Подонки

— Хорошо. Я понимаю. Я всё... Только с тобой. Только если ты разрешишь...

— Ну, вот и хорошо.

Посмотрел на замершую Марию:

— Кушай доченька.

Подождали, пока Мария доела и ушла к себе. К компьютеру, к 'одноклассникам' и 'инстаграму'. И продолжили разговор.

Яна захлюпала:

— Женечка... Не уходи от меня. Я без тебя жить не смогу...

Он подсел к ней на диван. Обнял.

— Бестолочь, ты моя бестолочь. Иди сюда... Что же ты натворила...

Гладил жену по голове, как ребёнка.

— Нас одно пока спасает, что мы с тобой не только любовники, мы с тобой друзья... Ты же мой лучший друг. Ну, по крайней мере, я так думаю.

Янка притиснулась:

— Да. Я тоже так думаю...

— Это даёт хоть какую-то надежду. Если бы не наша дружба, я давно бы тебя вытурил... Кроме того, это же... Ну, всё это... Это же не похоть. Это глупая, поспешная месть. Тебя просто обманули.

— Я дура, но я люблю тебя. Поцелуй меня, Женя...

— Не могу... Прости, Ян, — не могу... Противно же, после всех этих... Побудь пока просто моим другом. Не женщиной, а другом. Хорошо?

Она горестно всхлипнула и покивала, поелозив щекой по его груди.

* * *

Надо было разруливать эту мерзкую ситуацию.

На самом деле ему хотелось просто сидеть, прижав к себе тёплую, мягкую жену и ничего не предпринимать. Но проблемы сами не решатся. Жизнь сама собой не наладится. Разные твари сами себя не накажут. Так что...

— Ну что, Яна, поговорим?

Янка тяжело вздохнула:

— Давай.

Он снова уселся на табурет с другой стороны стола. Напротив жены. Сосредоточился.

— Значит так... У нас два пути... Первый, это развод.

Женя поморщился.

— Ян, всё, что я тебе наговорил вчера насчёт квартиры, дочки — забудь. Квартиру я оставлю тебе. А Машка — как сама решит. С кем захочет с тем и останется.

Яна испугано вытаращила глаза:

— А ты куда?

— Я сниму где-нибудь комнатёнку.

— Женя! Я не хочу...

Женька остановил:

— Подожди. Дай я закончу...

Он повспоминал — на чём остановился.

— Так вот... Пока ты молодая и красивая, пока тебе только тридцать, ты легко сможешь найти себе мужчину... Полюбить. Создать семью.

Янка опять вскинулась, но муж поднял руку в останавливающем жесте.

— Понимаешь... Мы можем корячиться пять-десять-двадцать лет, пытаться восстановить отношения. И есть очень большая вероятность, что у нас ничего не получится. Вообще ничего. К тому времени тебе будет уже пятьдесят. И у тебя будет намного меньше возможностей для создания нормальной семьи. Полтинник, это не тридцать... Да и мне будет — пятьдесят два. Для мужика это, может быть, и не возраст, а вот для женщины...

Евгений потёр лицо.

— И тогда не надо будет ничего пытаться восстанавливать. Не надо будет никому мстить. Никаких разборок и поисков решений... Подумай, Ян. Это хороший выход. Разбежаться сейчас и остаться на всю жизнь друзьями... Ты пойми — доверия нет, секса уже не будет, от любви остались ошмётки. Восстанавливать всё это... Это же адский труд. Долгая и тяжёлая каторга. Я боюсь — ты не выдержишь и сойдёшь с дистанции.

— Я не сойду — возразила Янка, — и ты не прав, у меня есть любовь...

— Ладно, давай наглядно — Женя поковырялся в ящике кухонного стола. Достал две коктейльные трубочки и ножницы. Положил трубки на стол:

— Вот наша любовь. Вот это, твоя — он взял розовую и отрезал от неё больше половины.

— После того, как ты поверила в гадкую ложь, часть твоей любви превратилась в ненависть, и осталось вот столько. А после того, как мы попробуем всё восстановить, от неё останется вот столько.

И он ещё отрезал большой кусок. Положил остаток на стол. Взял синюю трубочку.

— А это моя любовь. После твоей измены осталось всего ничего.

