— Слушай, холодно что... — Сёмка как-то вдруг, сразу, почувствовал, что погода стоит отнюдь не летняя. С воды тянет ощутимо холодным ветерком, и Светкина дрожь вызвана, пожалуй, не нервами, девочке просто холодно. — Давай я тебе толстовку дам, вон, ты совсем замёрзла...

— Спасибо, Сём! — девочка отлепилась от Сёмкиной руки и принялась натягивать толстовку. Нет, всё-таки она нервничала — вон, и в рукава попадает не сразу... Ожидая, пока спутница разберётся со своим туалетом, мальчик порылся в рюкзаке. Так, что там у нас? Учебники — информатика, ОБЖ, география... так, ещё история. Пенал, пластиковая коробочка с бутербродами и глазированными сырками — мама всегда давала Сёмке завтрак с собой, чтобы не приходилось толкаться в очереди в буфете. Планшет? Сёмка и сам забыл, когда засунул девайс в рюкзак — обычно он старался не таскать его в школу, вполне разделяя ироническое отношение дяди Вити к повальному увлечению одноклассников всякого роджа гаджетами. Сунул, между прочим, не просто так — собирался поснимать репетицию, и забыл. Ну ничего — теперь вот нашлась натура поинтереснее...

Сёмка шагнул поближе к краю пирса, к здоровенной металлической тумбе, похожей на гриб лисичку — только многократно увеличенный, и не рыжий, а чёрно-чугунный — лишь кое-где тронутый яркими пятнышками ржавчины. Включил видеосъемку — и поймал в рамку экрана силуэт крейсера. Как бишь называл его Задрыга — "Диана", кажется?

— Снимаешь, да? Думаешь, сможем дома показать? Сень, мы ведь вернёмся, да?

Светка надела толстовку и теперь зябко куталась в чересчур длинные рукава. Она была заметно ниже своего спутника — голова на тонкой шейке смешно торчала из воротника толстовки. Вид у девочки был жалкий и одновременно трогательный — как у нахохлившегося на осеннем ветру птенца.

Сёмка медленно обвёл объективом планшета гавань, снова задержался на "Диане", потом, схватил камерой дымящие у далёкого берега корабли. Потом перевёл объектив на берег, прошёлся вдоль линии сопок, набережной, пакгаузов. Что-то неловимо знакомое было в этом пейзаже, будто он уже видел нечто подобное. Вот только где? Потом вспомним...

И он запихнул планшет обратно в рюкзак.

Ладно, пошли, а то вон, офицер этот на нас как-то странно косится! Может, заметил, что я снимаю, а у них это не положено?

— Не! — помотала головой Светка. — Я видела в Музее техники тогдашние фотокамеры: они большие, как... как пылесос наверное! И с такими чёрными гармошками. Ну ни чуточки не похоже на твой планшет!

— А что же он тогда на нас пялится? — не сдавался Сёмка. — Смотри вон, как уставился — прям глаз не отводит!

Ладно, пошли. — согласилась девочка. — Да и дует здесь сильно, я вся замёрзла. Ноги, вон, заледенели совсем...

Сёмка вдруг хлопнул себя по лбу:

— Точно, ноги! Слушай, я всё понял! Видела, как он на них уставился?

-А что у меня не так с ногами? — с подозрением спросила девочка и принялась, было, вертеться, осматриваясь.

— Да стой ты! — зашипел мальчик. — Сама же говорила — в каком мы году?

— В четвёртом, тысяча девятьсот. Ну и что? Сём, я не понимаю...

— А то, что тогда.. то есть сейчас женщины сплошь носят длинные юбки! До самой земли — как в фильме "Статский советник, помнишь? А если из под юбки хотя бы лодыжка видна — это считается неприличным, поняла? А у тебя — вон, даже колени....

Светка недоумённо посмотрела на мальчика и вдруг стремительно покраснела. И стала немедленно озираться -затравленно, беспомощно.

"Осознала. — сообразил Сёмка. — А я тоже хорош — нет чтобы как-то помягче, и вообще потом... как бы сейчас в слёзы не ударилась! Хотя, подумаешь — чего тут такого? Небось, у нас, летом, и не такое носит..."

