— Неверно я Ефросинью змее уподобил, — мрачно заметил царь. — Змея тварь Божья, а Ефросинья прямиком из пекла отродилась... Однако ежели так рассудить — всё правильно сделала. И с Пименом они, похоже, споются вполне.
— Вот именно. А как доедят, на пАру, Сильвестра и Адашева с присными, наступит у них там, в Московии, давно чаемая всеми благодать: изоляционизм и византийщина, духовные скрепы и "Домострой". Но это, как говорено — уж как-нибудь без меня.
— Да это-то я уже уяснил, — кивнул Иоанн и с деланой небрежностью уточнил:
— Тот факт, что я по-прежнему живу и здравствую, для Москвы никакого значения иметь не будет?
— Разумеется. Москва уже присягнула Старицкому. Смута с двумя претендентами на престол не нужна там никому, так что — всё-всё-всё, заиграно! Будь ты сейчас дома — другой разговор, но оспаривать права царя Владимира из Ливонии — это несерьезно. В Москве наверняка прокричат о тебе: "Царь ненастоящий!" Настоящего-де Иоанна прикопали по-тихому, а в Риге сидит подменыш-самозванец. Ну или там — "Упырь: помер, но оживлен латинянской черной магией"... Тут у них вариантов для пропаганды — выбирай не хочу.
"Ненастоящий царь" поразмыслил еще, а затем мрачно качнул головою:
— Теперь понимаю, почему ты не стал эту ветку доигрывать. Позиция моя на этой доске безнадежная. Фигур у меня нет, играть нечем. Только считать ходы до мата.
Выглядел он спокойным, будто речь и вправду шла о какой-то игре, а не том, жить ли ему дальше или умереть через несколько минут. Архангел это дело оценил, кивнул одобрительно.
— Да, позиция тяжелая, — подтвердил он. — И всё же кое-какие ходы за белых просматриваются. О победе, понятно, тут речи нет, но свою битую ничью вытащить всё же можно. Давай для начала прикинем наши активы и пассивы. Актив номер один — сама свежезавоеванная страна. Компактная приморская территория с отличными портами и богатыми торговыми городами. Есть даже университеты — но это совсем уж на будущее... При этом для местного населения Орден — чужаки, которые всех тут достали по самое не могу. Особенно за последние годы. Так что отношение к тебе сейчас — настороженное, но не прямо враждебное. И сколь-нибудь организованного сопротивления можно не опасаться... ну, если, конечно, ты сам глупостей не наделаешь. То есть не станешь массово вешать, чрезмерно грабить и насильно обращать в православие.
— Допустим, — кивнул царь.
— Актив номер два: армия, в составе трех корпусов. Не слишком велика, но отлично вооружена и экипирована, опытна и воодушевлена победами. На нынешний момент это даже не элита русских вооруженных сил, а как бы не единственная реально боеспособная их часть. Несколько весьма дельных генералов — большей частью выдвинувшихся как раз в эту кампанию. Лучшая, пожалуй, в этой части Европы артиллерия. Система здешних мощных крепостей — тебе, собственно, и овладеть-то ими посчастливилось чудом.
— Твоя работа? — уточнил царь.
— Нет. Просто боевой дух тамошних гарнизонов оказался ниже плинтуса... Ну и наконец — развитая дорожная сеть, для маневра резервами. Итого — идеальный плацдарм для оборонительной войны.
— Есть такое дело, — согласился Иоанн.
— И, что в нынешней ситуации еще важнее: ты ведь реально популярен в войсках, и это — твоя армия. Эти не сдадут, что бы им там ни орали из Москвы про "Царь ненастоящий", и пойдут за тобой в огонь и в воду.
Царь подождал, не сообщит ли архангел чего еще. Не дождался. Хмыкнул скептически:
— Тремя корпусами, даже самыми расчудесными, ни от Москвы, ни от поляков не отобьешься. А отбиваться придется. Поскольку территория нам досталась слишком уж вкусная, увы...
