Я-то рассчитывал на короткий неожиданный налет. Дюжину работников с охраной всей своей командой порубить -пострелять, бомбами и горючкой помещение закидать — и в бега. А тут...

Не в бою, а аки тать. Это на каждого приходится семь-восемь душ чьих-то отцов, братьев, мужей, любимых... В ножи, тихо, затыкая рот, чтобы те не разбудили других.

Я читал, как во Вьетнаме партизаны пилотов сбитых 'Фантомов' водили после бомбежек по разбомбленным деревням. Некоторые с ума сходили. Хотя перед этим сами неоднократно бомбили подобные деревни. Но там не люди — цели. Смерти не видишь... А тут надо встретить ее глаза в глаза. Слышать хрип убиваемого тобой человека, удерживать вздрагивающее тело, чувствовать запах крови и не только крови, такой уж у смерти запах. Жуткий. А после все это помнить. Сможешь ли...?

Надо, Серега, надо. Для России надо. Это — тоже война. А они в той войне — солдаты. Ты сам говорил — деньги стреляют. Делай, что должен... Что должен...

Все равно — не отмоюсь потом. Блин...

Кажется я выматерился вслух.

— Что с вами, Сергей Александрович? — Черкасов обеспокоенно смотрит на меня.

— А? Нет, нет, ничего страшного. Просто задумался о задаче.

Простите великодушно, Вадим Борисович, я должен обдумать этот пункт. Кое-какие наметки у меня есть, но еще просчитать варианты надо. Вы не против, если мы прервемся до обеда? Хочу пройтись, мне так думается легче... — Я старался говорить спокойно и, по-моему, мне это удалось. Ну, в целом...

— Хорошо. Но давайте лучше прервемся до завтрашнего утра. Вы неважно выглядите. Материал для размышления у вас есть, так что ступайте-ка домой. В самом деле, не так много времени прошло, как вы были ранены. Ступайте. — Кажется, Черкасов все же понял, о чем я подумал. Судя по его сочувствующим глазам, он уже и сам прочувствовал все это, еще до меня. Ну да, он-то ведь знает реалии нынешних времен получше. Наверняка что-то думал на эту тему. И тоже уже все для себя решил. Похоже, даже смирился...

Только на улице мне стало чуток полегче. Свежий весенний воздух заполнил легкие. Я вспомнил еще с прошлой жизни мною весьма уважаемую систему — дыхательную гимнастику доктора Бутейка, которая не раз помогала мне собраться во время соревнований. Вдох на счет десять, задержка дыхания на счет десять и выдох на те же неторопливые десять секунд и опять задержка. Два вдоха-выдоха за почти полторы минуты. Сердце стало работать ровнее. Пара минут и ты снова — в форме.

Вообще-то он эту методику скопировал у китайцев, упростил и пустил в оборот уже в Союзе. Классная штука. Мозги прочищает, нервы успокаивает. И вообще, чего это я расквасился?

Не согрешишь — не покаешься. Лес рубят..., ну и так далее. Не ты первый в такую вилку попадаешь. За варначье дело берешься, Серега. Подписался — так что не стони.

Я хотел посоветоваться с Гаврилой насчет моих сомнений. Все равно без его консультаций не обойтись, а рекомендации — дорогого стоят. Но тут вышел облом. Выслушав о моих проблемах, Гаврила почесал в затылке и предложил другую кандидатуру на роль советчика. Ну конечно — Савелий Иванович Бубнов, глава рода Бубновых и мудрый человек. А какой же еще может быть глава скоморошьего клана? Правда предупредил, что задаром его батя не подсобит, так что стимул будет нужен. А что, это идея... Действовать по правилам не выйдет, так пусть поможет русский криминал.

Дом Бубновых встретил нас запахом близкого обеда и добродушным ворчанием Савелия Ивановича, который пенял своему сыну, что давненько не посещал старика. Все разговоры были перенесены на окончание обеда, на который был приглашен и я. Трапезничали по патриархальному обычаю всей семьей за одним столом. Четверо сыновей включая Гаврилу, двое зятьев, да я в качестве гостя. Невестки хлопотали, подавая блюда к обеду. За столом — только мужчины. Насыщались не торопясь, степенно и впрок. В течение трапезы разговоров не было. После молитвы первым за ложку взялся Савелий Иванович, первым он ее и положил. После этого со стола не было взято и кусочка. Дисциплина, однако. Все сидели, ожидая пока не поднимется из-за стола батя — Савелий Иванович.

