Рабыня

От нечего делать, я вышивала и читала книги, которых было в отведённых мне покоях довольно много, целая стена, заставленная ими. Всё же, как я понимала, это были покои княжича, а не мои. Читать я умела, но довольно плохо, а от нечего делать, навыки улучшала, как и в письме, ведь здесь были и письменные принадлежности.

Я так и не понесла. От этого было обидно. Дитятко мне бы помогало коротать дни. Конечно, не стоило надеяться, что сын наложницы многого добьётся в своей жизни, но детям даровали свободу. Они не были рабами, а тут и правда было больше возможностей, чтобы чего-то добиться в жизни. Всё ж стольный град.

Как-то раз я встала не с той ноги, с рук всё сыпалось, на душе было неспокойно. Я не понимала, что беспокоит, но поняла, что мне пора уходить отсюда.

Я иногда выходила из покоев, но старалась двигаться бесшумно и не уходить далеко, а в случае чего сразу же прятаться. Выпросив у слуг старую одежду на тряпки, которыми делала уборку, я выкроила целые лоскуты и сшила себе пусть и ветхую, но целую одежду.

Слугам же не разрешала у себя хозяйничать, ведь за порядком сама следила. Проснулась я затемно. Вот и сейчас, до того, как мне принесут завтрак, я надела старенькое платье, волосы подобрала под платок. Так я могла сойти за замужнюю или вдову. Лицо чуть замазала золой с белилами, чтобы затемнить цвет лица. И тихонько выскользнула из покоев, заложив на постели подобие себя.

Я спокойна, всего лишь служанка. Делаю свою работу. Я схватила таз и вышла наружу. Хорошо, что сейчас весна, тепло.

Но не все терема спали, на конюшне уже седлали лошадей конюхи. Эх, мне бы лошадку какую, хоть клячу.

Я прошмыгнула мимо конюшни и выбралась с княжеского двора.

Куда теперь? И я отправилась на восток.

Есть хотелось нещадно, всё же привычка кушать в одно время давала о себе знать. А солнышко уже достаточно высоко поднялось. Живот издал голодное ворчание. С одной стороны боязно было идти широким трактом, а с другой — тут проще было затеряться. Люди уже с самого утра суетились, спешили куда-то. Но в основном пожилые женщины, мужчины, дети. Да что ж такое, неужели молодых девчат нет совсем? Хотя, если у князя сотни наложниц, откуда-то они берутся. Значит, либо все в наложницах ходят у князя, либо родители своих дочек отправляют куда подальше от столицы, чтобы их не постигла такая участь.

Я прошла ещё довольно долго, уже изрядно притомившись. Всё же не привыкла так долго ходить. Точнее отвыкла за эти лета, проведённые в заточении.

Вообще видок у меня был не из лучших. Вдовы обычно носили белые траурные одежды, а иногда в скорби обрезали себе волосы. Но я не хотела больше коротких. С меня довольно! Но раздобыть сейчас более новую одежду вряд ли выйдет. Мне бы хоть как-то себя прокормить. Я грустно вздохнула и тут учуяла запах вкусного хлеба. Живот призывно заурчал, напоминая, что он не заслужил мучительной смерти и хочет насытиться. И ноги, против воли, понесли меня на запах.

Очутилась я в большом двухъярусном трактире с вывеской "У Остапа". Собралась мысленно с духом и вошла внутрь.

Меня встретил широченный хозяин заведения с длинной сальной бородкой, щербатый, и лысой головой, окинул любопытным взглядом, отметил мою убогость, скривился.

— Позвольте мне поработать за хлеб и ночлег, — попросила я.

Мужик же теперь по иному взглянул на меня, заскользил глазами по моему телу, поднял взгляд на лицо. На нём заиграла довольная ухмылка.

— Где ж твой муженёк?

— Погиб прошлым летом.

У хозяина заблестели глаза.

— Хорошо, — иди в стряпчую, посмотрим, что ты умеешь.

Я бы бросилась прочь отсюда, понимая, что добром это не кончится. Но мне нужно было передохнуть, хоть немного, и хотя бы что-то поесть. Я взмолилась к Богам, в надежде, что они защитят.