-Да, — согласно кивнул архангел, — в затяжной войне против Москвы или Кракова с Вильной тебе не выстоять. А если сразу все накинутся, то и подавно. Но, по счастью, каждый из них твою военную мощь крайне недооценивает. То есть думает, что вкусная Ливония у него и так уже, считай, в кармане, а настоящая опасность — это конкурент-завоеватель. Так что для начала они мертвой хваткой вцепятся в горло друг дружке. Это даст вам жизненно важную передышку.
— Это не решение проблемы, — поморщился царь. — Это — отсрочка приговора.
— Верно мыслишь. Решением проблемы может стать только сильный союзник. Которому, как и вам, некуда деваться, совсем. И, как ни странно, такой союзник — есть!
— Где??
— Пожалуйста: Новгород.
— Ка-аак?? — царь буквально вытаращил глаза от изумления.
— Да, Новгород. Со всеми его финансовыми возможностями и торговыми связями с Ганзейскими вольными городами. Что позволит вам, помимо всего прочего, тут же навербовать в Европе кучу высококлассных профессиональных вояк. Благо там сейчас мирная передышка, и цены на этот товар резко упали.
— Да я не о том! На кой ляд я-то новгородцам сдался? Они же спят и видят, как бы от Москвы отложиться! Да если бы не вера православная...
— Вот именно, Иван Васильевич! Вот именно: спят и видят! И Москва это знает. И они знают, что Москва знает. А Москва знает, что они знают, что Москва знает... Такие ситуации добром не кончаются. Кто-то успеет раньше. И во всех известных мне вариантах раньше успеет Москва, потому что боится больше. Например, твой двойник из ближайшего отвремления просто возьмет да и перережет половину населения города. Ну еще и разграбит дотла. На чем Господин Великий Новгород, считай, прекратит бытие свое... В других вариантах помягче, но окончательное решение новгородского вопроса будет обязательно.
— И всё-таки, — перебил Иоанн, — за что я их там?
— Ну, в том варианте — вроде как по подозрению в измене.
— Взять всех начальствующих да и повесить, делов-то, — не понял царь. — Но людишек-то за что?
— Это ты, государь, — вздохнул архангел сочувственно, — молодой ишо. Вопрос-то надо ставить иначе: не "за что", а "почему". "За что" — это всё лирика, а вот "Почему" — фактор фундаментальный.
— Тогда — почему?
— Потому что Новгород всегда будет стремиться жить сытно и вольно. А в московской системе это невозможно. Москва не умеет складывать и умножать — только отнимать и делить. Не ее в том вина, жизнь другому не учила. Но — вот так уж оно исторически сложилось: отнимать и делить... Так что покочевряжится-покочевряжится Новгород, да и уйдет вовсе. Или под Литву, или вовсе под немцев. Рано или поздно. Причем чем позднее, тем вкуснее будет тот кусок. Который не просто уйдет, а достанется врагу. И усилит его. Что делать в такой ситуации?
— Так не доставайся же ты никому, — пробормотал Иоанн.
— Вот именно. А теперь представь, что новгородцы об этой своей участи — ЗНАЮТ. Что рано или поздно Москва за ними — ПРИДЁТ. Это я им, считай, лично разъяснил, дело нехитрое... При этом ни под литвинов, ни уж, тем паче, под немцев им тоже не больно-то хочется. Конкуренты торговые нигде никому особо не нужны — так что там Новгороду дышать вольной грудью тоже не дадут. Но вот сейчас перед ними забрезжил вдруг шанс остаться наособицу. И они готовы — ну, в принципе, готовы — признать своим законным Государем тебя в Ливонии, а не Старицкого в Москве. Как говаривал один мудрый британец: "Политика иной раз укладывает в одну постель весьма странных партнеров"...
Царь помолчал, обмысливая перспективу.
— Мнится мне, — сказал он наконец, — что Новгород — невеста переборчивая. Приданое у нее богатое, это да. Вот только — чего она с женишка стрясти-то захочет?
