Лорд-Протектор. Мой друг Бенито Муссолини

Где-то в глубине души адмирал Тьюсбери был с ним согласен. Ибо французский наблюдатель, капитан Пуассон, успел попортить немало крови ему самому.

И все было хорошо, но, как это обычно бывает, здоровую рабочую обстановку безвозвратно испортил внезапно свалившийся на голову курьер.

Курьер прибыл прямо из Лондона. Его гидроплан, наперекор всем традициям, пренебрег обычным кругом над бухтой и сразу плюхнулся в воду. После чего так поспешно направился к флагману, что едва его не протаранил.

Адмирал бросил взгляд на толстый пакет с личными печатями лорда-протектора и с трудом удержался, чтобы не присвистнуть.

— Где я могу выспаться, сэр? — курьер, винг-коммандер ВВС, громко и без всякого стеснения зевнул.

— Лейтенант, проводите винг-коммандера в свою каюту, — кивнул адмирал одному из своих помощников и тут же повернулся к другому. — Капитан Браннон, немедленно пригласите всех старших офицеров в мою каюту.

— Будет исполнено, сэр. — Будет исполнено, сэр.

Полчаса спустя старшие офицеры эскадры рассматривали карту Балтийского моря так, как будто видели ее в первый раз.

— В Ревель, — уверенным голос заявил капитан Уошберн, отвечавший за разведку. — Прямо в Ревель, сэр. Согласно последним донесениям моих агентов, он находится именно там. Что же касается Риги... Боюсь, мы не успеем, сэр.

— Неважно, мы должны попытаться, — ответил адмирал. — Итак, джентльмены, мы выступаем немедленно. Капитан МакНаббс, вы остаетесь в Кенигсберге за главного. Капитан Гленарван, вы отправляетесь в Ригу. Поставьте свой корабль на рейде и ждите дальнейших инструкций. Вся остальная эскадра под моим командованием движется прямо на Ревель. Я согласен с капитаном Уошберном. Вопросы, господа?

Никто не успел ответить. За дверью адмиральской каюты послышался загадочный грохот, потом дверь распахнулась. На пороге появился высокий офицер в явно не британском мундире.

— Так-так-так, — заметил капитан Пуассон. — Что это? Тайная встреча при свечах? Заговор? Без меня? А кто из вас Гай Фокс? — проклятый лягушатник отлично знал английскую историю и прекрасно владел языком.

— Лейтенант Спратли, — спокойно приказал адмирал, — арестуйте капитана Пуассона и сопроводите его на берег, в казармы французского гарнизона. Если капитан Пуассон станет сопротивляться — застрелите его.

— Не верю своим ушам! — широко улыбнулся француз. — То есть верю, конечно, отныне и вовеки веков, аминь. Чего еще можно было ожидать от фашистов? Только подлого удара в спину!

— Чего еще можно было ожидать от жаннериста? — не остался в долгу Тьюсбери. — Много пустой болтовни. Лейтенант, выполняйте.

— Но я спокоен, я совершенно спокоен, — заметил Пуассон. — Вы отпускаете меня на берег — значит, это не совсем подлый удар. Не из тех подлых ударов, верно? Иначе вы бы приказали задержать меня здесь. Или даже сразу расстрелять! Фашисты! Лимонники! Отродье Джона Буля!!! — добавил капитан, подталкиваемый в спину старым добрым английским револьвером.

— Вопросов нет? — повторил адмирал, когда дверь за болтливым лягушатником захлопнулась. — Тогда все свободны, джентльмены. Да поможет нам Бог.

* * *

Некоторое время спустя, на рейде Ревеля...

* * *

— Я был готов лично отправиться на берег, — заметил адмирал Тьюсбери, наблюдая за маневрами катера под балтийским флагом. — Хорошенько запомните, джентльмены — никогда не следует унижать туземцев без лишней надобности. Но если он сам решил явиться ко мне — что ж, тем лучше. Похоже, юноша отлично понимает, кто здесь хозяин положения.

Фридрих-Адольф, герцог Балтийский, был очень молод. Он сменил на троне своего внезапно умершего отца буквально за несколько дней до начала войны.

Войны, в которой он оказался на проигравшей стороне.

— Присаживайтесь, Ваше Высочество, — адмирал указал на кресло, неизвестно где добытое адъютантом. — Чай, кофе, сигару?

