Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Предисловие переводчика

Токугава Иэясу, как отмечает Ч. Р. Боксер, был искренне верующим буддистом, но при этом в начале своего правления если не благосклонно, то, во всяком случае, терпимо относился к христианству, хотя и исключительно по прагматическим соображениям. Священники-иезуиты были незаменимыми посредниками в торговле шелком с португальцами из Макао, которая приносила большие доходы купеческому сословию Японии и лично сёгуну. Но всё изменилось с проявлением на сцене новых игроков — голландцев и англичан. В 1600 г. у побережья Японии разбилось голландское судно "Лифде", штурманом которого был англичанин Уильям Адамс. От спасшихся членов экипажа, в первую очередь — от самого Адамса, Иэясу узнал о существовании европейских протестантских государств, враждебных испано-португальской католической монархии, и не преминул использовать этот факт в своих интересах. Он разрешил голландцам (а с 1613 г. — и англичанам) основать свою торговую факторию на острове Хирадо, у северо-западного побережья Кюсю, в расчете на то, что они будут конкурировать с португальцами в торговле китайским шелком и тем самым избавят его от необходимости терпеть в Японии присутствие католических священников. Иэясу приблизил к себе У. Адамса, который стал одним из его доверенных советников и консультантов по всем вопросам, связанным с европейским кораблестроением, навигационным искусством и военным делом, тогда как влияние иезуитов в лице Жуана Родригеша, совмещавшего обязанности придворного переводчика и официального агента сёгуна по закупке шелка в Нагасаки, постепенно пошло на спад. Ряд реальных или мнимых заговоров и интриг, в которых оказались замешаны приближенные сёгуна, а также инцидент с неудачной попыткой захвата галеона "Носса-Сеньора-да-Граса" в порту Нагасаки, подробно описанный Боксером, окончательно настроили Иэясу против католической религии. В 1613 г. он издал указ, повторявший в основных чертах положения эдикта Хидэёси о запрете христианской веры и высылке всех священников за пределы Японии. Он стал тяжелым ударом для надежд иезуитов, которые они еще недавно связывали с личностью сёгуна. По всей стране закрывались и разрушались церкви, а европейские миссионеры и проповедники в принудительном порядке депортировались в Макао и Манилу.

Преемники Иэясу, его сын Хидэтада (1605-1623) и внук Иэмицу (1623-1651) взяли курс на дальнейшее ужесточение антихристианских мер основателя династии Токугава, а вместе с тем и политику ограничения связей Японии с внешним миром. В 1624 г. по указу Иэмицу были прерваны все отношения с испанскими Филиппинами, а всем испанцам — как монахам, так и купцам-мирянам было предписано покинуть Японию и не возвращаться в нее под страхом смертной казни. На португальских купцов из Макао этот запрет некоторое время не распространялся, и им было разрешено продолжать торговлю с Японией, — правда, их местопребывание ограничивалось одним лишь Нагасаки, где все иностранцы находились под бдительным надзором назначенных сёгуном особых чиновников — буге и дайкана. В связи с этим правительство сёгуна было вынуждено терпеть присутствие в Нагасаки некоторого количества иезуитов, так как они благодаря знанию японского языка и обычаев продолжали оставаться, по сути, единственными посредниками между португальскими купцами из Макао и местными японскими купцами при распределении груза шелка и установлении цен на него. Однако иезуиты, несмотря на строжайший запрет проповеди христианства, даже в этих непростых условиях ухитрялись продолжать "подпольную" деятельность, используя Нагасаки в качестве "лазейки" для доставки в Японию новых миссионерских кадров, вопреки всем запретам. При негласном сотрудничестве местных христиан, выдавая себя за европейских купцов и даже иногда (при всей внешней несхожести) за самих уроженцев Японии, иезуиты еще в течение примерно двух десятков лет тайно странствовали по стране, духовно окормляя христианские общины и даже находили пополнить ряды своей паствы новообращенными японцами. В этот период, несмотря на запреты и гонения — отчасти благодаря стараниям европейских миссионеров, а отчасти — их местных помощников-катехистов — христианство проникло в самые отдаленные уголки Японии, такие как север Хонсю и остров Хоккайдо, где местный даймё из клана Мацумаэ, пользуясь своей отдаленностью от центральных властей, негласно разрешил проповедь этой религии.

