Я бабушке лукошко сунула, и к деду с разбегу. Он подхватил, закружил, прижал к себе крепко-крепко, а после держа меня на вытянутых руках сурово оглядел и пробормотал:

— Да какая ж с тебя девка-то? Дите еще, как есть дите.

— Пятнадцать ей, — напомнила бабушка, неся лукошко к столу.

— А я бы лет ну тринадцать дал максимум, — решил дедушка.

Я же болтала ногами и просто улыбалась — люблю их.

— Охотница моя, — деда на пол поставил, волосы на макушке растрепал. — Ну, рассказывай, как день прошел?

И я сидела с ними за столом, болтала ногами и уплетала блины с малиновым варением. А в окно светило заходящее солнышко, какая-та пчелка жужжала, пытаясь выбраться через стекло, мурлыкал Черныш, устроившись под моим стулом, улыбалась бабушка, кивал, слушая про то как я гоняла от Васьки дедушка и хорошо так было.

А потом в окно постучали, я глянула и увидела заплаканную Люську. Ну да, им сегодня тревожная ночь предстояла, плохо быть избранными, ой плохо. Вот так в вечер перед смотринами мыкаться бледным приведением, с двумя жрецами на хвосту, которые после пары самоубийств, избранных теперь в эту ночь одних не оставляли.

— Впусти, что уж, — грустно сказала бабушка.

Люська вошла бледная. И вот час назад была вся нормальная вроде, а сейчас солнце к закату и даже руки дрожат.

— Ну чего ты, — я открыла двери.

А Люська посмотрела на меня и прошипела.

— Змея ты подколодная, Амира. И мать твоя змея и ты!

От удивления я даже сказать не смогла. Люська слезы вытерла и добавила:

— Будь ты проклята!

Развернулась и пошатываясь, как дядь Заим когда напьется, ушла. А я стояла, смотрела ей вслед и понять ничего не могла.

— Забудь про нее, Амирочка, — бабушка обняла за плечи, в дом увела. — Просто забудь. Видимо одна девка завтра к демонам точно пойдет.

Забыть я не смогла. Еще немножко посидела с бабушкой и дедом, опосля попрощалась и убежала домой — ночь предстояла длинная, и мне нужно было поспать хоть немного.

* * *

Как стемнело, меня разбудил Сева — заводила деревенской компании малых, и мы побежали готовиться к завтрашнему дню.

Деревня гудела, не спал сегодня никто. Мужики из реки ил таскали, бабы рыбу потрошили, детишки готовили образы, а староста наш дядька Игнат руководил всем и сразу, и его зычный голос раздавался то здесь, то там. Мы же с ребятами в трепетном ожидании завтрашнего развлечения, обсуждали, кто в чем будет.

— У меня нарыв ооот такой будет! — хвастался Сева. — Во все лицо!

— А глядеть как будешь? — улыбнулась я.

— Э...э... злая ты, Амирка, — расстроился мальчик.

— О тебе забочусь, — пряча улыбку, заверила я.

Сева задумался, потом расцвел и заявил:

— На пол лица нарыв! Гнойный!

Ребятишки завистливо засопели, я же с трудом сдержала смех.

Обожаю день смотрин! Самый лучший праздник в году, и самый-самый веселый! Начинается он вот как сейчас — еще до полуночи, готовимся к нему вообще весь год, но тайно. Потому как если жрецы засекут... Но жрецы, как ни стараются, по жизни этот великий день пропускают, являясь уже к концу, когда дело сделано, избранные спасены, все пьют, гуляют и радуются жизни. А вот причина, по которой жрецы всегда праздник пропускают очень и очень проста...

— Амира! — крик папы заставил остановиться. — Ами-и-ира!

Замерев, я развернулась, сказала мелким 'у бабки догоню', и помчалась к отцу. Бежать было просто — по всей деревне огни горели, а улицы тут станут грязными и скользкими только под утро, потому как иначе ил впитается, и весь эффект пропадет.

Пробежав через половину деревни, я подбежала к деревенским старейшинам, среди которых возвышались рослые фигуры папы и старосты дядь Игната Михеича. В трех шагах от них остановилась, поклон поясной до земли отвесила (старость уважать надобно), и там стоять и осталась.