Меня поставили драить грязную со вчерашнего дня посуду с засохшими остатками пищи. Я сглотнула от пренебрежения, закрыла глаза, досчитала до десяти, и принялась за дело, закатав рукава.

Через два часа работы, хозяин выдал мне краюху хлеба и задрал подол. Боги, нет, только не это! Отчаяние готово было захлестнуть меня, но я едва сдержалась, загоняя его глубоко.

— Что вы делаете?

— А ты думала, милая, я не заметил, что к грубой работе ты не привычна, пальчики без мозолей, зато красива на лицо и тело у тебя, похоже, ничего. Сколько у тебя было мужиков?

— Один, — правду ведь говорю.

— Да ладно! — он заскользил рукой, оглаживая мои ягодицы.

Я против воли схватила сковородку. Я больше не рабыня! И никому не позволю так со мною обращаться.

— Эй, Остап, у тебя посетители! — окрикнул кто-то.

Хозяин матернулся и ушёл. А я поправила подол, загнала поглубже охватившую меня дрожь и омерзение, схватила честно заслуженную краюху хлеба и стала искать служебный выход.

Голос разума кричал, что я пропаду, а быть кому-то подстилкой мне не в новинку. Но я не могла позволить воспользоваться собой. Ни за что, когда я только вырвалась из плена.

Я выскользнула наружу, мимо других работников и постаралась идти спокойно, пока не вышла за пределы владений Остапа.

Не знаю, сколько я так убегала, растягивая заработанную краюху, пока силы вовсе не кончились. Это был лес, я прислонилась к одной из берёз и отдала себя в руки Лешего. Глядишь, умру, моё тело сгниёт, будет пища для одного из деревьев. Глядишь, мой дух в него и переродится. Главное, чтоб меня больше никто не тронул против моей воли.

Очнулась я в одной приземистой полутёмной избушке.

Как позже выяснилось, жила в ней одна старушка. Бедно жила, но мне в помощи не отказала. Вся её семья сгинула: муж ещё по молодости её кинул, сыновья в бою пали, а дочери в рабство попали.

Вот бабулька и коротала век в одиночестве, не веря в то, что кто-то из её дочек ещё ходит по белу свету.

Вообще от деревни мало что осталось — несколько покосившихся домиков, пустых. Некогда пышные поля заросли травою, а кое-где даже насеялись деревца. Жила бабулька тем, что рядом с домом вырастит, поскольку в поле работать у неё силёнок уж не было.

Меня приняла как родную, за что была ей признательна. Мы особо о моей прошлой жизни не говаривали. Она сказала, коль бегу, значит, есть от чего.

Стали мы вместе жить. Я помогала ей по хозяйству, а также ткала, пряла да вышивала. После собрали урожай, подготовились к холодам. Дров наносили. Я даже рубить их научилась. Довольствовались хворостом да теми деревьями, что уже сами не держались на земле.

И вот, как-то раз уже поздней осенью, бабулька примчалась домой, не смотря на возраст, да стала меня на подмогу звать. Толком ничего сказать не может, машет руками, а после схватила меня за руку да потянула в сторону леса.

Пришли мы на бурелом. Я ей, мол, что, дров нарубить? А она стала листья разрывать. Ну, думаю, что там она нашла интересного? Верить в то, что она умом тронулась, не хотелось.

Оказалось, что спрятан там был мужчина, со стрелою в плече. Лицо было всё в крови, испещрено ранами, как и тело, напоминавшее кровавое месиво. У меня аж ноги от вида подкосились.

— Потом сознание терять будешь! Сейчас хватай его за ноги, да потащили!

Делать нечего, неужели старушку обреку саму перетаскивать этого здоровенного мужика? Он ещё жив был. Домой вдвоём притащили, стали за ним ухаживать.

Интересно, кто он? Пострадал явно от людей, ведь раны были нанесены режущим оружием. Пару стрел из него вытащили. Старушка, оказалось, неплохо в лекарском деле понимала. Нашла старые запасы трав, отварами из которых и промывали раны, да давали ему пить. А вот шить мужика меня бабушка заставила, мол, я молодая, глаз у меня лучше видит. А что плохо мне, так всё потом... Сперва дело!