Девочка, точно, чуть не плакала — она мёртвой хваткой вцепилась в рукав Сёмкиного пиджака и теперь упорно тащила его прочь — подальше от иронически усмехавшегося (никаких сомнений!) офицера, подальше от открытого пространства, от людей вообще.

Вдали снова ухнуло и над головой опять пропели дальними перелётами снаряды с японских броненосцев. Грохнуло — близко, дребезжаще, рассыпчато; над крышами недалёких дощатых сараев поднялся чёрный гривастый столб близкого разрыва. Светка, однако, не обращала обстрел никакого внимания — ей владело единственное желание: убежать, скрыться от позора, а уж там....

Сёмка тяжко вздохнул и поплёлся за спутницей. Вот уж действительно — свяжись с девчонками...

До сараев они добрались — и тут же об этом пожалели. Навстречу, из узких, заваленных всяким хламом проходов, побежали люди — почти все перепуганные, в испачканной, очень бедной одежде; много женщин. Многие кричали, на глазах Сёмки двое проволокли под руки перемазанного кровью молодого парня. Раненый мотал головой и охал: "Полехше, дорогие, родимые... помру!" перемежая жалобы чёрной матерной бранью. Бежали денщины; все, как одна, с головами подвязанными платками, многие — с корзинами, тряпичными кульками. Мелькали лица китайцев; то тут, то там виднелись лохматые папахи солдат. Их Сёмка распознал по шинелям.

Укрываясь от хлынувшего навстречу людского потока, они со Светкой прижались к дощатой стене, пытаясь пропустить мимо бегущих в панике обывателей.

Снова бухнул взрыв, на этот раз — намного ближе. Сёмка ощутил, как дрогнула под ношами земля; зазвенели разбитые стёкла, но звон перекрыл многоголовый вой толпы. Особо громко, заполошно разносились женские голоса; Светка, думать уже забывшая о не соответствующей местным понятиям о приличиях юбке, только тихо скулила, намертво вцепившись в бицепс своего спутника. На Сёмку налетел мужичонка в коротком, топорщащемся по краям клочками овчины жилете; под мышкой мужичонка волок здоровенную амбарную книгу в картонном переплёте, а другой — размахивал массивными конторскими счётами.

— Последний день настал! — орал мужичонка. — Всем нам погибель назначена, потому — господа бога прогневили! Говорили, предупреждали святые старцы, а мы, неразумные...

В чём провинилась эта толпа перед непонятными "святыми старцами" Сёмка так и не узнал — владельца счётов и амбарной книги унесло толпой, а за сараями снова солидно бабахнуло. На фоне узкой полоски неба, между железными корявыми крышами, пролетели, медленно вращаясь, какие-то обломки.

Толпа взвыла в голос. Ребят чуть не смяло — Сёмка, изо все сил упираясь в разгорячённые тела, пытался оградить девочку от панической ярости перепуганных людей, и вдруг...

— Осторожно, мальчик! Вы мне так руку сломаете! Право же, как медведь, разве так можно?

Сёмка от неожиданности отшатнулся, спиной впечатывая несчастную Светку в стену сарая. Перед ними стояла невысокая девочка — скорее, уже девушка, — в темно, зелёном, бутылочного цвета пальто со смешной накидкой на плечах — их той же ткани. Ярко-рыжие волосы девушки растрепались; шляпку или иной головной убор она, видимо, потеряла в давке. На шее рыжеволосой незнакомки алела свежая царапина; в руке она держала стопку книг и тетрадей, стянутых ремешком.

— Что же вы смотрите? — возмутилась незнакомка, отшатываясь от несущегося прямо на неё детины в разодранном от самого плеча пиджаке. Для этого ей пришлось буквально впечататься в грудь Сёмке. — Сделайте что нибудь, вы же мужчина!

Грохнуло в очередной раз — да так, что с крыши на голову ребятам посыпался мусор. Улица мигом опустела; люди, бежавшие от разрывов, вырвались из лабиринта между сараями, и теперь крики доносились оттуда, со стороны пристани.

— Да не стойте де вы столбом! — рыжая освободилась из объятий Сёмки — мальчик и не заметил, когда успел прижать случайную встречную к груди, — Смотрите, вы совсем затоптали вашу даму, носорог вы эдакий!