Гусаков отчекрыжил большую часть, и маленький кусочек положил на стол рядом с кусочком розовой.

— Вот всё, что осталось. Я не знаю, можно ли это исправить.

Посидели, помолчали, уставившись на огрызки пластмассы.

— Яна, Я тебя любил, и ты меня любила. Я... Я упивался этой любовью. Я был счастливым мужиком... Те объедки, что остались от нашего счастья... Я не хочу ими пользоваться. Я лучше начну всё сначала. Я начну искать новую любовь, новую женщину. Пока я молод. Теперь я могу учесть все ошибки и больше их не повторять.

Яна выглядела напуганной.

— А как же я? А как же Машка? Ты же... Ты же мой муж. Ты должен думать обо мне и о ребёнке... Ты должен меня защищать...

— Со вчерашнего дня, я тебе ничего не должен. Сама понимаешь. Жена ли ты мне? Пока что непонятно. Но нам ещё не поздно начать всё сначала. Я имею в виду — по отдельности. Мы останемся добрыми друзьями, заботливыми родителями, не станем терзать друг друга. Будем жить дальше, каждый сам по себе. Новая любовь, новая семья...

Янка ревела, вытирая слёзы рукавом.

* * *

— Теперь, второй вариант... Если мы решим сохранить брак, нам придётся пройти через ад. Восстановятся наши отношения или нет, я не знаю. Но я точно знаю — что я стану делать для того, чтобы попытаться их восстановить. И это будет тяжело. Нам обоим тяжело... Тебе придётся пройти через унижение, боль и обиду. Тебе придётся жить в постоянном стрессе год... А может два... А может дольше. Сама подумай — зачем тебе это? Что ты получишь взамен? А может...

Янка резко перебила:

— Взамен я получу тебя... Я готова на всё...

Она смотрела сквозь слёзы напряжённо и даже сердито.

— Ты не думай, что я какая-то... Я всё выдержу... Женя, послушай меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя... Да, я ошиблась... Я сотворила смертельную глупость... Да... Я понимаю, что ты чувствуешь. Прощения мне нет. Я сама себя не прощаю. И никогда не прощу. Но я готова исправить ошибку... Говори — что делать, и я сделаю.

Гусаков вздохнул, как над поступком неразумного дитя.

— Ты не понимаешь ситуации. Того меня, которого ты любишь — уже нет. Ты любишь другого человека. Вот скажи мне — тот, которого ты любишь, мог бы тебя ударить, оскорбить, унизить? Нет, не мог. А я могу и хочу... Я изо всех сил сдерживаю желание навредить тебе.

— Ну, так ударь... Я же заработала.

— Ну, да! Нам только подраться не хватало... Достаточно и моей ободранной рожи.

— Женя, — плакала Янка, — ты прости меня за то что я тебя покарябала... Теперь шрам останется.

— Ничего... Шрамы мужика украшают. О чём я...

Сказать честно, мысли у него путались и он иногда терял 'нить'.

— Я, Яна, тоже люблю 'ту' женщину. 'Ту'... Тебя сегодняшнюю я презираю. Ты разбудила во мне чудовище. Я не рекомендую тебе жить с этим человеком. Ты пожалеешь... Ты просто, в один прекрасный момент, сильно пожалеешь, что вовремя не ушла... Я буду постоянно контролировать тебя. Ревновать. Я найму детективов, чтобы следили за тобой. Я потребую пароли от всех твоих аккаунтов. Тебе придётся свести все контакты с мужчинами до минимума — 'здравствуй-прощай', и всё. Постоянная поверка телефона, карманов, сумки. Постоянная, полная и мелочная отчётность.

Женька пытливо смотрел жене в глаза.

— По другому я не смогу с тобой жить. Ты хорошо осознаёшь — на какие жертвы тебе придётся пойти?... Короче, сутки тебе на раздумье. Потом ты скажешь мне своё решение.