— Подойди, — важно сказал дед Всеслав, самый уважаемый старейшина.

А без слова его я приблизиться права не имею. Ну уж теперь, с позволения подошла, рядом с отцом встала, и так как занервничала немного, ранее то старцы к себе не звали, схватила отца за руку. Так оно как-то спокойнее было.

Папа мои пальцы сжал ободряюще, но первый не заговорил, не ему было слово держать.

— Дело у нас к тебе, — задумчиво начал Игнат Михеич, — про жрецов да нежелательность их присутствия слыхала небось?

Я закивала — как не слыхать? Необходимость усыпления жрецов и собственно процесс к которым это происходило, опосля демоновых смотрин обсуждала вся деревня. Весело обсуждала, с огоньком. Жрецы о том подозревали, и пытались препятствовать всеми силами — за три дня до смотрин не ели да не пили ничего, дабы сонную траву им в питье не подсунули. Ну да ничего, мы, безбашенские, индивиды крайне находчивые. Помнится года три назад, усыпительную траву подлили в воду купели. Жрецы перед сном сходили, помылись, молитвы демонам прочитали, да и спать легли... на сутки. Ох и злились же, ох и негодовали, особливо когда все девять заготовленных избранных оказались уже с деревенскими парнями повенчанными. Да, у нас с этим быстро — только демоны смылись, сразу священник на порог. А там стало быть парами построили да с пирком и за свадебку.

В прошлом году жрецы есть перестали за пять дней. Только воду и пили, и то — даже не из колодца, а вовсе из горного ручья. Безбашенские наши покручинились, покручинились, да спас всех деда Микола — взял горилку, на праздник заготовленную, в горах в засаду засел. И токмо жрецы на водопой пришатались (с голодухи они вообще едва на ногах держались), так он все и вылил прямо в ручей. Жрецы уклюкались с пары глотков... В результате мужикам пришлось волочить их до самого храма, где те благополучно проспали очередные смотрины.

В этом же году жрецы решили не пить, не есть, не спать — в молитвах провести всю ноченьку, чтобы узреть великих рогатых да могучих поутру, коим жизни свои даровали, да службу служили великую.

Вообще жрецов об этом никто не просил. И в деревеньку нашу их никто не звал, да только сатанисты Вериосские, ранее в черное рядившиеся, глаза черным подводившие, да губы темным мазавшие, как прознали, что есть в стране деревенька, в коей демоны себе невест отыскивают, так явились умертвиями непугаными. Ой и страху то навели — говорят все бабы деревенские, что разродиться не могли, вмиг ребятни на свет напроизводили. И такой ор в деревне стоял, что мужики от злости сатанистов похватали, да слова им такие сказывали 'Ежели еще раз, хоть разок, мы вас!..' Собственно это были все слова, но сатанисты усекли с первого взгляда. Поясно кланялись, черноту с лица смывали, да с тех пор в белое рядятся, бороды отпустили, ходят тихохонько, опосля и вовсе помогать по хозяйству стали. В общем, с сатанистами смирились, тем более что польза от них была — за избранными приглядывали, кто заболел лечить пытались, иной раз скотину искать в болотах помогали. А когда деревню заклинанием защиты накрыло, так и вовсе пользу принесли, торговцев приманили, рынок организовали на границе, его так и прозвали Торг Безбашенный. Да на рынке том водой проклятой торговали. Воду нашу покупали охотно, помогала она от болезней, сглазов, неудачи, и всякому еще, что жрецы придумывали. Да, мы сами поражались, но токмо жрецы новое чегось придумают, от чего вода помогает, так она сразу и помогать начинает... ну, ежели торговцы в это веровали. А веры в торговцах было немеряно — с цельными бочками за водой приезжали, в итоге у жрецов и храм золоченый, и одежда сукна не простого, и украшениев как у цыганского барона, не меньше. Одевали они их правда раз в год — на сами смотрины, в смысле выряжались исключительно для демонов. И ничего удивительного, что рогатые благодетели безбашенские, как-то сторонились позвякивающих восторженных поклонников.

