Робин Гуд: дорога к престолу

— Значит так, сержант Скателок! — тот моментально вытягивается. — Во-первых, не ограбить, а собрать дорожный налог в пользу революции. Во-вторых, что это ты понимаешь под 'и вообще'?

— Так точно, собрать дорожный налог!

А дисциплину я в них, все-таки, вколотил! Ну-ну... Но не успеваю я как следует порадоваться, как глаза Скателока маслянеют, и он игриво добавляет:

— Так это... Там же девки с ними... и бабы молодые... И пожечь евреев доброму христианину куда как пристало...

— Чего?! — перед глазами встали фотографии Бабьего Яра. — Чего-чего?!!

— Ваше высочество, — вступает в беседу мой многомудрый тесть. — Уверяю вас, что причин для тревоги нет. Никто не осудит вас, если ваши воины слегка позабавятся с еврейками да и...

— Где?!! — заорал я, вскакивая на ноги. — Где ты видел этих евреев?!!

Ошарашенный Скателок не смог ответить, лишь, выпучив глаза, молча ткнул куда-то в неопределенном направлении.

— Покажешь?! — яростное кивание головой. — Коней! Джон! За мной!

И много через полчаса, мы вылетели на дорогу, где и разворачивалось действо...

Энгельрик, похохатывая, лез за корсаж платья яростно вырывавшейся черноволосой смуглой девушке, которую держали за руки двое бойцов из его взвода. Еще одна женщина, в темном платье дико визжала, лежа на спине в телеге. И было от чего: трое стрелков задрали ей на голову подол и теперь пытались растянуть в стороны ноги, которая она стиснула в отчаянной попытке защититься от насильников.

Основная часть взвода держала на прицеле слуг и возниц, среди которых испуганно жались еще несколько женщин, а группа в полдесятка бойцов во главе с ефрейтором Белоручкой развела костер, и теперь пыталась затащить в огонь ноги хрипящего старика в одежде черного бархата. Бедняга пробовал упираться, но один из воинов очень грамотно ткнул его тупым концом копья под дых, тот обмяк, но тут же рванулся с удвоенной силой — его ноги оказались в огне...

— А-атставить! Прекратить, мать вашу хребтом через колено!

Энгельрик мгновенно отпустил девицу, Белоручка с присными — старика, но насильники возле телеги замешкались, за что один из них и огреб мечом плашмя по заднице, и над дорогой взлетел недоуменный рев:

— А-а! Роби... то есть, ваше высочество, за что?!!

— За что?! — я соскочил с коня и подошел к нему вплотную. — Ах ты, фашик недоделанный!

Кулак, всаженный в 'солнышко', отправил любопытного в глубокий нокаут.

— Кто-то еще что-то хочет спросить? — вопросил я максимально грозно, и повернулся к пострадавшим, в полной уверенности, что желающих не будет...

Но я ошибся. Первым решился Энгельс:

— Ваше высочество, а чего случилось-то?

— Энгельс, я ведь, вроде объяснял, — начал я сладким голосом, — что мы не грабим, и а взимаем налоги. И людей приказывал попросту не обижать, нет?..

Уловив оттенки, Джон шагнул ко мне поближе и поудобнее перехватил свой пелиакс. Это произвело обычное действие: строй чуть попятился...

— Так я предупреждал или нет?

— Предупреждал, — странно, но Энгельс не выглядел напуганным. Скорее — удивленным... — Но ведь это-то — евреи!..

— И что? Еврей — не человек, что ли?

— Так они же Христа распяли! — в голосе Энгельса зазвучал праведный гнев. — Деньги в рост дают, а потом грабят почище любого разбойника!

Я оглядываюсь. Старик успел подняться на ноги и теперь обнимал девушек, словно пытаясь закрыть их своим телом. Ткнув в него пальцем, я грозно рявкнул:

— Кто распял Христа? Этот? Он конечно старик, но когда распинали Христа, его еще и на свете не было. Или, может, кто-то из этих девчонок его распял? А на сиськах ты не иначе как гвозди для распятия искал? Вот видела бы Алька, чем ты тут занимаешься...