Янка встала, выпрямилась, как монумент. Как статуя свободы. Вытерла рукавом слёзы, строго и серьёзно объявила:

— Не нужны мне сутки. Над чем ты предлагаешь мне подумать? Как получше развестись? Ты что — дурак?... Какой, к чёрту, развод? Если есть хоть капля... Хоть полпроцента надежды... Пусть мне будет хреново и обидно, пусть даже я сдохну но... Я не отступлю. Ты мой. И я тебя никуда не отпущу. А если ты уйдёшь, я вены себе вскрою... Это, Женя, не шутка. Я это сделаю... Я тебя не шантажирую, я просто объясняю — насколько ты мне нужен... Без тебя я жить не хочу. И не буду... Надеюсь, Мэри ты не бросишь.

И она села, хмуро уставившись в тарелку с пельменями.

Ох, Янка! Вот она всегда так. Как упрётся рогом, хрен что докажешь.

Но всё же приятно, что она так любит его. Хоть и не понимает — в какую задницу засовывает голову.

* * *

— Ладно, следующее... Твоё желание остаться со мной, чем оно вызвано?... Извини, но в любовь, — Женя ткнул пальцем в куцые трубочки на столе, — я не верю... Вот мой вопрос — почему? Страх потерять семью, страх остаться одной, или, всё же, желание быть со мной. Конкретно со мной. Не из жалости или от привычки...

Внезапно за грудиной сдавило. Зажгло. Боль заставила его согнуться.

Янка подскочила:

— Женечка! Что?!

— Хреново моё дело, — шептал муж, — вызывай скорую.

А сам встал и, согнувшись, мотаясь как пьяный, держась за стенку, побрёл в зал, к тахте. Жена, продолжая разговаривать с диспетчером скорой по телефону, обхватила его за талию и потащила практически на себе.

Евгений, уже лежа, командовал:

— Яна, банковская карта в кошельке, кошелёк в барсетке. Код шестьдесят четыре восемнадцать. Запомнила — шестьдесят четыре восемнадцать. Если я умру — не раскисай. Сразу же, первым делом, сними наличку. Там немного — тысяч восемьдесят. Одна заначка знаешь где. В кресле. Там тоже немного, тысяч пятьсот. Основная наличка — в комоде, правый самый верхний ящик. Там двойное дно... Там много...

— Я знаю, Женя. Я знаю. Помолчи. Успокойся.

Он начал терять сознание.

— Там много... Там больше двух миллионов... Маму не бросай...

Вырубился.

Страшно закричала Машка. Янка побежала открывать приехавшим медикам.

Короче — инфаркт. Операция по стентированию, неделя в реанимации, две недели в общем отделении под наблюдением. Потом две недели в реабилитационном центре 'Русь'.

Яна привезла его домой — бледного, вялого, худого.

* * *

Она взяла отпуск, чтобы побыть с мужем в сложный период. Начальница вошла в её положение и добавила ещё десять дней без сохранения зарплаты.

Снова сидели на кухне и Женька настырно продолжал.

— Ладно, хорошо. Мы уже выгорели, успокоились... Давай продолжим разговор.

— Женя, тебе нельзя волноваться. Твой врач, Полина Сергеевна, мне сказала, что тебе ни в коем случае нельзя волноваться.... И больше двух килограмм поднимать нельзя.

— Ты думаешь, что если мы не решим наш вопрос, я буду спокоен? Понимаешь, пока я не разгребу это дерьмо, в котором мы оба сидим — я буду волноваться... Я буду сильно волноваться.

— Хорошо, — уступила Яна, — давай поговорим.

— Тогда вопрос, на который ты не смогла... Точнее не успела ответить. Почему ты хочешь сохранить наш брак?

— Женя, ну, дурацкий вопрос. Честно...

— Но ты не можешь на этот вопрос ответить? Да?

— Почему не могу?

Янка начала сердиться.

— Конечно, могу... Просто! Потому! Что я! Тебя! Люблю!... Так — понятно?

— Понятно. Успокойся... Теперь давай сделаем работу над ошибками...

Яна перебила:

— Знаешь, Жень... Пока ты лежал в больнице, я записалась к семейному психологу, и уже два раза с ней встречалась...

— А зачем?

— Я хочу понять, как нам всё исправить... Нам надо с тобой к ней сходить.

— Ты думаешь — она поможет?

— Ну, по крайней мере она дала мне несколько советов... Например — рассказать тебе всё, что ты хочешь узнать. Ничего не скрывать.

