Гори, гори ясно

...Накануне я как раз спрашивал планетника на тему слышимости. Вне помещений его ветер гулять может, где ему вздумается — "прослушка" идеальная, если вдуматься. Никакими техническими средствами ее не засечь.

При второй нашей встрече на Сенной он сообщил, что его "послание передал ветер". Иначе говоря, он поставил в известность всех значимых представителей мира Ночи в пределах Петербурга касательно меня.

О том, что с этих самых пор я — под его, Чеслава, рукой, и чтобы никто даже думать не смел причинить мне вред. Разве что подручный его сам проявит себя таким дураком, что даст повод к нападению. Понятное дело, отщепенцев вроде Шпалы оповещать планетник не стал — много чести.

Спорное решение в моем понимании. Раньше обо мне обитатели мира Ночи в большинстве своем знать не знали. Мы не то, что краями — вообще никаким боком не пересекались. За редкими исключениями, вроде водных духов. Теперь наличие в городе огневика станут учитывать в раскладах... И не обязательно эти расклады будут в мою пользу.

Впрочем, сделанного не воротишь, поэтому я молча принял случившееся к сведению. Ладно, не совсем молча... Кое-что спросил все же.

— Ветер свой ко мне приставлять не будете?

Чеслав махнул головой.

— Кто знает цену свободе, как не палач? На плахе остается плата за проступки. Кровь да вспухшая от кнута кожа — за мелкую провинность. Залитие горла — за чеканку фальшивой деньги. За измену и предательство — петля. Заплатил — свободен. Ветер приставить — как в клетку без стен посадить. Нет в ней свободы, лишь видимость.

Я оценил его прямоту.

А нелюбимая мной подземка знала цену быстрой поездке: кроме жетончика, я заплатил головной болью. Нет, неправильно говорю: заплатил головой не болящей. Или даже так: бонусом к скорости мне выдали мигрень. Раздражающую и не уходящую почему-то после волны живого огня.

Оттого, напяливая на голову выданный Находько мотоциклетный шлем, я скрежетал зубами. Вообще эта ноющая и постреливающая гадость была не в тему. Я даже проигнорировал появление в рядах галдящей и развеселой компании знакомого лица. Подумаешь, пригласил Макс и ее тоже. Вот, если у нее таблетка от боли при себе найдется — другое дело.

— Мы со всеми выдвинемся или как? — спросила Ира, оглядывая собравшихся мужчин и их байки. — О, привет, Бельский!

Ирка, наше "маленькое начальство" с работы, была единственной особью женского пола возле гаражного ряда. Интересно, Шпала сказал, что в клуб ей не попасть, кроме как гостем или "грузом"? Или "собственностью", но такое я при Ире поостерегся бы озвучивать. А "цвета" — это мимо нее по определению.

Тех прошлогодних барышень катали не за так. Мероприятие было проплачено. Можно сколько угодно скалить зубы, заявляя о свободе, ветре в лицо, связи с миром и прочих бесконечностях. Но обслуживание техники, даже такой неприхотливой, как выделенные нам с Ирой "Ижи", стоит денег. Бензин стоит денег. Вообще ничего не падает из воздуха само, даже крест с купола Смольного.

— Не, мы не будем тормозить парней, — отозвался Находько. — Отдельно. После них покатим.

Услыхав это "после", я стянул с болящей головы громоздкий шлем.

"Хех", — мне стала понятна радость Макса от моего согласия на совместный выезд. Жена его, прознав о поездке вдвоем с другой женщиной, не стала бы вдаваться в подробности. Ей было бы фиолетово, насколько наша начальница "свой парень", и как ровно дышит к ней Макс.

— Приветствую руководство, — стараясь не морщиться от громких звуков (то тут, то там уже порыкивали "звери") выговорил я. — Ты какими судьбами тут?

Задумался: Ирке в клубе своей не стать, тогда как Шпала — в доску свой. И он вообще не человек. Впрочем, прознай его братья по клубу про иную личину Макса, еще и восхитились бы. Его наглая морда с хищным оскалом отменно сочетается с клубной символикой.

