| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Больно ударившись коленями, я уперся ладонями в полинявший ковер, с трудом сдерживаясь и пытаясь не позволить плещущейся внутри ярости вырваться наружу.
Спокойно, Рафаэль. Спокойно. Ты должен выдержать. Ты должен справиться. Триста пятьдесят шесть дней. Тебе осталось выдержать еще триста пятьдесят шесть дней. Восемь ты уже прожил.
И если бы не сорвался до этого уже семь раз, сбросивших таймер на самое начало, то мог бы занести в годовую копилку целых два месяца.
Спокойно, Рафаэль. Ты справишься. Ты должен справиться.
Я с трудом выровнялся, оглянулся по сторонам. К счастью, моего позора никто не заметил.
Судя по часам, до обеда было еще далеко. Испорченную комнату я проверил и даже починил. Задумываться, почему там все так изменилось, у меня не было никакого желания.
Надо успокоиться, прийти в себя... И за одно попытаться найти потерянную монету.
В бюро находок ее, разумеется, не оказалось — это было бы слишком просто. Стоявший за длиной стойкой, отделяющей посетителей от сияющего прозеленью шкафа с находками, висельник со свернутой набок головой и странгуляционной бороздой на шее, только руками развел, пытаясь что-то объяснить, но увы, так ничего и не выговорил.
Я смерил его взглядом и направился прочь, чувствуя, что чем скорее я уйду, тем лучше — а то ведь точно нервы не выдержат и я или расскажу все, что думаю. Или таки что-то сделаю. И отсчет опять пойдет заново.
За прошедшие два месяца я как-то не удосужился побывать в прачечной, благоразумно решив, что если отель сам убирает грязное белье, то и смотреть, что там творится, нет никакой необходимости. Сегодня, спустившись на пятый подвальный этаж, я понял, как ошибался.
Лифт — для разнообразия, с четвертого раза, а не со второго, как обычно, — привез меня не в комнату и даже не в коридор, а в огромную пещеру. Над головой нависали мощные сталактиты, под ногами текли тоненькие ручейки странной, желтоватой воды, отдававшей запахом серы, а вокруг высились горы грязного белья. Некоторые даже выше меня. А сверху, из невидимых бельепроводов извергались новые и новые потоки простыней, полотенец, покрывал...
Собравшись с силами, я шагнул вперед и оглянулся. Лифт находился не в стене: кабинка инородной занозой завязла посреди пещеры и потоки грязных вещей уже почти вплотную подобрались к ней, оставив лишь крошечное пятнышко серого пола.
Вздохнув, я шагнул вперед. Ноги по щиколотку утонули в тряпье, и что-то склизкое, неприятное, пробралось мимо носка и чуть выше, и щекотнуло кожу.
Сжав зубы, я чуть сдвинул ногу и резко ударил каблуком, метя по основанию невидимого щупальца. Пискнув, то скатилось обратно под ворох вещей.
Я же здесь вечность свою монету искать буду...
Додумать я не успел. Низвергающийся с потолка поток вещей чуть изменил направление — и буквально снес меня в сторону. Закрутил по пещере, отнес к выступающей из вороха тряпок колоне, с силой ударив плечом о камень...
Зашипев от боли, я схватился за руку. Перелома вроде нет, пальцами шевелю, но ушиб точно будет.
Над ухом раздалось противное хихиканье. Может, это сам отель смеялся надо мною, а может, кто-то из обслуги решил спуститься следом и позабавиться над незадачливым управляющим, но это было последней каплей.
Какого черта?!... Какого черта это проклятое "Солнышко" издевается надо мной, и почему я должен это терпеть?!
-Даю последнее китайское предупреждение, — отчеканил я.
Смех стал громче и отчетливее.
Вот значит как? Ну что ж. Сами виноваты.
Да, меня заперли здесь на год. Да, если цитировать Куаку дословно, я должен "научиться хорошо себя вести". Но, какого черта?! Что они сделают, если я буду "вести себя плохо"? Запрут здесь навечно? Черта с два. Марго еще не замужем. Эрику исполнился всего год. Максимум, я проторчу здесь пять — семь лет. Потом я им все равно понадоблюсь.