Пришлось из бабушкиных запасов ткани шить ему одежду новую, ведь старая была в лохмотья изодрана.

Долго его выхаживали. Несколько месяцев. То одна рана загноится, то другая. А старушка радуется.

— Молодой совсем, будет тебе муженёк на подспорье.

— Матушка, какой муж, вы о чём?

— Не всё ж мне век коротать.

— Э, я так не согласна. Меня кинуть на потеху какому-то мужику собираетесь?

— Дура ты, девка, хоть и вдова. Молодая ещё, замуж пора.

Я спорить не стала. Всё одно, скорее всего, не жилец он.

А бабушка сама его не трогает, только рассказывает, как за ним ухаживать, всё меня гоняет да учит. Мне кажется, или она решила что больной ей нужен, чтобы опыт свой передать?

А той же зимой, бабулька померла. Похоронила я её в мёрзлой земле, оттащила как раз в то место, где мужика нашли, сама в сани впряглась, зарыла листьями да снегом.

Мужик, же на удивлении, не отдал концы. Понемногу после её смерти пошёл на поправку, а ещё через месяц, стал вставать, по хозяйству помогать. Лицо только обезображено было. Тут уж поделать ничего не смогли, как со старушкой ни старались. Да молчал всё. Да я уж привыкла ему раны обрабатывать каждое утро и вечер.

А спал он на лавке, я — на печи.

Раз спускаюсь среди ночи, а он стоит возле окна в лунном свете. Сильный такой, красивый, если не видеть лица.

— Кого выглядываешь? — спрашиваю, подойдя сзади.

Не ожидал, вздрогнул. Значит, тоже скрывается. Подошла к нему. Так остро ощутила одиночество. Сильно захотелось, чтоб меня приголубили, обняли и просто любили. Подошла к нему, а он стоит и внимательно глядит в окошко. А я провожу по его сильным оголённым плечам, покрытых рубцами. Странно, но это так притягательно. Слышу, как его дыхание учащается.

Он разворачивается ко мне, и бережно на стан руки кладёт.

А я завязки на сорочке развязываю. Намёк он понял, тут же оголил мне грудь. Провёл шершавой мозолистой ладонью по ней, а после снял сорочку с плеч, скидывая её целиком. Распустил мои волосы.

А после в губы впился. Его движения были нетерпеливы и несколько грубоваты. Я же сама на портках развязала шнурок, лишая его последней одежды. Да что я творю? Сама на мужика вешаюсь. Но как же я хочу этого! Ощутить его внутри себя! Внизу живота разливался жар. Он отстранился, словно любуясь мною, вновь провёл по телу рукою, заставляя желать его ещё больше. Не томи!

Вошёл он в меня довольно быстро и резко, что я даже вскрикнула. Он остановился, а потом стал двигаться потихоньку, наращивая скорость. Боги, неужели я так долго скучала по этим ощущениям? Я дрожала в его объятиях, извивалась и отдавалась целиком и без остатка.

Проснулась я от того, что всё тело ломило и было холодно. Обнаружила себя на столе, голую. Рядом моего больного, тоже голого, и затухающую печку. Быстро вскочила и стала суетиться, подкидывая дров. Одеваться было некогда, нельзя было позволить очагу затухнуть. Всё ж зима на дворе.

Стоило мне подняться возле печи, как на бока легли шершавые руки. О... По телу разлился жар. А я ведь в чём мать родила... Он наклонил меня чуть вперёд и тут же вошёл сзади. Я издала стон.

И он заскользил руками по груди, ритмично ударяясь о меня. А потом выскользнул, так и не доведя до пика ни себя, ни меня, развернул лицом к себе и приподнял, насаживая на себя. Прижал меня к печи спиной, продолжая двигаться. А потом вновь почти довёл до исступления и выскользнул. Зачем он дразнит и меня и себя?