— Этот, — она махнула рукой в сторону Находько. — Отрабатывает должок. За смену, которую пролюбил, а позвонить, предупредить о пролюбе — забыл. Я тогда прикрыла его тощий зад.

"Поджарый и хвостатый зад", — мысленно внес я поправку.

— Это после... — одернул себя: про наши похождения в Михайловском замке и под ним говорить при посторонних не стоило. — Когда Ханна уезжала? Слушайте, от головы есть что-нибудь? От раскалывающейся?

— Тогда, ага, — ответил Шпала, покосился в сторону начальства.

Оно и понятно: подробности в другой раз.

— В моей сумке, — слова ее прозвучали, как песня. — Макс, куда ты ее дел? Держи газетку, страдалец. Потерпи, спасем тебя.

Как-то так я остался один. Дюжина шумных мужиков на той же территории не в счет, им до меня дела не было. Ира со Шпалой отошли, чтобы облагодетельствовать меня лекарством. Оставили перед уходом экземпляр печатной прессы. Сегодняшний "Вечерний Петербург".

Газет я давно не читал. В них ничего обо мне не пишут, так зачем они мне? Вот подстелить под что-то грязное — это можно.

А тут — потянуло на чтение.

"Привидения в петербургских дворцах", — я трижды перечитал название, чтобы убедиться — нет, не привиделось. Привидения были в заголовке. И во дворцах, по мнению автора статьи. Вчитался.

"Наши корреспонденты вам расскажут, любезный читатель, о тех местах, где привидения — дело обычное, и если там их встретите, знайте: все путем. Привидения, встреченные вами в других местах, следует считать последствием перегрева вашей головы, на которую в данном случае следует надеть кепку".

Кепку? Кепку?! Чем поможет кепочка при встрече с призраком? Или уже после полученного теплового удара?

"Видимо, писала женщина", — я покачал головой, получил за это очередной болезненный "выстрел".

"И не думайте, что настоящие привидения являются только ночью", — было сказано дальше.

Ночью, в кепке, не думать. Все веселее и веселее.

Дальше следовало скучноватое перечисление мест, где видели призраков. И что это были за призраки.

Необщительное привидение в Эрмитаже — Николай I. Какое-то мутное описание хрупкой дамы в Русском музее. Архитектор в Академии художеств, являющийся студентам. Всегда к несчастью.

Собор Петропавловской крепости и привидения, стук которых слышит дежурный мужского (подчеркнуто — непременно мужского пола). Дом старого каретника на Большой Мещанской с медленно проявляющимися теневыми картинками на стенах.

Не припомню дворцов, которыми владели бы каретные мастера, ну да пусть.

Дело дошло до Инженерного замка. В нем была отмечена Белая дама в золотых башмачках (снова эта манера расписывать, кто во что наряжен — они же мертвые, какая разница?). Призрака Павла I тоже вниманием не обошли. "Он был бледен и наигрывал на флажолете — старинном музыкальном инструменте, напоминающем флейту".

Эту бы авторшу, да спиной бы по ступенькам. Наигрывал на флажолете... У меня прям в духе Шпалы родились ассоциации, с инструментом, напоминающим флейту, и с автором статьи.

Серьезно, я не выдумываю: все, что я тут рассказал, было в печатной форме изложено. Без дураков.

Впрочем, вскоре эта призрачно-дворцовая чушь выветрилась из моей головы.

Мы не лихачили, конечно. Для Иры это была первая поездка. И я в плане опыта езды недалеко от нее ушел. Но байк — это байк. Это концентрация на пределе. И, одновременно с тем — свобода. Отзывчивость и мощь. Отрыв от всей будничной шелухи, от скуки и стабильности. Отрыв — в нем вся соль.

Поворот, на котором сосредоточился не в полной мере — и переднее колесо проходит по обочине. Опасность, которая рассекает воздух перед тобой. Момент в точке, что может стать чертой, разделяющей жизнь и смерть. Контроль этого момента — суть свободы.

Там, на повороте, мы немного разошлись. Макс с Иркой понеслись дальше, тогда как я замедлился. По нервам мне та черточка прошлась, ровно что бормашина, только не точечно "в зуб", а прям от затылка до пяток.