Так какого черта?!
Сами напросились. Это не меня заперли в отеле. Это дверь отеля случайно закрыли, когда я находился внутри.
И тем хуже для всех здесь присутсвующих.
Сидя среди бесконечных потоков грязного белья, льющихся вокруг меня, я прислушался к себе. Ярость, горячая ярость клубилась в груди, пытаясь вырваться наружу. Чуть прикрыв глаза, я коснулся ладонью груди, собирая гнев в ледяной комок, замораживая его, пряча на место сердца, и, улыбнувшись, выпрямился, чувствуя, что вновь стал собою. Неспешно вытянул из воздуха сигариллу, взмахнул рукою — свернутые табачные листья зажглись сами собой — и затянулся, позволив себе это впервые за два прошедших месяца. Выдохнул клуб серого дыма и направился к открытым дверям лифта.
Зашел внутрь, прижег сигариллой кнопку первого этажа и, ровным голосом сообщив:
-Посмеешь упасть, на запчасти разберу, — и швырнул окурок в пещеру.
Тот упал на грязную простынь, по ткани побежал несмелый огонек...
К тому моменту, как двери лифта испуганно дрогнули и начали закрываться, по пещере уже вовсю гуляло пламя.
Обед только начинался, и служебная столовая была почти пуста. Зажав новую сигариллу между пальцами, я подхватил поднос и, заставив его тарелками, направился к свободному столику.
-Ой, знаете, я порой смотрю на нашего Рафика и поражаюсь! — прощебетал за моей спиною веселый голосок.
Я оглянулся: за одним из столов сидело трое огненно-рыжих ведьмочек. Еще одна, черноволосая, расположилась спиною ко мне и, наматывая темный локон на длинный выкрашенный в алые тона ноготь, больше походящий на коготь, беспечно продолжила:
-Он ведь вообще не пользуется магией!
Рыжая встретилась со мной взглядом и испуганно замахала своей подружке, призывая замолчать, но та ничего не заметила:
-Как вы думаете, может он вообще не натурал?
Не останавливаясь, я высвободил одну руку и щелкнул пальцами над плечом. В тот же миг пластиковый стол, за которым сидели девицы, осыпался грудой порскнувших в разные стороны крыс. Завизжав — скорее от неожиданности, чем от страха, — ведьмы рванулись в разные стороны, а я поставил поднос на свободный стол и оглянулся по сторонам.
Терпеть не могу, когда меня называют Рафиком.
Пепельницы я так и не нашел — а, ну да, у нас же здесь запрещено курить. Здоровый образ жизни, "кто не курит и не пьет, тот до тыщи доживет" и все такое.
Стряхнул пепел на пол и опять затянулся сигариллой.
Кажется, я впервые за прошедшие два месяца вновь чувствовал себя живым. И это мне нравилось.
Глава 2
В холле все было чинно и спокойно. Одинокая муха наматывала круги вокруг люстры, тянувшиеся от входа кровавые следы уходили в сторону гардероба, а за стойкой регистрации, вместо сменившейся Громовой, зевая и потягиваясь, дежурил черноволосый парень лет двадцати — его имя я бы не вспомнил даже под угрозой пожизненной службы в "Волчьем солнышке".
Пальму так и не убрали — то ли я не сказал, то ли не потрудились выполнить мое указание.
Пора с ней разобраться. А потом наказать виновных. Нет, можно, конечно и наоборот — наказать невиноватых, и оставить все как есть, но зря я, что ли последние два месяца все это терпел?
Не дойдя до пальмы нескольких шагов, я прищурился и резко взмахнул рукою перед собой, стирая надоевшее растение из ткани реальности. То на миг застыло, пульсируя синим светом, а затем осыпалось серым табачным пеплом.
Эх, жаль, нельзя весь отель так распылить.
Запрет на использование магии я, конечно, уже нарушил — и, будем честными, не собираюсь на этом останавливаться — да и сил на это у меня хватит, уж я то знаю, — но ведь восстановится же. Не сегодня, так через пару дней. А мне, к моему году, еще на уши лет так пять повесят.