Развернулся и пошёл к лавке. Сел на неё, приглашая к себе. И я пошла. Сама нанизалась, а он откинул мои волосы и целовал шею, ушки, щекоча бородкой кожу. На этот раз я получила удовлетворение и положила голову ему на плечо. Тогда он снял меня с себя, уложил на стол и вновь вошёл, заканчивая начатое. После чего уже обессилел. Он улыбался, и я, на удивление, тоже. Я нежно проводила по его изувеченному лицу. Интересно, был ли он раньше красив? Но сейчас я видела лишь его кажется серые глаза, любующиеся мною, и губы, ещё так недавно ласкающие меня. По телу разливалась нежность. Вот ничего мне не надо, кроме как жить вот тут с ним, растить детишек, чтобы обо мне заботились, ласкали, желали.

Время бежало. Зима заканчивалась. Как-то он перехватил меня на дворе и обнял.

— Доброе утречко. Я ведь даже не знаю, как тебя звать.

Он в ответ пожал плечами.

— Что с тобой, почему не можешь говорить?

Он попытался что-то сказать, но зашёлся кашлем.

— Не надо. Ты ведь меня слышишь и понимаешь.

Кивнул.

— А писать можешь?

Вновь согласился. Взял веточку хвороста, что вместе с дровами под навесом лежал, и стал писать на снегу.

"Я люблю тебя, Рыжик".

Мне было приятно, честное слово, но откуда он узнал, как меня звать? Я озвучила свои сомнения.

"Матушка тебя так называла".

Понятно. Точно, он ведь застал ещё живую старушку.

— А как тебя звать?

Он пожал плечами.

— Не хочешь говорить или не знаешь?

"Не помню. Но опасность из леса исходит, я чую."

— Хочешь, дам тебе новое имя? — решила повернуть разговор в другое русло, дабы не тревожить его израненную душу.

Кивнул. А я стала думать. Как же его назвать? Какой у него образ? Безобразный. Но так называть точно не стоит, если я не хочу его обидеть. Высокий, сильный. Но и с медведем не соотносится. А может стоит ему никогда не вспоминать прошлое и жить настоящим и радоваться каждому прожитому дню?

— Как тебе Радей?

Расплылся в улыбке. Ну вот и славненько.

Я суетилась по хозяйству, а он найденным в погребе поручьем* чинил инвентарь и что-то мастерил(прим. авт. поручье* — ручной инструмент на Руси). Я привыкала к нему, и он мне всё больше нравился. А что — трудолюбивый, не лежебока, подспорье мне в хозяйстве. Права была старушка, неплохой муж мне будет. И в одиночестве жить я просто боялась. Да и не ровно к нему дышу. Спали мы теперь вместе, на печи. Днём я пряла, ткала, шила, готовила еду, пока он чинил избу, беря годные доски да брёвна из других развалившихся домиков, а иногда и в лес ходил, рубил живые деревья. А у меня сердце каждый раз не на месте было из-за его отлучек. Правда, всегда показывал, что в лес идёт и всегда возвращался. А с восходом солнца начинались наши игры.

Интересно, а если я понесу? Что тогда? Мы ведь живём даже не поженившись. Хотя, уж не один месяц живём, а я пока так и не понесла. Может я бесплодна? Ведь и со Светозаром не отяжелела. Не хотелось об этом думать. Поэтому гнала такие мысли.

Однажды, уже весною, как сошёл первый снег, он пропал. Как же так? Неужели он бросил меня одну. Я была согласна просто быть с ним, даже без заключения союза. Неужели он сбежал? Пропали и мои вышивки, и его поделки. Зачем взял? Обида поселилась во мне.

Странно было то, что сейчас я даже не одиночество ощущала. Мне было так плохо, хотелось просто волком выть. Неужели, я полюбила его, а он предал? Не хотелось в это верить. А что если он почуял опасность и ушёл, чтобы не накликать на меня беду? Хотя нет, оставить меня тут одну, было не лучшей мыслью. Тогда что? С ним могло что-то случиться? Я отогнала мысли и чувства. Лучше думать, что он меня бросил, вспомнив своё прошлое. Может, у него там жена, детишек возок. Заперла чувства в своём сердце, буду жить дальше. Жизнь ведь продолжается.

Он явился через седмицу, привёл лошадь, запряжённую в телегу, полную вещей. Достал плуг, впряг в лошадь и пошёл пахать поле.