Когда я сбавил скорость, в мой ряд перестроились молодчики в дребезжащей "коробке". В долбанном ржавом ведре — "копейке". Попытались подрезать. Зачем? Кто их знает, может, захотелось впечатлить девиц с заднего сиденья.

Резко вспомнился совет от Шпалы: В любой непонятной ситуации — газуй! Если кто решит взбрыкнуть на дороге, типа защемить без поворотника, отбей удоду зеркало — упырь в него все равно не сечет. Сурпрайз, гайз'.

Мой добрый и заботливый приятель... Добрый — потому как сплавившаяся со мной сущность аж взвилась, предлагая подогреть ребяткам салон изнутри.

"Пусть едут", — осадил я ретивого, прижавшись к обочине.

Вообще конь металлический коню огнегривому пришелся по нраву. Я это прямо-таки физически ощущал. Они даже ревели в унисон.

Байк — это независимость. Превосходство. Простор.

Нет, я не утверждаю, что таков байк для каждого. Он таков для меня. Уверен, что таков он и для Шпалы. Или даже больше... О таком не расспрашивают.

Ирка по завершению поездки с "Ижа" сползла с помощью Макса. Колени тряслись, а глаза были шальные-шальные. Позднее, в сауне уже, куда мы так же ввалились втроем, она стребовала с Находько обещание.

— Проконсультируешь меня с покупкой.

— Так прет рулить по ямам? — заржал Шпала.

И получил тычок за подколку.

Яма — "пит" — это то же, что и игровой зал (место, где ведутся игры). Можно провести очень грубую аналогию с оркестровой ямой. И так же называют тумбу, в которой хранятся всякие нужности. Сменные колоды карт, шарики, запасные срезки и прочее.

Ирина — наш пит-босс. Она "рулит по ямам".

— Скотина ты серая, Находько, — фыркнула наша начальница. — Я в бассейн.

"Ты даже не представляешь, какая!"

Бассейн в сауне имелся, но малюсенький. Как три-четыре моих ванны. И чуть поглубже. Поваляться в водичке можно, поплавать не получится.

— Смотри, чтобы со дна не пришлось поднимать, — махнул рукой Макс. — Как "К.Э. Циолковский".

— Это ты про теплоход? — встряхнулся я.

— Про него, тля, — хмыкнул приятель. — Рвануло на нем с неделю назад. "Пожарные! Тушить!" Тазик на дно ушел. Контора-владелец: "Пожарных косяк. Душить!" Человечишки такие человечишки...

Выходит, утянул тогда водник судно. Разозлился он тогда крепко, конечно. Возможно, поэтому Федя Ивановна вспомнила про обожженного "спящего красавца". Как раз в связи с шумом вокруг затопления теплохода. Или на что-то мне намекала, а я сообразить не могу, на что.

— Макс, про отъезд Ханны... — вспомнил я еще одну прозвучавшую фразу.

— С ней все пучком, — отозвался Находько. — Я ее немножко проводил. Кое-что, как выяснилось, от предков лисоньки сохранилось. Мы это изъяли, отнесли в одно местечко, где... — он замялся, подбирая формулировку, а заминки для напористого Макса совсем несвойственны. — Разбираются в старинных предметах.

— Постой, — я чуть оторопел. — Случайно, не на Кирочную отнесли?

Двумя часами ранее я выяснил, что на Кирочной улице находится "скромная лавка" Феди Ивановны. Правда, на уточнение, не у нее ли некие чувствительные к запахам существа закупаются особыми порошками и другими полезными штуками, мне ответили отрицательно.

— Так ты в теме? — удивился Макс.

— Мир тесен, — отозвался я. — И что там было дальше? С Ханной?

— Дальше мы махнули в Ригу, — как само собой разумеющееся, сообщил Находько. — Нашли одного ме-э-эдленного дальнего родственника Луккунен. Он вроде не такой тупой, каким пытался выглядеть. Я передал лисоньку в его ме-эдленные лапы и отчалил. Конец истории.