— Сам понимаешь, не три полушки. Становясь под твои знамена, они рискуют страшно. Это ведь уже настоящая, без дураков, госизмена с мятежом. И при твоем поражении Москва сотрет их в порошок, с полным уже на то правом и основанием. Так что плату за риск они потребуют высокую.
— Уж не на деда ли моего завоевания они посягают? — прищурился царь.
— Это уж как минимум, — кивнул архангел. — Отнятые Иваном Третьим права и вольности новгородские. Вече там с Колоколом, посадники... Тут, впрочем, возможны варианты.
— Нет! — отрезал царь и повторил:
— Нет, на это я пойтить не могу! — фраза, явно не его собственная, сама выскочила из каких-то неведомых глубин памяти.
— Что ж, — со вздохом пожал плечами, после секундного молчания, чужой, — вольному воля! В таком разе воскрешать вас, Иван Васильевич, я нахожу бессмысленным, и игру всю эту стираю прямо сейчас. Подсказанный вам и отвергнутый вами ход — единственно возможный. А доигрывать эту партию "до короля", когда вопрос — как вы сами изволили заметить — лишь в числе ходов до мата, мне скушно.
С этими словами он встал и, не прощаясь, двинулся прочь — но вдруг обернулся у самой границы светового круга:
— Чего тебя вдруг переклинило-то, Иван Василич?
— Да потому что я — царь! — юный Государь восстал во весь свой немалый рост, и даже заляпанная ночная сорочка до пят не придавала той фигуре комичных черт. — Царем жил, царем и умру! А не ночным сторожем у новгородских купчишек, при ихних амбарах с вольностями...
— Ну да, царь, — с внезапной покладистостью подтвердил архангел. — Сильный, державный. Так и царствуй! На славу нам. А также на страх врагам.
— Так вольности же... — недоуменно потряс головою царь.
— И что — вольности? Подумаешь, вольности. Ты их так раздай, чтобы никакое важное дело без тебя не решалось. Ну то есть чтобы вольности у всех были, а когда вольность на вольность наступает — чтобы к тебе шли. Разделяй, значит, и властвуй... Ежели подробности нужны — найди ученого человека, чтобы тот про римский принципат рассказал. Прин-ци-пат. Да хоть книжки античные почитай, у тебя же отличная библиотека!
— Либерея-то в Москве осталась, — буркнул царь, присаживаясь на кровать.
— А и вправду... Да и людей ученых вокруг не очень-то... Ладно, обойдемся своими силами. По вектору информацию передавать не возбраняется... Минуточку... — архангел вытянул руки перед собой, и пальцы его запорхали по клавишам какого-то невидимого клавесина. — Так, что там у нас? Romani antiqui... Imperium... Так, Load info...
Произнесенное архангелом заклинание возымело действие. Перед очами Государя замелькали картинки: море немыслимой синевы... деревья с мелкими, будто вырезанными из жести листьями... беломраморные колонны и мраморные же скамьи амфитеатром... Толстяк в белой тоге кричал: "Quo usque tandem abutere, Catilina, patientia nostra?" — и царь понимал его. Он видел человека в пурпуре, угодившего в ощетинившееся кинжалами кольцо убийц, и слышал его задыхающийся шёпот: "Et tu, Brute?" И другого, в чьих холодных глазах и будто прорезанной по граниту складке у губ читалась безграничная, всесокрушающая Воля к Власти: он стоял перед Сенатом и говорил, что готов отказаться от всех полномочий в пользу Народа. Этот человек расчетливо лгал, и почти все слушатели это отлично понимали — но всё-таки, вопреки всему, они завороженно следовали за ним, ибо он был из тех, кто знает, как надо. Цезарь Август.