"Теперь ещё и носорог... — отрешённо подумал Сёмка, потирая грудь, чувствительно ушибленную острыми уголками книг. — Интересно, дальше она меня гоблином назовёт, или мамонтом?" Но — виду не подал, обернулся к Светке — та готова была уже лишиться чувств от ужаса.

— Ну-ну, дорогуша, ничего страшного, всё уже позади. — заворковала незнакомка. — Давайте вернёмся в школу. Скоро Казимир должен за мной прийти — это денщик папин, — он нас домой, на Тигровку отведёт... Ну а вы всё столбом стоите? — прикрикнула рыжая на Сёмку уже разгневанно. — И возьмите же, наконец, у меня книги, вот ведь какой бестолковый, право слово!

И чуть ли не швырнула мальчику свою ношу, бережно подхватывая обмякшую Светку под локти.

— Топольская, Галина Анатольевна. Можно просто Галина, не до церемоний. Ну, ну, голубушка, не надо... — это уже Светке, — ...вот всё и прошло! —

Сёмкина спутница шумно всхлипнула, втягивая воздух, посмотрела по сторонам — и вдруг неудержимо разрыдалась на плече новой знакомой.

-... а когда в Новом городе стали падать снаряды — в гимназии поднялась паника. Один разорвался совсем рядом, и одну из гимназисток поранило осколком стекла. Тогда я выскочила на улицу и побежала куда глаза глядят — очень уж страшно было...

А вы здесь ещё и учитесь? Удивилась Светка. Она совсем уже отошла от потрясения, вызванного встречей с перепуганной толпой — щёчки порозовели, девочка бодро оглядывалась по сторонам, не забывая расспрашивать рыжую Галину. "Вон, и о слишком короткой юбке и думать забыли — подумал Сёмка". Хотя — их спутница нет-нет, да и покосится на слишком уж экстравагантный наяд новой знакомой...

— Мы приехали в Артур меньше года назад, — продолжала девушка. Наш папа — штабс-капитан Топольский, Анатолий Александрович; попросился сюда по собственному желанию, потому что у нас, в Екатеринославе, сильно поговаривали о войне. Вот папа и вызвался защищать эти края! Видели бы вы, как его провожали! Папа вместе со своей ротой прошёл через весь город с оркестром; на вокзале были открыты царские покои, вся знать города и старшие офицеры — все собрались! Проводы были с шампанским — а когда поезд двинулся, играла музыка и рота солдат кричала "Ура!" Так — что стёкла в здании вокзального дебаркадера чуть не повылетали! — с удовольствием добавила Галина. Видно было, что она не на шутку гордится своим отцом.

— А вы сразу с ним приехали? — уточнил Сёмка — скорее из вежливости. Его так и тянуло достать планшет и снимать, снимать, снимать... Вон, проскакали по улице несколько верхоконных — с первого взгляда ясно, что казаки. Мохнатые папахи, лампасы на штанах, сабли — или шашки? — побрякивают о стремена. Лошади невысокие, все в тёмных пятнах пота; острый его запах шибанул в ноздри ребят, когда кавалькада пронеслась мимо.

А дальше — китаец в синей робе и смешной плоской шапочке; бежит трусцой, впрягшись, вместо лошади, в тонкие оглобли легонькой коляски. Седок — тучный офицер в белом кителе; сидит напряжённо, одной рукой вцепившись в низкий бортик, а другой придерживает зажатую между коленей саблю.

Когда рикша с седоком миновали ребят, офицер слегка приподнял фуражку, приветствуя Галину. Та на ходу слегка присела, отвечая на этот знак внимания.

— Капитан Биденко — пояснила девушка. — Папин сослуживец по Седьмой Восточно-сибирской стрелковой дивизии генерала Кондратенко, Романа Исидоровича. У него ещё дочка, Ниночка — моих лет. Мы с ней вместе танцевали, когда в честь нашего прибытия устроили бал в полковом собрании. Сёстры-то мои ещё маленькие, а мы с Ниночкой, да Вера Скрыдль — вот и все барышни...