Новый жест — и на сплетенной из тонких трубчатых костей подставке появилась огромная, меня ростом венерина мухоловка.
Это, конечно, неплохо, но я же росянку хотел. Когда она достаточно большая, к ней очень хорошо прилипает всякая пакость, вроде мух, комаров, шерсти, мелких домашних собачек и крупных недомашних оборотней.
Кстати. К слову о последних.
Я оглянулся:
-Клиент из пятьсот семьдесят третьего номера ни на что не жаловался?
Менеджер вздрогнул, вскинул на меня глаза с прямоугольными горизонтальными зрачками:
-А разве у нас пятьсот семьдесят третий занят?
Понаберут по объявлению, а потом удивляются, что текучка большая. "Рафаэль! Это ты их запугиваешь!". Да я до сегодняшнего дня вообще пай-мальчиком был! Первые два "обнуления" моего годовалого срока вообще по глупости произошли. Кто ж знал, что нельзя поваров, за срач на кухне, акулам скармливать?
Никак не привыкну к этим идиотским человеческим правилам.
-Вчера перевели. Из триста двадцатого.
Мальчишка нахмурился — длинные пальцы заплясали над клавиатурой — и поднял на меня удивленный взгляд:
-Он неделю как пуст. А триста двадцатый — две.
Да твою ж...
-Посмотри по ксерокопиям паспортов. Клыков. Оборотень, — сухо обронил я.
Менеджер резко кивнул — в кучерявых волосах мелькнули крошечные, едва начавшие пробиваться, рожки — и, открыв за спиною небольшую дверцу, с головою нырнул в документы: из комнаты поднялась волна бумаг, плеснула наружу, дотянувшись до стойки и чудом не снеся на пол компьютер. Оставленный Стеллой календарь испуганно взвизгнул, перейдя в конце на ультразвук, и, стуча длинными ножками, спрыгнул на пол и рванулся вдаль по холлу, разбрасывая исписанные листки.
Бюрократии никто не любит. Даже ее порождения.
Я ждал.
Через пару минут поймал себя на том, что барабаню пальцами по стойке. Твердая деревянная поверхность прогибалась и шла рябью, как будто камни в воду бросали.
Забавно будет, если я все здесь сейчас разнесу по атомам — и так и не узнаю, что там с Клыковым.
Правда, выбраться с должности управляющего "Волчьим солнышком" мне это не поможет.
Из бумажного водоворота менеджер вынырнул минут через пятнадцать. Замер, хватая ртом воздух и выплевывая чернильные струйки, отдышался и лишь затем смог выдохнуть:
-Нет такого.
Что за чертовщина здесь творится?!
Не мучаясь с тем, чтоб обходить стойку, я прошел сквозь нее, и оттолкнув менеджера, сам заглянул в картотеку. Ровные стеллажи, бесконечными дорогами уходившие вдаль, светились ровным синим светом. На письменном столе, стоявшем посреди комнаты, полыхал алым огромный хрустальный шар, в глубине которого метались едва различимые серые тени.
Плеснувшие наружу папки, противно зашипев, вцепились в кожу, до крови полосуя ее крохотными акульими зубками.
Как мне надоела эта шифровка данных и проверка личности!
Можно подумать, кто-то чужой в здравом уме и трезвой памяти попрется в архив "Волчьего солнышка". Нет, я, конечно, слышал о воре, решившем похитить личные данные гостей нашего отеля и проникшем в хранилище — обглоданный скоросшивателями скелет нашли только через два месяца, — но тут и дураку понятно, что это — всего лишь легенда.
Или нет?
Лизнув листами выступившую на коже кровь и убедившись, что у меня есть нужная степень доступа, папки с бумагами мягко осели на пол.
Я оглянулся на ведущую в хранилище дверь, за которой виднелся смущенно выглядывающий из холла менеджер, и скомандовал:
-Бумаги на Клыкова.
Гробовая тишина была мне ответом.
Не понял? Это я что, сам все искать должен?!
-Я сказал "Бумаги на Клыкова"!