До определенного момента японские власти еще терпели эти непрекращающиеся нарушения указов сёгуна, ограничиваясь розыском, арестом и принуждением под пытками к отречению от веры миссионеров, незаконно проникавших на территорию страны, а также их пособников и помощников из числа местного населения. Но в 1637 г. в округе Симабара, недалеко от Нагасаки, вспыхнуло мощное крестьянское восстание. Как отмечает Э. Файнберг, "это было типичное антифеодальное восстание под религиозной оболочкой" (16). Оно было направлено против гнета местных даймё, обременявших крестьян тяжелыми податями, бравших в заложники и подвергавших жестоким пыткам членов их семей, чтобы добиться их уплаты. Но отличие от других крестьянских волнений Японии эпохи позднего средневековья и Нового времени заключалось в том, что большинство участников восстания были христианами, а руководящим органом движения — тайный совет, также состоявший их христиан-ронинов (самураев, оставшихся без господина). Подавление Симабарского восстания потребовало от сегунских властей немалого напряжения сил и стоило им больших жертв. Не сумев справиться с плохо вооруженными крестьянами своими силами, правительство сёгуна даже было вынуждено обратиться за помощью к голландцам, которые, стремясь продемонстрировать свою лояльность бакуфу, прислали вооруженный корабль, установивший блокаду цитадели повстанцев — Симабарского замка — со стороны моря и огнем своей артиллерии внесший немалый вклад в победу войск сёгуна.

Симабарское восстание, несмотря на свой сравнительно ограниченный масштаб, довольно сильно напугало бакуфу. Казалось, оно подтвердило самые мрачные опасения сёгуна и его чиновников относительно существования в Японии "пятой колонны" их обращенных в христианство японцев, которую католические державы могли использовать при завоевании страны. Несмотря на то, что португальские купцы и миссионеры, насколько известно, не оказали никакой поддержки повстанцам, не участвовали в восстании и не были его инспираторами, оно подтолкнуло сёгуна Иэмицу к изданию в 1639 г. последнего из череды указов, направленных на окончательную изоляцию Японии. Он запрещал португальским купцам приезжать в Японию и предписывал выслать за пределы страны всех еще проживавших в Нагасаки португальцев и их потомков смешанного происхождения. Копия этого указа, фактически оповещавшего о разрыве всех португало-японских связей, была вручена прибывшей из Макао карраки Васко де Алмейде (17). Все попытки португальцев умилостивить сёгуна, чтобы добиться возобновления торговых отношений, даже предпринятые на самом высоком уровне (в форме личного письма от короля Португалии Жуана IV к сёгуну Иэмицу) оказались безуспешными. Из всех европейских наций исключение было сделано только для голландцев, да и их фактория была переведена в 1641 г. из Хирадо на искусственный островок Дэдзима в гавани Нагасаки, где над их торговлей был устроен жесткий контроль, а из азиатских — для китайцев, также получивших разрешение торговать только в Нагасаки. "Так было положено начало более чем двухвековому периоду политики изоляции Японии от внешнего мира (сакоку-сэйсаку)" (18).

Суровые репрессии обрушились и на самих японцев, исповедовавших христианство. Под страхом смертной казни правительство сёгуна приказало всем им прилюдно отречься от веры, для чего по совету голландцев была введена процедура т.наз. "фуми-э", заключавшаяся в том, что японские католики (или те, кого подозревали в принадлежности к этой вере) должны были наступить на икону с изображением Христа или Девы Марии. Отказавшихся сделать это бросали в тюрьмы и подвергали пыткам, а упорствовавших — казнили. "В письменной истории христианской церкви не было более жестоких гонений", — так характеризует массовые преследования японских христиан английский историк Э. Чедвик (19). Жертвами этих гонений стали, по крайней мере, несколько тысяч человек; гораздо больше было тех, кто не выдержал репрессий и отрекся от христианства. В итоге христианство в Японии уже в 1650-е гг. фактически исчезло. Лишь редкие и немногочисленные общины тайных христиан, как правило, проживавших в глухих и труднодоступных местностях, сумели уцелеть и сохранить свою веру, устно передавая ее догматы от поколения к поколению, пока после "реставрации Мэйдзи" и прекращения изоляции в страну не был вновь разрешен доступ христианских миссионеров. Но дальнейшая история христианской Церкви в Японии выходит за рамки рассматриваемого периода.

Возникает вопрос: могло ли вообще христианство, в его наиболее фанатичной и бескомпромиссной форме — иберийского католицизма — взять верх в Японии в исторической обстановке XVI-XVII вв.? Были ли у него хоть какие-то шансы на успех? Для этого деятельность европейских миссионеров в Японии следует рассматривать на более широком фоне религиозной экспансии католицизма в Юго-Восточной Азии. Как показал исторический опыт, деятельность католических миссионеров в странах Южной и Юго-Восточной Азии, где успели укорениться автохтонные культуры и другие мировые религии — индуизм, буддизм или ислам — оказались в большинстве случаев бесплодной или малоуспешной. Если не считать Филиппин и некоторых островов Восточной Индонезии (Амбон, Тимор, Флорес и т.д.), где ко времени прибытия первых европейских миссионеров только начало формироваться классовое общество и зачатки государственности, единственным исключением из общего правила можно считать только Вьетнам. Сравнительная аналогия Вьетнама и Японии в плане изучения пропаганды христианства позволяет придти к определенным выводам.