Сёмка проводил рикшу взглядом. Что-то подобное он не раз видел по телевизору — только там возчики не бегали на своих двоих, а крутили педали велосипедов. Такие "велорикши" появились даже в центре Москвы и на ВДНХ — только там мускульной силе "рикш" помогали ещё и электромоторы.

— А приехали мы — нет, не сразу. — Галина вспомнила о Сёмкином вопросе. Сначала мы с мамой и сестрёнками — Лёлей и Ларочкой — остались в Екатеринославе; но папа так хорошо отзывался о Порт-Артуре в письмах, что мама, наконец, собралась ехать. Совсем мы решились, когда узнали, что здесь тоже есть хорошая гимназия — и меня даже пообещали принять во второй класс без экзаменов!

Сёмка хотел, было, переспросить, почему только во второй; на вид рыжей гимназистке было никак не меньше лет, чем им самим — то есть, 13, а то и все 14 — но не стал. Кто их знает, в каком возрасте у них тут в гимназии принимают?..

— Вот и приехали! — фыркнула совсем уже успокоившаяся Светка. — Угодили прямо на войну! Наверное, мама-то теперь убивается, отца пилит, что он вас сюда затащил?

Галина даже фыркнула от возмущения:

— Что вы такое говорите, Светлана! — попеняла она девочке. — Мы же — дочери офицера, а мама с папой где только не побывала, прежде чем его перевели в Екатеринослав! Такая уж у нас планида — следовать за папенькой туда, где он несёт службу!

— Да ведь и вы, — продолжала девочка, — вы ведь тоже со своими родителями приехали сюда из России, верно? Где вы раньше жили — в Москве, в Петербурге?

В Москве — машинально ответила Светка. Но мы туда совсем недавно, с Сахалина...

Брови рыжей гимназистки удивлённо приподнялись.

— То есть — вы сначала из этих краёв в Москву, и сразу же — назад, да ещё и в Артур? Тогда я вас понимаю — непросто, наверное, вот так, через всю страну мотаться туда-сюда! Мы вот с какими трудами добирались из Екатеринослава до Читы...

И девушка немедленно поведала попутчикам о том, как они с матерью, и ещё с двумя девочками — четырнадцатилетней Верочкой и девятилетней Варей, дочерьми инженера Шварца, пересекли на поезде всю Российскую Империю — от Малороссийского Екатеринослава до самого тихого океана. И хоть дороге женщин сопровождал денщик Казимир — тот самый, которого и дожидалась сейчас Галина, — и присланный инженером Шварцем человек, в пути всё равно было очень непросто. В Иркутске, в привокзальной гостинице, где больше двух суток пришлось ждать пересадки, они чуть не угорели. Казимир с Алексеем (так звали присланного Шварцем человека) лежали как мертвые; замок на двери, как назло, заело, и если бы не морозный воздух из распахнутого окна — всё могло окончиться весьма печально.

Отдельно Галина поведала, как тяжело было переезжать на санях по замёрзшему Байкалу — Сёмка с удивлением узнал, что железная дорога, оказывается, не огибала озеро, и пассажирам — как и грузам — приходилось преодолевать его на санях или в тёплое время, по воде, на пароме. Галина и её спутницы так замёрзли в пути, что не могли сами вылезть из саней и плакали от боли, когда их отогревали на станции, на другой стороне Байкала...

Но зато — как их принимали папа со своими товарищами по полку уже здесь, в Артуре! И какой хорошей оказалась новая гимназия! Галине понравилось решительно всё — и внимательное и ласковое отношение учителей, и огромный, светлый класс, в котором оказалось всего-навсего восемь парт и столько же учениц. Всякий раз девочку забирал из школы Казимир, к которому она уже успела привыкнуть во время долгого пути из России.

Идиллия, увы, продолжалась недолго — на третье или четвертое утро после первого учебного дня, новая гимназистка проснулась ночью от ужасного грохота. Девочка хотела было встать, но потом решила, что это — всего лишь гроза, а что она случилась посреди зимы — так мало ли что здесь, в самом Китае бывает? Гадина закрыла уши подушкой и уснула — и лишь утром мама сказала ей, что на эскадре была "учебная тревога" и что папа ночью ушел, позабыв вложить в кобуру револьвер.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