По-моему, в этой семье обычаи не изменялись со времен язычества. Крепкий род.

После мы втроем прошли в светелку. Сам хозяин, я и Гаврила замыкающим.

Если кто помнит старый фильм о доне Корлеоне, то отдаленное представление о нашей встрече он имеет, с поправкой на русский антураж естественно. Жизнь иной раз такие фортели выкидывает, что и барин к мужику на поклон идет. Очень редко, но так бывает.

Савелий Иванович слыл очень непростым человеком, и поэтому крутить с ним смысла не имело. Как там у него с криминалом, это — вопрос десятый, но вот патриот России он настоящий, не показушный. И человек истинно русский. Если попросить о помощи напрямую — не откажет. В светелке я ему и поведал о своей сумасшедшей задумке.

Савелий Иванович не ломался и не делал непонимающий вид, ценя свое, да и наше время, хотя взгляд, брошенный на Гаврилу, был неодобрительным.

— Так в чем ты видишь мою помощь, Сергей Александрович?

— Научи, Савелий Иванович, как через себя переступить. Боюсь, не сдюжу в нужный момент. — Видя его недоверчивый взгляд, добавил.

— И я скажу, почему к тебе обратился. Ты — человек мудрый, который в жизни много видел, который многих людей встречал. Всяких людей...

Так выпало, что мне их умение нужным стало. Тут совсем не солдатская наука надобна. К чему я веду? А вот...

Дело выходит для нас обидное. Мы ведь иноземцам свое серебро да золото за их бумагу даем. Вроде как ловкий обман и не более, за что же людей резать-то? Когда мир был бы, так и вопрос не стоял, о смертоубийстве. Тут вовсе не о наживе отдельных людей речь. За наше серебро они армию снаряжают и на тот год, скорей всего, воевать на нас пойдут. Приходится действовать как на войне ...

— Сам что ли хочешь идти? — Я даже не сразу понял вопрос.

— А как иначе? Моя задумка — мне и идти. Мне и людей, с которыми пойду подбирать, мне и грех с них на себя брать. Как старшОму. А как еще...? — Я примолк. Все сказано, остается только ждать.

— Ну а мой интерес тут где? — Савелий Иванович, прятал глаза за прищуренными веками.

— А есть интерес. И немалый. Дуван — все не русские фальшивки. Те — в огонь обязательно. Но там еще и английские фунты должны быть. Дележ — по старому обычаю. — Про фунты я был уверен на все сто. В 1810-1811 годах был самый массированный вброс фальшивок в Англию, а типография в это время была в Польше. Так что должны быть, причем качество фунтов выше, чем русских ассигнаций.

— А на что мне фунты в России? — Савелий Иванович стал крутить большие пальцы сцепленных ладоней. Анализирует.

— Ты, Савелий Иванович, такой человек, что найдешь, куда английские бумажки пристроить. Да и мир — он большой. А людей ты знаешь не мало. Вдруг кому захочется корни на новой земле пустить, в той же Америке. Там — воля, в Канадских землях, да еще если и при деньгах... Опять же в иных странах. По всему миру фунты в цене.

— Это мало. — Ясно, хочет поторговаться.

— Это все, что могу предложить. Кто полезет со мной, по три доли дополнительных. Свою долю я вам отдам, за помощь. Это все. По любому — там много будет... Если в хороший момент попадем. Больше дать все равно не в моей власти. Поможешь?

Пальцы все также крутятся один вокруг другого. Минута, другая. Наконец Савелий Иванович расцепил руки и поднял глаза на Гаврилу.

— А ты что скажешь?

Гаврила хмыкнул. — А чего говорить. Я с ним иду. — На мое протестующее движение рукой, только раздраженно дернул плечом.