Но, собственно, проблем не было, пока у старосты дяди Игната не подросла первая из пятнадцати дочерей... А девок своих староста любил, и мужиком был страсть каким умным, а еще говорят, прадед у него был из богоизбранного народа, который на окраине Вериоссии проживал, так что никто не удивился тому, что за день до смотрин у дядь Игната родилась великая идея. То есть самому факту ее рождения никто не удивился, а вот идее... Но поддержали. Во-первых, наши безбашенские за своих всегда горой, а демоны-то пришлые. Во-вторых, благодеяния благодеяниями, но девок всем было жалко, особливо родителям. В-третьих, мы ж безбашенные. С той поры 'обмани демона' стало самой любимой деревенской забавой, переплюнув спуск по зиме с горы Жмурихи, прыжки через костер, поиск по весне цветущего чертополоха и быстрой езды.

Так что в ту ночь жрецы получили подарочек — винцо красное, южное и благополучно проспали сутки.

Потом была картошечка с мясцом, от добросердешных безбашенных баб... Снова проспали.

На третий год жрецы сообразили, что дело тут не чисто, и от поросенка начиненного яблоками попытались отказаться... Но сказать 'нет' прямо в глаза безбашенным бабам не решились, взялись по кусочку попробовать — проспали. Потом была пыльца сон травы в подушках, ворота запертые, так что выломали их жрецы только к закату, когда дело уже было сделано. Опосля отвар сон травы в колодец подлили... Еще были призраки, за которыми бывшие сатанисты погнались с просьбой поведать о жизни загробной, а в итоге оказались заперты в подвале. Не, их спасли, но через сутки. В этом году жрецы, как оказалось, решили, во что бы то ни прорваться на смотрины.

— Тяжелы грехи наши, — начал старейшина дед Симон, — да неужто отступим, дадим супостатам девок нашенских безбашенских ворогам отдавать?

Не знаю к кому был вопрос, но посмотрели все на меня.

Я на папу.

Папа на меня.

Мы вместе на старейшину.

Дед Симон, осознав что моментом мы не прониклись и намек не осознали, тяжело вздохнул произнес:

— Годы окаянныя...— протянул дед.

Мы с отцом переглянулись, оба одинаково не понимая, про что конкретно пытается сказать старейшина.

Дед Симон тяжело вздохнул и произнес:

— Жрецов след на кривой кобыле объехать.

На какой кобыле? Папа нахмурился, я же спросила:

— Дед Симон, да где ж мы ее возьмем то, кобылу кривую? У нас безбашенные все здоровеньки, кривых и нету вовсе.

Старейшина почесал бороду, хмуро глядя на меня, и произнес:

— Длинна коса, да ум короток!

То есть я дура?! Надулась, руки на груди сложила, на старейшину смотрю исподлобья. Дед Симон на меня точ таким же взглядом. Не, старики иногда как дети.

— На кривой козе, говорю, — говорит он, — к жрецам подъехать след!

— Час от часу не легче, то им кобылу кривую подавай, то теперь козу... Дед Симон, вы определитесь уж, а?

Нет, вообще так со старостами разговаривать нельзя, но между прочим я не хамлю, я возмущаюсь. Это они мне предлагают пойти и скотину обезглазить? Нет, я, конечно, могу, я охотник, второй самый лучший охотник в округе, но... а не буду из идейных соображений, вот!

— Не согласная я скотину калечить! — объявила гордо.

— А хто тя просит? — возмутился старейшина. — Я говорю — обмануть жрецов надобно! А ты — кобыла, коза, определитесь! Дура девка, как есть дура!

И мне так обидно стало.

— А чего сразу срамите да обзываете? — несмотря на то, что отец одернул за рукав, возмутилась я. — Так и сказали бы 'Свет наш, Амирка, на одну тебя уповаем, уж не откажи, охотница ты знатная, да жрецов устрани от завтрашнего мероприятия, а мы тебе за то век будем благодарны'. И все! Разве много я прошу, а? А вы мне про козу да кобылу!