От последнего Энгельрик слегка побледнел и прошептал, подойдя поближе:

— Ромэйн, я прошу тебя хранить молчание... Зачем ей знать?..

— Ага, то есть мозгов у тебя хватает, чтобы понять, что непотребство творишь, а вот тормозов нет, так выходит?

Энгельс глубоко задумался, пытаясь сообразить: что такое 'тормоза' и где они у человека находятся, а я тем временем обратился к взводу:

— Вы, сука, чего творите, муфлоны?! Молчать, уроды, я спрашиваю! Чего они вам сделали, чтобы так себя вести?! Козлы, млять!

Взвод всем своим видом выразил полное раскаяние. Несколько воинов на всякий случай опустились на колени.

— Значит так, дебилоиды: всем — три наряда вне очереди! Ефрейторам — трое суток ареста! Сержантам — пять! Энгельс — получишь отдельно. Вопросы?!

И снова я не ожидал вопросов. И снова ошибся...

— Ваше высочество, — робкий голос из строя. — А евреев... только этих нельзя, или вообще?..

— Вообще потому, что...

— ...Нет ни эллина, ни иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос!

Во! Епископ Адипатус! Удивительно вовремя, честное слово! А то я бы сейчас им тут долго проповедь читал. Еще, глядишь, и Джону пришлось бы вмешаться...

Святой отец тем временем подходит к перепуганным евреям:

— Готовы ли вы немедленно принять святое крещение и отринуть свои заблуждения? — вопрошает он утробным басом.

Несчастные сжимаются еще сильнее и смотрят на него как крысы на гадюку. Но старик вдруг отчаянно шагает вперед:

— Нет! — каркает он. — Нет, не отречемся мы от веры своей и отцов своих, ибо...

Что 'ибо', остается мне неизвестным, потому что брат Тук удовлетворенно кивает:

— Ну и пес с вами! — сообщает он. — Не хотите — не надо! За это — по марке с каждого, и катитесь! — Тут он спохватывается и добавляет, — После того, как налог заплатите, само собой...

А еще через полчаса я тепло прощался с купцом Исааком, его двумя дочерьми и многочисленной родней. Старик все порывался поцеловать мне руку, и путано объяснял, что я всегда могу на него рассчитывать, особенно, если понадобится занять денег или собрать сведения о противнике...

— Вся наша община поможет вам, ваше высочество — он чуть не плачет от избытка чувств. — Наш народ гонят все, а чем мы провинились перед другими людьми? Тем, что верим в истинного бога?..

— Слушай, Исаак. Мне недосуг вступать с тобой в споры о боге, да и желания большого тоже не имеется. Но вот что могу пообещать твердо: верьте, во что хотите — хоть в черта лысого! — никто вас не тронет! Я сказал!

— Ага, — рядом возникает фриар Тук. — Пошлину платите — и верьте на здоровьечко! Только платите...

...С тех пор Исаак регулярно поставлял нам провиант по не самой дорогой цене. Дважды он привез приличные партии оружия, в том числе — полторы сотни отличных валлийских луков; а один раз предупредил о приближении вражеского отряда. Причем сведения были настолько полными, что еще до встречи с противником я знал имена командира отряда, всех его рыцарей, всех оруженосцев, пажей и герольдов, и даже — некоторых пехотинцев...

— ...Ладно, святоша, будет тебе бочонок. И олений бок в придачу. Излагай...

Отец Тук усаживается поудобнее, жестом предлагает мне присоединиться к нему и начинает:

— Тебе, Высочество, надо больше к слову божьему обращаться. Христос — он добрый был и справедливый. Как и ты хотел, чтобы зря никого не обижали. Так что ты всем скажи: ты — за царство божье на земле воюешь. А я, сирый, — он тяжело вздыхает, — рядом стоять стану, и как только почувствую, что надо — так враз тебе из писания святого что-нибудь и добавлю...

Он переводит дух, сдвигает свою тиару на бок и продолжает:

— Это все просто: к церкви — матери нашей возвращаемся. Всем говори: за Христа идем, за то, чему он учил, а не эти... — он делает неприличный жест, — в сутанах!..