— Ты сам глянь, батя... Ты, Сергей Александрович, не серчай, я по-простому...

Он же, батяня, как щенок еще, неразумный. Кровей хороших, да не натасканный. Пропадет сам, как есть, пропадет. Так что — я с ним. Уж давно решил. Куда он — туда и я. А Сергей Лексаныч — удачлив да дерзок, как никто. И я прошу... Помоги, батя. Думка моя — не прогадает род.

Савелий Иванович остро глянул на стоящего перед ним сына. Потом чуть кивнул головой.

— Хм... В ум входишь, Гаврюша. Что ж. Помогу. Но вот мое слово. В этом году жену возьмешь, хватит в бобылях ходить. И наследника мне заделаешь, чтобы я еще воспитать успел. Пора и тебе для рода постараться.

Гаврила попытался что-то сказать, но старший Бубнов хлопнул ладонью по столу.

— Цыц!

Я сказал... — Потом повернулся ко мне.

— А ты, Сергей Александрович, с самого начала... Говори...

Избави Бог иметь такого человека врагом. Силен патриарх, ох силен...

Мне не тяжело, если для дела. Повторил все, стараясь до малейших подробностей вспомнить план, показанный мне Черкасовым. Савелий Иванович слушал внимательно, временами переспрашивая. Потом застыл на лавке, невидяще уставившись на свои руки — думал. Привычка крутить большие пальцы сцепленных перед лицом ладоней может показаться забавной, если не смотреть в глаза этого немолодого человека. А глазки такие, знаете...

Всполохи из-под седых бровей и прищуренных век, как зарницы в августе. Грома не слышно, а где-то гроза бушует. Ветер, дождь стеной, а ты это только по далекому отблеску видишь. Вот так и здесь.

Старший Бубнов размышлял не слишком-то и долго — минут восемь-десять. В светелке стояла уважительная тишина. Мы с Гаврилой прикипели к лавам, на которых сидели и старались дышать через раз, чтобы не сбить старика с мысли.

Наконец Савелий Иванович вздохнул и обратил свой взор ко мне.

— А ежели, шумнуть надо будет в сторонке?

— Организую... Работа для солдат, а солдаты у меня будут, — ответил я.

— А подкупить кого? — Вопросы шли ровно, как у преподавателя на экзамене.

— Деньги выделят. А уж там, что-нибудь сообразим. — Старик кивнул.

— Бумаги, одежда, оружие?

— Все сделаю. Есть и люди и выходы и средства. Без проблем.

— Чего? — Ага, такой оборот речи уже из моих времен. Ох, проскакивает порой. Когда на взводе... Аккуратней надо быть.

— Это так... Смогу, в общем.

— Как уходить думаешь?

— Подменные кони. А там — Вислой. Это первый путь. Перекинуться шляхтой, и с обозом — это второй. След оставить, что к Балтике рвемся. А сами — на восток.

— Дуван?

— Если выйдет слишком много...

— Слишком много, это сколько? — Перебил Савелий Иванович.

— Больше пары пудов денег — это слишком много. Не унесем.

Савелий Иванович крякнул, Гаврила закашлялся. Ага! Вот теперь до них дошло...

— Это ж сколько...? — Протянул мой управляющий.

— Это — миллионы... Но кусок откусить мало. Его надо прожевать и проглотить, а главное — не обожраться и переварить. И тайну сохранить...

Ты прости, Савелий Иванович, но много брать с собой нельзя. А лучше, вовсе не брать. Спрятать, пока утихнет, а через год-два вынуть схрон и потихоньку пристроить, или, что еще лучше — в дело пустить. Пожадничать — все загубить можно. Так мыслю...

Гаврила и старик обменялись взглядами.

— Ох-ти, грехи наши ... — Савелий Иванович перекрестился.

— Ты говоришь — тайну? А ведь ты с казенными людьми идешь? Как скроешь?— Старик опять сцепил ладони.

— Пойду. Раз уж так выпало — пойду в любом случае. Да вот справлюсь ли с задачей? Солдаты могут незаметно дойти и даже захватить фольварк. При большом везении перебить всех там и попортить типографию. И все... Уйти не смогут. Смертники. А я так не хочу.