Одновременно с этим в голову царя лезли другие картинки: прямоугольники, кружки, стрелки. Они были понятны ему: он и сам рисовал мысленно нечто подобное, когда соображал, как бы рассадить человечков, чтобы от них была польза и не было вреда. Здесь всё было сложнее — сенат, комиции, легионы... И на каждой схеме он отмечал для себя мигающие красным стрелки, исходящие от изображения орла, что выше верхнего ряда фигур: "Полномочия Цезаря". И неизменная надпись-гриф в левом верхнем углу каждой из тех схем: "Divide et impera — Разделяй и властвуй".
Наконец картинки закончились. Царь с тяжким стоном повалился на подушку.
Чужой оглядел Иоанна встревоженно, извлек из-за пазухи фляжку:
— Глотните-ка, Ваше Величество! Как лекарство...
— Gratias, — слабым голосом откликнулся Иоанн, — sed ebrietas certe parit insaniam*... В смысле — за работой не пью. Тьфу, как латынщина-то ихняя в голове засела!
— — — — — — — — — — — — — — — — —
*Пьянство определенно порождает безумие.
— — — — — — — — — — — — — — — — —
— Могу латынь убрать, — предложил архангел.
— Nequaquam!* — царь протестующе вскинул ладонь. — А то у меня всегда с ней, проклятой, неладно было. Иностранцы, поди, за спиной пересмеивались — дескать, царь-то малограмотный! Зато теперь — pedicabo ego vos et irrumabo! ** — и он расплылся в довольной ухмылке.
— — — — — — — — — — — — — — — — —
*Никоим образом!
**Вот ужо я вас спереди и сзади! (из "Шестнадцатого стихотворения Катулла", перевод С. Шервинского).
— — — — — — — — — — — — — — — — —
— Правильно ли я понимаю, — вежливо осведомился чужой, — что вы, Ваше Величество, пересмотрели свою позицию?
— In сorроrе, — подтвердил царь. — В смысле — целиком и полностью. Уж если сам Цезарь Август с этим работал... А красиво он их тогда сделал, в Сенате-то! — улыбаясь, вспомнил он. — Знал ведь, что без него у них прямо здесь, в зале, резня и начнется. А он такой, весь в белом — злые вы, уйду я от вас! Отдам, говорит, власть народу, хех!
— Вообще-то, — перебил его архангел, — такие выходки как раз в твоем стиле. В двух отвремлениях ты тоже от власти отказывался, чтобы своего добиться. В одном так и вообще от престола отрекся и возвел на него... впрочем, неважно.
— Я отрекся?! — остолбенел Иоанн, но тут же сообразил: — А, в этом смысле... Отыскал, небось, самое ничтожное в стране ничтожество и дал тому вместо себя посидеть на троне — но так, чтоб тот ногами до полу не доставал? А кого, кстати?
— Да какая разница, — отмахнулся архангел. — Хоть СимОном его назови, хоть ДимОном — лишь бы ногами до полу не доставал, как ты удачно выразился... Но ты главное-то — уразумел? Как Август с вольностями управлялся?
— Ну, in toto... то есть в общих чертах уловил. Хотя... надо будет всё-таки древние книжки почитать. Про то, как у них там всё устроено было. Посидеть бы in angello cum libello*, покумекать бы... Эх, Либерея в Москве осталась... ну да ничего, добудем! Только бы с новгородцами сейчас сторговаться, а уж потом — quos ego! ** — и он предвкушающе потряс над головой исхудалым до состояния мощей кулаком. — О, кстати! А из грядущего ты что-нибудь подсказать можешь на ту же тему? Ну, вот как сейчас — прямо в голову, тем же способом?
— — — — — — — — — — — — — — —
*Уединившись с книгой.
**Я вас! (Вергилий, "Энеида").
— — — — — — — — — — — — — — —
— А вот этого не могу, — развел руками архангел. — И, чтоб дважды не повторять: всяких изобретений и придумок новых тоже не проси. Информация против вектора времени не передается, с этим у нас строго. Ну, во всяком случае, значимая — та, которая может потом сыграть. Так что — пулемет я вам не дам. И промежуточного патрона тоже не дам... Вот словечки всякие — это можно.