"Если он откажется — с ним можно иметь дело", — подумал англичанин — и угадал.

— Благодарю вас, герр адмирал. Может быть потом, — ответил молодой человек и заерзал в кресле. Похоже, кресло оказалось не таким удобным, как выглядело на первый взгляд. Адмирал нахмурился. " Не следует унижать туземцев без лишней надобности". Но если это сработает — что ж, надо будет почесать лейтенанта Спратли за ушком.

— Вы знаете, зачем я здесь, — начал Тьюсбери.

— Я догадываюсь, но хочу услышать это от вас, — отвечал молодой герцог.

— Международный статус Балтийского герцогства так и не был окончательно урегулирован за последние двадцать с лишним лет, — продолжал адмирал. — Даже кайзер не разобрался, кем вас считать — независимым государством, автономией в составе Российской империи, или же "англо-египетским Суданом". — Тьюсбери улыбнулся. "Англо-египетский Судан". Лорд-протектор мог это оценить. — Так или иначе, в сложившихся условиях мы можем считать вас самостоятельным владением. Самостоятельным, но союзником Германии и России. Уже капитулировавшей Германии и России, с которой мы продолжаем вести войну — как и вся Новая Антанта. Таким образом, я имею полное право потребовать от вас капитуляции, разоружения ваших воинских частей и допуска на территорию герцогства британских гарнизонов.

Герцог Фридрих-Адольф нервно сглотнул.

— Почему именно капитуляция? Разве мы не можем заключить мирное соглашение? Мы старались поддерживать нейтралитет в ходе этой войны. Конечно, мы не могли запретить нашим гражданам записываться в добровольческие полки, но Балтийское герцогство никогда не объявляло войну Британии или ее союзникам...

— Оставим это для юристов и крючкотворов. — "А получится ли разговор?" — засомневался адмирал. — Вы готовы сложить оружие и впустить в Ревель наши войска?

— Но почему перед вами? почему именно вас?... — в голосе герцога зазвучали нотки упрямства. — Мы могли бы договориться с французами...

"Не получается разговор", — с сожалением подумал Тьюсбери и бросил на столик толстую пачку фотографий. Это были цветные фотографии отличного качества. Очень мало общего с черно-белыми подретушированными картинками, обошедшими газеты половины мира. Той половины, которая не сочувствовала жаннеристам или пока хранила нейтралитет.

— Вот что французы натворили в "освобожденной" Варшаве. А это — варшавский губернатор и его семья. Вы желаете себе и вашим близким такой же участи?

— Но ведь это же поляки... — пробормотал побледневший Фридрих-Адольф. — Это сделали поляки.

— Верно, — кивнул адмирал. — А французы стояли рядом, посмеивались и фотографировали. — Фотографировал опытный британский агент, но молодому человеку необязательно об этом знать. — Вот так и здесь будет. В Ревеле нет поляков, но ведь русские еще остались? Уверен, они испытывают к вам необыкновенную благодарность! Двадцать пять лет под крылом Великой Германской Империи и благородных прусских помещиков. Не сомневаюсь, за четверть века русские накопили просто целое море благодарности. И они с превеликим удовольствием выплеснут его на вас. А французы будут спокойно стоять в стороне, посмеиваться и фотографировать.

— Наш ландсвер... Мы уже объявили мобилизацию ополчения... — начал было герцог.

Громкий смех адмирала Тьюсбери был ему ответом.

— Ваши оловянные солдатики против опытной и жаждущей крови армии жаннеристов?! Да здесь одного испанского легиона хватит. Нет, неправильно. И за что я так оскорбил испанцев?! Хватит одного испанского батальона. Хотя, насколько мне известно, в Литве уже находится Русская Освободительная Армия генерала Краснова. Вам знакомо имя генерала Краснова? Нет, его солдаты в стороне стоять не будут. И даже фотографий после вас не останется.

— Я согласен... — прошептал побледневшими губами Фридрих-Адольф.

— Простите? Нельзя ли погромче?

— Я согласен, — повторил герцог. — Я сдам вам город. Мои офицеры будут сотрудничать с вами. Никто не станет сопротивляться. Только спасите нас от французов и русских!!! — молодой правитель едва не сорвался на крик.

"А вот теперь можно и чай... Нет, что-нибудь покрепче", — адмирал открыл бутылку отличного французского коньяка — подарок капитана Пуассона. Сам Тьюсбери не любил не коньяк, держал его для важных гостей и таких вот случаев.