У моих бойцов своя работа будет — шум навести, отступление организовать, прикрыть... А все остальное — для людей другого сорта. Там нужны тайные воины. Тени. Я думаю, ты, Савелий Иванович, таких знаешь.

О них казенным людям прознавать незачем. И о разговоре нашем, тоже. Вот пожар в фольварке увидеть — это надо. И помочь уйти. А что за союзник у них будет — то в секрете сохранить.

Все. Он мой. Посторонних теперь в это дело не пустит — факт. Такой шанс скоморошьему клану выпадает раз в сто лет. Это как же подняться можно, если с умом к делу подойти. А уж дураком батя Савелий Иванович не был.

— Стало быть, друг другу помогаем? — Вопрос риторический, но ответа требовал.

— Помогаем, Савелий Иванович.

Мы пожали друг другу руки. Гаврила шумно и облегченно вздохнул.

— Тогда ко мне больше не ходи. Все остальное через Гаврилу порешаем.

Сколько ты говоришь там народа? От двадцати до двадцати пяти человек?

Кладем три десятка для верности. Тогда нам не меньше шести человек надобно. И не возражай, Сергей Александрович, я знаю что говорю. Ты и Гаврила, это — двое. Еще четверо выходит. Хм... — повернулся к сыну.

— А ведь нам такого не простят, Гаврюша. Мы не купцы, не дворяне. Те, кто правят, не любят когда деньги мимо них плывут. Коли узнают — не простят. А узнать могут. А раз могут, то и узнают, ежели сильно захотят.

Делиться надобно, чтобы не захотели. И не бумагой...,— теперь повернулся ко мне.

— Какие там приспособления для печати денег-то, Сергей Александрович, не слишком большие?

Опачки. Скоморох мудр, аки змий. Об этом аспекте я даже и не подумал, а он — гляди ты. А ведь прав на все сто процентов. Те, кто правит — они такие. В любые времена.

Я хотел уже и прощаться. В принципе можно было уходить домой, и так информации и дал и получил выше крыши. До вечера переварить бы. Но нет. У главы клана вдруг полыхнула под бровями очередная зарница и он притормозил наш уход.

— Ты уж прости, Сергей Александрович, но мне Гаврюша рассказал, что ты после контузии вроде как с завязанными глазами видеть стал? — Неожиданно спросил меня старик. Я несколько опешил.

Трепло ты, Гаврила. Все бате выкладываешь. Дам в глаз. Точно дам. Во, потупился и даже покраснел, дитятко. Ну, дождешься у меня... Жертва патриархального воспитания.

— Есть немного. Правда, сейчас поменьше эта способность, чем сразу после ранения, а так — да. Правда, после такого фокуса голова побаливать начинает.

— Ты на Гаврюшу не серчай, Сергей Александрович. Он об тебе беспокойство имел. От сердца. Как лучше хотел. Потому и спрашивал меня как тебе помочь от боли той избавиться. А так он про тебя — молчок. Как отошел к тебе на службу, так все. Не серчаешь? — Савелий Иванович пытливо и в то же время сочувственно глянул на меня. Да не сержусь, не сержусь... Но в глаз твоему сынку все равно дам. Мог и меня спросить, сперва. Беспокоится он...

— Вот и ладно. Я это к чему. Был у меня в знакомцах подобный человек. Друг мой, по детству еще. Тоже военный, только чином малым. Солдат. Вот и ему так в голову пуля угодила, он-то выжил, но видеть перестал. А с увечным солдатом как — сам знаешь. Пенсион — да иди по свету проси Христа ради на пропитание.

Старик повернулся к окну и тяжело вздохнул. Видно вспоминал о делах действительно близких ему.

— А дело на Подолье было, что в Украйне. Турка тогда воевали, вот его и вывезли вместе с другими увечными в городок такой — Литин прозывается. Там его духтора смотрели, там и списали вчистую.

А мужик был — как дуб крепок. Не умел гнуться. Но как без зрения остался, то чуток не сломался. Пить зачал крепко. Так и пропал бы.