...После того, как отец Тук закончил и отправился за своей честно заработанной наградой, мне осталось только почесать в затылке и выдохнуть. Да-а-а, уж... Да-а-а-а, уж!..

Папаша Тук предлагал, ни много ни мало — создать эдакую... секту?.. церковь?.. религию?.. Больше всего, к тому, что он предлагал, подошло бы слово 'партия'! И ведь как все подвел, собака, демократ христианский! Значит: землю всю — королю, потому как земля — божье творение, и людям владеть ею не пристало. Крестьянам выдавать наделы в бессрочное пользование, и чтобы они все вместе все делали — ни дать, ни взять: колхозы! А рыцаря к ним — на кормление и общее руководство. Сдохнуть можно! Вот так, походя, этот толстый пьянчуга социализм изобрел, и никуда от этого не деться. И работать оно будет куда как классно! Ай да Тук, ай да сукин сын!..

Тем же вечером на совете я изложил принципы 'Туковизма-Ленинизма' своим сподвижникам. Сперва они ничего не поняли, да и не мудрено: поддатый замполит все время лез со своими цитатами из библии, наводя тень на и без того темный плетень. Потом, после повторения изложенного материала, бароны взбеленились: как так?! Им что же: ни хрена не достанется?! Но после третьего раза, с помощью особо продвинутых экономистов типа моего тестя и сэра Роберта Ли — папаши Энгельрика, они наконец поняли: будешь служить — будет все! И даже еще больше, потому как — по канонам веры...

Утром мои рыцари, окончательно разобравшиеся в ситуации, явились ко мне с подтверждением покорности, горя желанием как можно скорее стать 'председателями колхозов' и 'директорами совхозов', когда неожиданно в лагере поднялась тревога, а потом...

Мы с Машей сидим на здоровенном парном кресле, стоящем на возвышении. Чуть ниже нас: папаша Тук, тестюшка Мурдах, несколько баронов, Энгельрик и Статли. Дальше толпятся сержанты и ефрейторы и все вместе пялятся на человека, гордо входящего в шатер.

На вид ему лет сорок пять. Здоровенный такой бычара, с хмурой мордой и еще более хмурым взглядом. Перед ним шествуют два герольда — парни в костюмах, сшитых словно бы из разноцветных лоскутков. В руках они тащат длинные трубы с флажками, в которые время от времени трубят, производя дикую какофонию. А вслед за хмурым — человек пять баронов, если судить по доспехам. Подойдя поближе, герольды трубят в последний раз, после чего суровый здоровяк медленно склоняет голову:

— Робер фон Гайавата де Каберне де ля Нопасаран граф Монте-Кристо! Уильям по прозванию Длинный Меч, третий граф Солсбери приветствует тебя!

Повисает пауза...

— И тебе привет, Ульям Длинный Меч, граф Солсбери! — выдаю я, наконец.

Интересно, мне встать, или ну его? В голове вихрем крутится сцена из фильма 'Иван Васильевич меняет профессию'. Ладно, обойдется без вставания: в крайнем случае решит, что я его презираю...

— Мой король, твой отец Ричард, прозванный Львиным Сердцем, моими руками вручает тебе свое послание и свое родительское благословение!

Он протягивает мне свиток со свисающими печатями, но так, что я либо должен встать и подойти к нему, либо подозвать его поближе... Ага...

— Приблизься, Уильям Длинный Меч, и передай мне... — Стоять! Чего он там ляпнул? 'Мой отец Ричард'?! 'Родительское благословение'?!! Та-ак... та-а-ак... Я сошел с ума.... Какая досада!..

Как бы в подтверждение моих мыслей аббат Тук громогласно рыгнул. Точно... Хана... Я — псих...