Вьетнам, как и Япония, с древнейших времен находился в орбите влияния китайской цивилизации и в то же время сумел развить собственную культуру, органично включавшую в себя как традиционные, так и внешние влияния. Проповедь католицизма во Вьетнаме началась в первой четверти XVII в. Вначале ее вели иезуиты, среди которых ведущую роль играл Александр де Род (создавший в целях удобства ознакомления вьетнамцев с духовной литературой на основе латинской графики особый алфавит — куок нгы, специально адаптированный для передачи вьетнамской фонетики), затем эстафета перешла к Обществу Иностранных миссий, базировавшемуся в Париже и работавшему под покровительством Людовика XIV, короля Франции. Деятельность католических миссионеров во Вьетнаме на первых порах сталкивалась со значительными затруднениями и препятствиями. Вьетнамские правители под давлением ортодоксальных чиновников и представителей буддийского духовенства, раздраженных бесцеремонным вмешательством европейцев в религиозные традиции и обычаи (например, сожжение буддийских храмов, разрушение "идолов" — так же в ряде случаев вели себя иезуиты в Японии), неоднократно издавали указы об их изгнании из страны, хотя и не запрещали полностью христианство (в отличие от японских властей). Тем не менее, каждый случай частичной или полной высылки европейских миссионеров из страны неизменно приводил к существенному сокращению числа новообращенных христиан: лишенные постоянных контактов с духовенством, а следовательно, оставшиеся без таинств и обрядов, составлявших важнейшую и неотъемлемую часть католической религии, вьетнамцы (даже в отсутствие прямых репрессий со стороны властей) отступались от христианства, возвращаясь к своим традиционным верованиям. Чтобы переломить эту негативную тенденцию, угрожавшую полностью погубить все плоды их труда на ниве евангелизации, миссионеры, работавшие во Вьетнаме во второй половине XVII в., преодолев упорное сопротивление римской курии, решились на достаточно смелый в условиях той эпохи шаг: формирование собственного национального духовенства. Благодаря этому, как отмечает исследователь истории католической Церкви во Вьетнаме О. Новакова, "вьетнамские христианские общины не постигал судьба подобных общин в других странах Азии, когда в результате преследования со стороны властей или же отсутствия миссионеров они были совсем уничтожены" (20).

С большой степенью вероятности можно предположить, что и судьба католической Церкви в Японии сложилась бы совершенно иначе, и она сумела бы выстоять даже в условиях широкомасштабных репрессий, развязанных против христианства сёгунами из династии Токугава, если бы европейские миссионеры предприняли организованные усилия по формированию "кадров" национального японского духовенства. Но они не решились на такую меру. Этому препятствовало как отсутствие четко выработанной позиции по отношению к посвящению в духовный сан уроженцев Азии, в первую очередь, в рядах руководства ордена иезуитов (Ч. Боксер достаточно подробно описывает взгляды сторонников и противников обсуждаемой проблемы), так и конфликты между иезуитами и другими религиозными орденами, работавшими в Японию. Несомненно, иезуиты — а именно они, как говорилось выше, были "руководящей и направляющей" силой миссионерской деятельности в Японии — попросту опасались выпускать из своих рук контроль над туземными христианскими общинами и поэтому были склонны, как минимум, не проявлять излишней поспешности по части создания японского католического клира или даже отложить окончательное решение на неопределенное будущее. В результате этого даже в период наивысших успехов в работе католической миссии священников-японцев можно было пересчитать по пальцам. Последнее обстоятельство, в свою очередь, привело к тому, что после изгнания из страны европейских священников и начала суровых гонений большое количество японцев отпало от христианства и вернулось к традиционным буддистским и синтоистским культовым практикам. Христианство, зачастую лишь поверхностно усвоенное и формально принятое, оставалось для них чуждой религией.

"Христианский век" в истории Японии стал в определенной степени эпохой упущенных возможностей в отношении международных связей страны. Он привел к принудительной изоляции островной империи от внешнего мира, но в то же время предотвратил угрозу прямого или косвенного ее подчинения европейским державам, содействовал "консервации" традиционной культуры и образа жизни японцев. Но, с другой стороны, изоляционистская политика династии Токугава с ее отказом от предыдущей стратегии внешней экспансии, наглядным проявлением которой была Корейская война Хидэёси, позволила Японии целиком сосредоточиться на внутреннем развитии, и благодаря двум с половиной векам мирного существования накопить значительный потенциал социального, экономического и демографического развития, который после "реставрации Мэйдзи" позволил стране в кратчайшие по историческим меркам сроки стать первой и единственной на тот момент азиатской страной, допущенной на равных в круг великих держав, вершивших судьбы мира. И предпосылки к этому, как ни парадоксально, были заложены в "Христианский век". Это тоже необходимо учитывать при изучении этого бурного и драматичного периода в истории Страны Восходящего Солнца.