Hellsing: Mankind War

— Да, а еще ты ведешь себя как маленький ребенок. — Серас продолжала стоять на своем.

— Эй, как будто одно другому не мешает! — Бернадотте насупился, отчего стал походить... на гуся. Дикого Гуся.

Серас грустно улыбнулась. Во всяком случае такова была бы ее физиологическая реакция, не находись она сейчас в состоянии сна.

— Как вы тут, Пип?

Наемник улыбнулся:

— Никогда не думал что буду находиться внутри девушки... да еще такой.

— А если серьезно?

— Не знаю, девочка. Честно не знаю. Вроде бы это и круто — помереть, но не до конца. Особенно когда рядом столько интересных личностей и знакомых обретается. Но это место... понимаешь, тут ничего нет. Вообще ничего. Ни стен, ни потолка. Света, звука, воздуха, даже чертовой гравитации и то нет. Не нужно ни есть, не пить. Даже дышать нечем. Казалось бы живи беззаботно, но ты же понимаешь, девчушка...

— Это пытка...

— Да. Именно. Самая надежная и прочная тюрьма. Тюрьма в которой нет ни входа не выхода, а единственный тюремщик — практически бессмертен.

— Пип... я... — голос Виктории задрожал.

Внезапно Бернадотте приблизился к ней и попытался обнять. Насколько призрак в ее разуме способен на это.

— Ну-ну, не надо расстраиваться девчушка. Никто из моих парней, что обретаются тут тебя не винит. Некоторые даже наоборот — рады. Ведь у них есть бесплатное развлечение на следующие лет десять точно.

— Вы о ней?

Лицо Бернадотте расползлось в оскале улыбки, которой бы позавидовал даже ее Мастер — известный специалист по части дьявольских оскалов.

— О да. Эта шлюха Зорин рвет и мечет. Ну или пытается это делать. Получается у нее не очень. Чем это место хорошо — тут все равны. И никакие вампирские финтифлюшки ничего не решают.

— А что с остальными? Я же вроде поглотила несколько десятков простых солдат.

— На удивление нормальные ребяты. Нет, мозги у них конечно промыты будь-здоров, но мы сошлись на мнении, что раз уж подохли, то и дело с концом. По некоторым вопросам мы конечно так и не пришли к консенсусу, но слушай, сколько эти ребята знают разных историй — закачаешься! Тут один Ганс как-то рассказал, как делали тело для Майора. Знаешь как он выглядел? Мозги в банке с прикрученным кинескопом! Черт, да Я при жизни так не смеялся.

Серас почувствовала облегчение. Да, это место было тюрьмой. Тюрьмой для людей, что были дороги для нее, но на удивление эти люди неплохо справлялись со своей теперешней участью, даже находя в этом какое-то удовольствие.

— Так зачем ты сюда пришла, Вики? Тебя здесь не бывало с того самого момента как ты научилась... приходить сюда.

— Я пришла чтобы решиться, Пип. Понимаешь, ты, ребята, Госпожа Интегра, Мастер, да даже Уолтер, тот Уолтер, это все за что я сражаюсь. Вы все — моя причина, моя мечта и мое стремление. Я сражаюсь не за страну и не за идею. Я сражаюсь за людей Пип. И пусть с человеком меня теперь связывает разве что облик и то что мне необходима человеческая кровь, но я все равно продолжаю сражаться за то, кем я была, за то кто мы есть, кем вы были и кем будут потомки тех кого я хочу защитить. Это мое решение, моя клятва и мой обет, который я даю здесь, в том месте, где обретаются души многих людей дорогих мне. — ей надо было выговориться. Это были слова которые требовали выхода. Она должна была сказать это хоть кому-то, чтобы быть услышанной. И Бернадотте были одним из тех, кому бы она принесла эту клятву не задумываясь.

Бернадотте замолчал. Его фигура стояла перед ней абсолютно реальная, невыносимо четкая, повторяющая контуры бравого вояки один-в-один, каким он был до своей смерти.

Из одного из бесчисленных карманов своей униформы-разгрузки он достал зажигалку. Из другого кармана появился потертый и побитый, со следами пуль, портсигар с серебряной отделкой. Зубами он открыл его, одним точным движением достал одну сигарету, после чего убрал портсигар в карман.

Щелкнула зажигалка. Боек высек искру о кремень, воспламенив пары. Маленький, ровный язычок пламени загорелся на конце зажигалки. Огонь горящий в том месте, где он принципиально гореть не может не может.

Он поджег сигарету, выпустив в окружающее его ничто струйку дыма, что практически сразу же истаяла.

— Ты все таки выросла, Вики. Ты все-таки выросла. Знаешь, почему я поцеловал тебя тогда? Чтобы дать тебе время вырасти, Вики. Пусть я и наемник и говорят что у нас нет чести, но одного я не смог бы простить себе никогда — видеть как умирают дети и ничего не делать. Ты была ребенком, Виктория. Умным, взрослым, по настоящему нечеловечески сильным, но ребенком. А потому — я не мог дать тебе погибнуть там. И моя жизнь показалось вполне подходящим разменом за победу. Но теперь я вижу, что я сделал это не напрасно. Ты выросла Виктория Серас. Выросла и нашла свою цель. А значит у меня теперь нет никакого права называть тебя девчушкой. Разве что иногда.

Он продолжал стоять и курить, глядя на истаивающий в небытии эфирный дым. Она же... Нет, это не было состоянием шока. В глубине души, там где памяти всех ее жертв сливались воедино, она знала это. Но знать и услышать это напрямую — это совершенно разные вещи.

Услышав эти слова Бернадотте она вдруг почувствовала себя как-то уверенней, защищенней и... цельней? Словно какая-то часть ее естества вдруг встала на место, заставляя паззл сложиться в полную картину.

— Спасибо Пип. За все.

Он стряхнул пепел с сигареты, что прогорела почти до фильтра. После чего улыбнулся.

— Это тебе спасибо, Виктория. А теперь иди, у тебя впереди долгая ночь...

Она снова улыбнулась ему, начав процесс принудительного вывода себя из своего подсознания, но прежде чем исчезнуть она услышала хриплый, но такой родной голос Бернадотте. И он смеялся.

— Черт, да я готов еще раз сдохнуть за тебя девчушка. У меня есть бесконечные сигареты!