с тех пор ежеутренне Дан 'имел счастье' видеть с каким рвением и энтузиазмом окончательно 'оклемавшаяся' племянница эста повторяла вслед за ним и Рудым, Хотевом и Клевцом упражнения — с учетом своих, все-таки, девичьих и подростковых сил — направленные на растяжку и развитие физической силы и реакции... А также вела бой с тенью, отрабатывала удары ногами и руками и училась метать ножи — топоры метать Дан ей запретил, тяжелы, пока, они были для нее. Лишь суставы повредила бы. Оттого Дан и не сильно удивился, когда, услышав о драке девиц-эстонок с Вайке, узнал он и о том, что Вайке 'наваляла' им обоим. И, наоборот, он бы здорово удивился, зная немножко Вайке и помня о том, чему племянница Седого Хирви уже успела научиться, если бы она 'не наваляла' чудинкам или испугалась бы двух наглых, превышающих ее габаритами девиц. Однако разбираясь с подробностями случившихся в мастерской подростковых драк, хотя, какие там драки, так, небольшие стычки — разбираясь, потому что оставлять подобное без внимания было нельзя — во избежание превращения мастерской в территорию для выяснения подростковых обид и сохранения нормального психологического 'климата в коллективе', Дан, походя, и узнал — почему Мерене и Майму подрались с Вайке и отчего они обходили стороной Седого Хирви... Разумеется, всему была причина и, как человек, окончивший университет, исторический факультет Гомельского государственного университета, Дан, кое-что, знал о междоусобных войнах эстонских племенных объединений-маакондов в эпоху до завоевания Эстонии немцами и датчанами. Только не подозревал, что ненависть к соседям сохранилась и спустя 200 лет после этого завоевания. Казалось, что уже вспоминать и о чем спорить? Столько лет прошло и у всех маакондов давно общий враг... Ан, нет. Общий враг 'на потом', а сначала нужно 'достать' скотину-соседа, убившего кабана в нашем лесу...пусть и по ошибке, и хрен 'знат когда'. Но убившего... Правда, без соседа с общим врагом уже не повоюешь, сил не хватит, зато за того древнего кабана отомстим...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