— Это хорошо, — с облегчением сказал я. — Славно, что она нашла кого-то из своих. Пусть и дальше все у нее идет, как задумано.

Шпала кивнул. Вот может же он, когда захочет, вести себя, как нормальные люди.

— АБ, слушай, — после недолгого молчания серьезно и вопросительно обратился ко мне Макс. — На понедельник-вторник планы есть уже?

— Кроме как отоспаться? — я ненадолго задумался. — Нет, никаких. Свободен, как ветер. А что, есть предложения?

Макс сделал отмашку заглянувшей к нам местной работнице, чтобы та шла пока подальше.

— Надо сгонять в уезд... — Шпала перекосился, как от кислятины. — Короче, дело к ночи. Есть родственница. Не моя, супруги. Племяшка. Жила себе, росла себе — была как все. В мае ей стукнуло четырнадцать, и понеслась душа по кочкам.

— Ты излагаешь очень образно, дружище, — вздохнул. — Но не очень информативно. Я пока не понимаю ни черта: ни что там с девочкой не так, ни зачем тебе я для "сгонять".

Макс сочно выматерился, как бы выпустив за раз одним "выхлопом" все, что не досказал этим вечером. А оно явно рвалось наружу, свербело.

— Она начала сбегать в лес, — снова вернулся к "цивильной" речи приятель. — Не так, как, скажем я... Просто уходить в лес. Ни с того, ни с сего. Без предупреждений, без поводов. Ее уже трижды искали, прочесывая лес. Когда находят, она обычно босая пляшет и поет. Не ту дребедень, что по радио гоняют, а такие... далекие от современности песни.

— Народные? — уточнил я у явно нервничающего Макса.

— Блатные-хороводные! — взорвался он. — Иптить-коптить, АБ! Про огнедеву она песни поет. С огненным змеем. И как невменяемая во время этих песнопений. Мигалки стеклянные, тело ватное, из рук спасающих вырывается. Одного покусала. Жена психует — родная кровь же. Она — племяшка — не как я, уже проверил. И фиг поймешь: в дурку сдавать ее или оставлять, как есть. Зверям лесным на прокорм, раз ее туда тянет.

Шпала впечатал кулак в скамью.

— Хорошо, это я понял, — успокаивающим тоном сказал я. — От меня что требуется?

— Светочем твоим ее засветить бы, — из Макса будто выпустили пар. — За мной будет долг. Независимо от того, что ты в ней углядишь.

— Не надо...

Договорить мне коллега не дал. Рявкнул так, что очередная работница, заглянувшая нас проверить (на массаж пригласить, все дела), затряслась мелкой дрожью. Испарилась.

— Сказал — долг, значит — долг, — нахмурился Находько. — Словом не разбрасываюсь. Мне важно прояснить, что с ней не так. Я же к ней уже сам обращался. Спрашивал: "Мелкая, вопрос по существу. Что ты за существо такое?" Эта дурында только фарами хлоп-хлоп.

Хорошо, что Макс под фразу с фарами поморгал — показал, так сказать, мимикой, что сказать хотел. А то не факт, что я бы сразу сравнение фар с глазами "догнал".

Повторно рыпаться, чтобы оспорить Максово: "За мной будет долг", — я не собирался. Может статься, мне его помощь пригодится. Как знать? Я намерен был рыть со всем тщанием в направлении "группы... или даже организации", как выразилась Палеолог. Мне бы хоть маленькую зацепочку, от чего клубок разматывать... В общем, помощь от оборотня по моему обращению — в хозяйстве явно пригодится.

— Лады, Большое Перо! — хлопнул в ладоши приятель. — Больше никаких серьезных тем. Сегодня все — за мой счет. Дамы!

Девочки в сауне работали не из боязливых. Так что вскоре они (парочка работниц и Шпала) уже играли в салочки в бассейне, этот паяц напевал про покусанные бочка и волчка, который обязательно придет, если заснуть с краю кровати.

Ира, наплескавшись, уединилась с массажисткой. А мне не хотелось покидать жаркое помещение. Жар внутренний нежился и млел в горячем помещении. Я нежился вместе с ним.