От наглости такой невиданной да не слыханной обалдела я первая, потом накрыло присутствующих, даже отец на меня поглядел, словно только увидел, а дед Симон вдруг залихватски так подмигнул, два шага вперед сделал, опираясь на клюку, склонился до земли, да зычненько так:

— Свет наш, Амирка, на одну тебя уповаем, уж не откажи, охотница ты знатная, да жрецов устрани от завтрашнего мероприятия, а мы тебе за то век будем благодарны.

Ой и стыдно мне стало. Рукавом прикрылась, опосля за отца спряталась, стою себе, румянец во всю щеку, аж огнем горит.

— Али поклон не по душе, матушка? — продолжил издеваться самый старый безбашенный старейшина, — или тоном не угодил, свет наш Амирушка?

И так мне обидно стало, что не выдержав, я из-за батюшкиной спины высунулась и хмуро спросила:

— Так спасать вас, али сами управитесь?!

— Амира! — пристыдил отец.

А я что.

— А он первый начал, — пробормотала, насупившись.

— Домой ступай, — приказал отец.

— Не могу,— не согласилась я, — мне еще перхоть натереть надо, в этом году моя очередь.

И тут старейшина сказал:

— Охолонись, охотник. Давно я к девке твоей приглядываюсь, давно уж при одном на Амирку взгляде, улыбка сама губы кривит. А с делом энтим если кто и сумеет совладать, то токмо она и одна. Тебя-то жрецы в храм свой не запустят.

Отец что-то хотел ответить, да я перебила:

— Чай и без спросу можно, есть там путь дорожка одна тайная, для жрецов самих сотворенная, да...

Папа развернулся, схватил меня за плечи, встряхнул и зло спросил:

— Что?!

Знамо дело — папа против того, чтобы я на версту к храму приближалась, да и Люська им никогда не по нраву была, мама сразу про нее сказала 'Лицом пава, да душонка змеиная', так что признаваться мне вовсе не хотелось, ну да отцу врать в глаза я не умею и не хочу. Дорогих сердцу людей не обманывают.

— Ходила я туда, бать, — тихо призналась. — В сами ворота ни-ни, ты ж запретил, а так любопытственно было сверх меры, вот я и...

Отец плечи мои отпустил, выпрямился, и смотрел хмуро, с неодобрением. И горько стало до слез, да что уж там — виноватая я.

— Завтра поутру уезжаем, — мрачно произнес папа.

Токмо голову и опустила.

— Окстись, Светомир, — староста дядь Макар Игнатович к нему ближе подошел, — не пропустит, купол-то.

Это да, бабы да девки местные всю жизнь в Безбашенной и живут, нету им ходу отседова с той поры, как в девичество вступают, да только...

— Не местная она, — напомнил всем отец. — Коли надо так, поможем чем сможем, но как солнце над горами засияет, уйдем. Я все сказал.

И хоть батя охотник простой, а к слову его и старейшины прислушиваются. К моему, как выяснилось, тоже:

— Ну дык, Амирка, — заговорил старейшина Симон, — как спасать нас будешь, матушка?

Про охрану, коей жрецы обзавелись я знала, и про то, что ходу сегодня никому в храм нету знала тоже... А еще ведомо мне было, что перед сном каждый жрец ходит в часовенку молитву вознести... А еще имелся у меня яд новый, сонный как раз, папа только на прошлой неделе готовить научил...

— Дротики, — сказала я, и бате улыбнулась.

Папа задумался, после произнес:

— Яд я готовлю.

А жаль, у меня был составчик, который хотела на кузнецовых сыновьях испытать, и вот для жрецов в самый раз был бы, да видно не судьба.

— Тут пропорции правильно рассчитать нужно, — сурово напомнил отец.

— Я понимаю, — тяжело вздохнула.

— Экспериментировать можешь на охране, — внезапно добавил папа.

Взвизгнув, я подпрыгнула, обняла папу, крепко-крепко, и едва он опустил меня на землю, развернулась и опрометью бросилась домой, готовить дротики к самой замечательной охоте. Потому как с детства мечтала на жрецов поохотиться, с тех пор, как они меня, маленькую, от избранных гоняли. Обидно так было. А в этом году гонять перестали же, напротив как завидят, все лезут с речами ласковыми да посулами знатными, а мне то что? Обида, особливо детская, она мести требует!

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