— Успокойтесь, Ваше Высочество. Вы сделали правильный выбор. Обещаю, что вам ничего не угрожает. Британская Империя сможет вас защитить. Вы и ваши граждане смогут сохранить не только свою жизнь, но и свое имущество. Это очень и очень немало в наше бурное и неспокойное время...

Проводив герцога, адмирал Глен Тьюсбери снова собрал своих офицеров.

— Капитан Старкиллер, вы остаетесь здесь за главного. Коммандер Клегг, сформируйте отряд морских пехотинцев. Люди герцога предоставят вам транспорт и все необходимое. После этого немедленно отправляйтесь на юг, пока не наткнетесь на первого наступающего француза. Передайте ему этот пакет. А мы продолжаем действовать согласно плану.

* * *

Некоторое время спустя, Финский залив...

* * *

— Орудия Кронштадта по-прежнему молчат, — отметил очевидное капитан Уошберн. — Хороший знак, сэр.

— Добрый знак, — согласился адмирал. — О, а вот и они.

Катер под российским вымпелом неторопливо приблизился к британскому флагману.

— Похоже, они не спешат, — заметил Уошберн. — Пытаются оттянуть неизбежный конец?

— Или хотят как следует подготовиться к нашему разговору, — пробормотал Тьюсбери. — Но они снова явились к нам... Добрый знак.

Петр Васильевич Манилов, министр иностранных дел, был гораздо старше балтийского герцога. И даже гораздо старше самого адмирала Тьюсбери. Это был опытный государственный муж, убеленный сединами. Обычно такие не появляются на публике без сопровождения многочисленной свиты, но на борт английского крейсера Петр Васильевич поднялся один. Если не считать трех русских морских офицеров самого несчастного вида. Дрогнувший сердцем адмирал приказал своим людям позаботиться о гостях, после чего увел русского министра в свою каюту.

Цветные фотографии из Варшавы не произвели на опытного государственного мужа никакого впечатления.

— На японской войне я и не такое видел, — с явным презрением в голосе заметил господин Манилов.

"Старый солдат?" — подумал адмирал. — "Надрать Уошберну уши. Почему он не предупредил меня о столь важной детали?"

— Кстати, о японцах... — начал было адмирал.

— Это вы натравили японцев на Россию, — прервал его министр. — Но ничего! Настанет день — и вы за все ответите! Волна народного гнева...

— Вам не стыдно? — внезапно спросил Тьюсбери.

— Простите?... — моргнул Петр Васильевич.

— Зачем вы ввязались в эту войну, господин министр? Только чтобы угодить хозяевам из Берлина? — продолжал англичанин.

— Древняя европейская цивилизация, — с неподдельным воодушевлением откликнулся русский министр, — безбожные французские варвары...

— Мы не на митинге, — заметил британский адмирал. — Вы можете говорить открыто. Вы уже признали свою неправоту, когда поспешили прибыть на мой крейсер на маленьком кораблике, без пышной свиты и помпезных церемоний. Давайте вести деловой разговор, господин Манилов.

Петр Васильевич нахмурился, потом неожиданно покраснел, потом изобразил постаревшее на несколько лет лицо.

— Иногда человек — или страна — становится перед очень сложным выбором, — медленно начал господин Манилов. — Неважно, какой ты сделаешь выбор — проиграешь в любом случае. Но всегда можно выбрать меньшую кучу золы из двух или нескольких. Союз с Германией показался нам меньшей кучкой золы. И тогда, в 1918-м, и год назад, накануне этой бесславной войны. Похоже, в этот раз мы выбрали неправильную кучу.

— А в 1918-м? — спросил Тьюсбери.

— Не время для исторических дискуссий, господин адмирал, — снова нахмурился русский. — Что вы собираетесь нам предложить? Капитуляцию перед вашей жалкой эскадрой? Поверьте, у нас пока еще хватает сил, чтобы пустить ее на дно.

— Допустим, — кивнул англичанин. — А что потом?

— До "потом" еще дожить надо, — загадочно ответил русский.

— Потом к Петербургу подойдут французы, — пояснил Тьюсбери.