Легкий, невесть откуда взявшийся, ветерок всколыхнул груды лежавших на полу и письменном столе документов, на протянутых вперед ладонях начали проявляться размытые призрачные листы... Но прежде, чем я успел сжать пальцы, бумага вдруг полыхнула алым и растаяла.
Ну все. Они сами напросились!
Обернувшись к двери, я резко захлопнул ее перед носом любопытствующего менеджера и, хрустнув пальцами, вновь оглянулся на сваленные на полу бумаги. Ну что? Поиграем?
Прищурившись, я окинул взглядом помещение и поймал себя на том, что губы сами расплываются в нехорошей усмешке. Сами напросились. Я пытался сдерживаться до последнего.
Где тут у нас самый главный и ответственный?..
Резко шагнув к полкам, я по локоть запустил руку в стену, пошарил та, выискивая, — есть! Поймал! — и вытащил за шкирку огромную, сантиметров пятьдесят длинной, крысу обряженную в черные штанишки и старомодный зеленый кафтанчик с золотыми пуговицами.
Даже у архивной крысы наряд лучше, чем у меня.
Противно завывая, служитель извивался и размахивал розовыми лапками, норовя вырваться на свободу:
-Пусти-и-и-и! Пусти-и-и!
Извернувшись, архивариус вцепился длинными желтыми клыками мне в палец. Взвыв от боли, я перехватил мерзкую тварь свободной рукою, резко дернул, заставляя разжать зубы, и впечатал розовой пуговицей носа в стол, прошипев:
— Сегодня же мышьяка насыплю!
Архивная крыса сдавленно пискнула, покосилась на меня, и, закатив глазки, сползла в обморок.
-Все правильно, -хмуро согласился я. — Кровь ядовитая, — разжал пальцы и, брезгливо вытерев руку о камзол зверька, осторожно прикоснулся следам укуса. Не прокусил, вроде бы. А больно, как будто бензопила по пальцу прошлась. С-с-собака позорная, а не крыса, — Не забудь выпить противоядие и сделать десять уколов в живот от бешенства,
Архивариус, не меняя позы, приоткрыл один глаз и стрельнул в мою сторону взглядом:
-Правда, что ли?
-И четыре от столбняка.
-Но это же я укусил! — взвыл пасюк. Покачиваясь и мотая тяжелой головой, по-человечески уселся на столешнице и, закинув ногу на ногу, уставился на меня. — Прививки тебе делать надо!
Я шагнул к столу и, перехватив архивариуса за ворот камзола, так что ткань примяла тонкую шерстку и врезалась в кожу, по-крокодильи улыбнулся и ласково пропел:
-Спорим?!
Пасюк вновь закатил глаза и обвис безвольной тушкой у меня в руке.
Вздохнув, я выпустил пленника и, обойдя стол, уселся за него, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки на груди.
На этот раз ждать, когда архивная крыса придет в себя, пришлось минут пять. Все это время я развлекался тем, что запускал с пальца крошечные, с ноготь величиной, огоньки, отправлял их к полкам с документами и гасил раньше, чем шарики успевали врезаться в папки.
Примерно на тридцатой вспышке архивариус зашевелился. Подергал длинным носом, словно принюхивался, открыл глаза... и подскочив на месте, заверещал:
-Ты что творишь?! Ополоумел, что ли? Здесь... Здесь же ценные документы!
-"Вы", — мягко поправил я его, не прекращая забавляться с огоньками.
Пасюк нахмурился:
-В смысле?
-Вы. "Что вы творите?" И да — ополоумели.
-В смысле?
Кажется, у него пластинку заело.
-К начальству надо обращаться на "вы", — нравоучительно сообщил я. Последний огонек врезался на полной скорости в полку, рассыпался искрами — архивная крыса испуганно взвизгнула:
-Ка-а-акому начальству?
Вспышка погасла, не оставив и следа.
-Ко мне, например.
-А ты... А вы...
-Управляющий отелем. Рафаэль Ервандович Лусин.
Вывеску, что ли над головой сделать? Сверкающую такую. С фамилией и инициалами. А также с должностью и стрелкой — чтоб не перепутали, кто тут самый главный.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