Глава 3

О промысле Божьем и вопросах престолонаследия

Быть королевой непросто. А королевой без короля и королевства — вдвойне... То есть и король, и королевство как бы есть, но что мне от того? Подозреваю, что даже сложись наши отношения с мужем удачнее, я бы и тогда была лишь бледной тенью за спиной всемогущей царственной свекрови. Она и сейчас не спускает с меня глаз — ведь жена короля, даже настолько ненужная как я, должна быть безупречна. Я давно привыкла к тому, что о любом моем шаге ей тут же может стать известно. Как говаривала моя нянюшка — и за кустом бывает чье-то ухо...

Я уже давно перестала искать тех людей, которые шпионят за мной по ее приказанию. Просто не доверяю никому. И стараюсь никого не приближать к себе, чтобы потом не разочаровываться. И в этом очень помогает тот образ жизни, который я веду — не лезу знатной родне на глаза, лишний раз не напоминаю о себе, да и свита моя столь мала, что не требует больших хлопот, и не оставляет после себя жутких сплетен. Правда, рядом совсем не осталось тех, кто отправился со мной из Наварры в то далекое путешествие семь лет назад... и это не добавляет мне радости. Но от явных соглядатаев Алиеноры я тоже, так или иначе, избавилась. Вот и получилось, что я — одна. Ну, что ж, за все приходится платить...

В моей жизни вообще набралось бы всего лишь несколько человек, которым я могла бы поверить. Это мои дорогие родители — но их уже нет на этом свете. Это мой любимый брат — но он остался там, в Наварре. Это Джоанна, давно ставшая мне не просто золовкой, а сестрой — но она тоже покинула меня. Это моя нянюшка, которая так хотела вырастить и моих детей, что даже отправилась со мной за тридевять земель — но она умерла, так и не дождавшись ни одного малыша. И это Юсуф, хотя я никому и никогда не призналась бы в этом. Но и он покинул этот мир...

...А в монастыре хорошо: тишина, покой, девичьи лица под покрывалами, аромат роз и пенье птиц... Чем не рай? Особенно если у тебя есть деньги и титул. Да, неплохая идея... Уж настоятельница-то из меня выйдет не хуже здешней. А, может, и лучше — раз уж настоящей королевы не вышло? Думаю, этот план мне удастся осуществить. И даже если свекрови или мужу это не понравится — а им это не понравится, я уверена — то смогут ли они противиться ...хм...промыслу Божьему? Если все правильно подать, то вряд ли. Да, Промыслу Божьему, и никак иначе. Ведь не просто так приходит в голову решение стать монахиней, это всем и каждому ясно.

О, как мне пришлась по сердцу эта мысль! Высокие монастырские стены дали бы мне ту свободу, которой у меня никогда не было. И закрыли бы меня от всего того, что причиняет мне боль.

И почему я раньше об этом не задумалась всерьез? И все надеялась, что смогу стать настоящей женой Ричарду и родить ему детей... А потом, поняв, что ничего этого не будет, считала, что вот так просто, сама своими руками не дам Ричарду возможности вступить в новый брак. Какие глупости! Да если бы ему понадобилось, я бы уже давно была в каком-нибудь самом дальнем монастыре, а то и вовсе на том свете...

Но именно в Ричарде мое спасение! Я ему нужна, и нужна обязательно в качестве жены, но — только на словах. Ведь только в этом случае ему не придется жениться снова, моему отважному супругу, которой предпочитает общество своих верных рыцарей брачному ложу. Но, может, и правда пришло время подумать о том, чтобы стать Христовой невестой?

И, как знать, может, я найду этим деньгам гораздо лучшее применение, если уж дойдет дело до продажи. И, может быть, этим богоугодным делом отмолю хоть часть его черных грехов...

Мысли мои унеслись далеко, и в мечтах Приют Святой Беренгарии уже возвышался среди эдемской долины, утопая в зарослях нестерпимо ароматных ярко-алых роз...

Но стук в дверь вернул меня на землю. Опять настоятельница, а лицо-то перепуганное куда больше прежнего.

— Ах, Ваше Величество — мать-аббатиса, того гляди, упадет в обморок — К вам снова гости...

Ох, как не люблю я таких непрошеных гостей! Ничего хорошего от их визитов ждать не приходится. И не принять не могу, и принимать не хочу. Да кто же там, в конце концов?