— В крови захлебнутся, — неожиданно огрызнулся господин министр. — Носятся все с этими французами... Тоже мне, непобедимые чудо-богатыри. Видали мы таких. Как только поставят над собой иностранца, так сразу петушиный дух просыпается. То Наполеон-корсиканец, то Жаннере-жид швейцарский...

— Простите? — не понял британец. — Это что, новое открытие вашей пропаганды?!

— Старое открытие, господин адмирал, — погрустнел Петр Васильевич, — как видно, не следили вы за нашей прессой...

"Делать мне больше нечего, чушь всякую читать", — подумал Тьюсбери.

— Кровью умоются ваши французики, — повторил Манилов.

— У вас почти не осталось войск, — напомнил британец. — Столичная

гвардия — жалкое сборище бездельников и тыловых крыс. Вы знаете это лучше меня.

— Народное ополчение... — начал было русский министр.

— О чем вы?! — искренне удивился Тьюсбери. — Вы действительно верите, будто русский народ, вами обманутый и брошенный в горнило бесславной войны, будет вас защищать?!

— Плохо вы знаете русский народ. Не нас он будет защищать, — уточнил Манилов. — Вовсе не нас. Да, не стану врать, не любит русский народ нашу власть. Но не за власть он поднимется, а за Землю Русскую! Нам бы день постоять да ночь продержаться...

— В каком смысле? — снова не понял англичанин.

— В переносном, — снова огрызнулся почтенный дипломат. — Несколько месяцев продержимся. А там зима, а там переговоры можно начать, торговаться...

— Вы действительно на это рассчитываете? — удивился адмирал.

— Я считаю этот вариант возможным, — уточнил русский.

— А если?... — англичанин не договорил, но русский его понял.

— Значит, судьба у нас такая. Да вот только нам не впервой. Уж на что татары чингизовы были страшнее жаннеристов ваших, а все равно пережили их. Пережили, поднялись и скинули. И с французами так будет, — уверенно заявил Петр Васильевич и скрестил руки на груди. — И потомкам нашим не будет стыдно. Не сдались на милость супостата — или подручных его, — на британского адмирала был брошен презрительный взгляд, — а встали грудью, стеной единой, за други своя, не щадя живота сваво...

Глен Тьюсбери пожал плечами, встал, сделал несколько шагов по каюте. Остановился.

— Боюсь, вы до сих пор не поняли, с кем имеете дело, — заговорил британец. — Вы очень кстати упомянули Чингисхана. Да, Чингисхан был ужасен, но даже под его властью оставалась какая-то надежда. "Оставь, надежду, всяк сюда входящий" — вот что написано на знаменах жаннеристов. У вас прекрасный город. Я знаю, я его видел, я бывал в нем в самом конце последней войны. Так вот, от вашего города ничего не останется. Ни соборов, ни дворцов, ни мостов, ни памятников, ни Адмиралтейской Спицы...

— Адмиралтейской Иглы, — машинально поправил русский.

-...ни Адмиралтейской Иглы — ничего, — продолжал англичанин. — Французы ничего не пощадят. Они не пощадили собственный Париж — задолго до того, как его разрушили немцы. Жаннеристы собственноручно взорвали Эйфелеву башню и использовали ее обломки для строительства баррикад и пулеметных точек — что тут можно добавить? О, да, они идут в Россию как освободители. Так они говорят. И французы постараются оправдать это почетное звание. Поэтому ваш великолепный город будет немедленно восстановлен. На эти работы будут брошены лучшие умы Франции и всей Европы. Новый Петербург будет прекрасен. Широкие проспекты, прямые трамвайные линии, кубические дворцы, цилиндрические бетонные небоскребы, и много, много ровных углов! Вы не узнаете свой город — если доживете. А потом произойдет самое страшное. Возможно, французы когда-нибудь уйдут из России. Но те, кого они оставят позади, ваши потомки — они ничего не вспомнят. Они все забудут. Это будут граждане нового жаннеристского мира. Не русские, нет. От прежних русских не останется ничего — ни традиций, ни религии, ни обычаев. Все будет отброшено, "как прах старого мира" — так говорят жаннеристы. Они даже русский язык забудут, а говорить будут на старательно заученном эсперанто или еще каком-нибудь искусственном пиджине. Подумайте об этом, господин министр. Хорошенько подумайте и постарайтесь сделать правильный выбор. Фридрих-Адольф его уже сделал, Финляндия тоже. Постарайтесь и вы.