Женька заинтересовался.

— И что же ты мне можешь рассказать?

— Ну... Как всё произошло.

Он пожал плечами.

— Я знаю, как всё произошло... С тобой сначала подружились. Мужчина — 'просто друг'. Это льстит... Потом подсунули фото и видео. Потом пожалели, вошли в положение, посочувствовали...

— Женя, представляешь — когда я ревела над этими фотками, у него тоже слёзы на глазах. Я думала... Я даже представить не могла...

— Он просто хороший актёр. Всё это примитивный пикап. Знаешь — что это такое?

Она горько покивала.

— Вот... А все подробности — 'где', 'сколько раз', 'в каких позах', 'получала ли ты удовольствие'... Меня это не интересует. Тебя грубо, примитивно, как последнюю дуру обманули. Это всё, что я хочу знать.

— Жень, ну давай сходим к ней вместе. Вера Павловна, она умная женщина. Может она что-то подскажет.

— Хорошо-хорошо. Сходим. Теперь мы можем поговорить об ошибках?

— Да-да, — отвечала Яна с напускной готовностью и энтузиазмом, — конечно можем.

* * *

— Итак... Почему всё так получилось?

— Наверно потому, что я дура.

Гусаков поморщился. Что за мода у баб — находить примитивные, быстрые ответы.

— Хорошо, давай по-другому — почему ты не пришла ко мне с этой проблемой? Почему ты прыгнула в постель к этому мудаку?

— Женя... Я не знаю...

— Ну, Ян... Тебе же не пятнадцать лет. Думай... Что я делал не так, что ты поверила какому-то прохиндею... Почему ты побежала к нему, а не ко мне?

— Эдик, я...

Янка осеклась, поняв, чьим именем она сейчас назвала мужа. Она замерла с вытянувшимся лицом и с испугом смотрела не него, ожидая взрыва.

Евгений посидел, опустив голову, помолчал. Потом взял со стола хрустальную сахарницу, развернулся и метнул её в кафель. Осколки и сахар разлетелись по всей кухне. Хорошо, Мария в школе, и не увидела этого безобразия.

Женька замычал от злобы и долбанул кулаком по столу. Потом потянулся, накрутил на руку халат жены у неё на груди, потащил к себе через столешницу. Та даже не трепыхалась. Просто закрыла глаза, навалилась на стол, покорно ожидая чего угодно.

Гусаков ничего не соображал, ярость залила его глаза кровавым туманом. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не ударить Янку кулаком в лицо. Со звериным рычанием выплюнул:

— Сука! Тварь!

Отбросил её обратно на диванчик, и ушёл в зал на свою тахту. Лег навзничь и уставился в потолок.

Всё напрасно... Ничего уже не исправить... Господи! За что?!... Надо уходить... Чтобы не видеть её... Так... Надо успокоиться... Чёрт, вроде начало всё нормализоваться, и вот... Надо успокоиться...

Мысли метались в голове, как перепуганные вороны. Он никак не мог сосредоточиться на чём-то важном. Крикнул:

— Яна! У нас корвалол есть?!... Накапай тридцать капель...

Жена принесла стаканчик. Она сдерживала рыдания, и тряслась.

Муж раздражённо попросил:

— Ты, это... За базаром следи... А то я тебя ненароком убью.

— Ж-женя, п-п-прости...

Женька сел, хлобызднул лекарство.

Ему уже до чёртиков надоело это 'прости'. Она повторяла его каждые пять минут.

— Значит так... Кончай посыпать голову пеплом... Больше я не хочу слышать от тебя о прощении. Поняла? Нам нужен реальный разговор. Конструктивный. Поняла?

— Д-д-да, Ж-ж-женя...

— Садись. Будем говорить дальше. И перестань трястись, твою мать! У нас нет времени на истерики...

Подождал, пока она не перестала всхлипывать.

— Ты, что — до сих пор с ним встречаешься?

— Нет... С т-т-того времени... Я его не в-в-видела...

— Тогда, почему?

— Что 'почему'?

Гусаков не выдержал, рыкнул:

— Его имя почему?!

— Я всё время думаю об этом... Я всё время думаю, как всё исправить...

Он посидел, больными глазами глядя в сторону. Пробормотал: