Забытые: Тени на снегу

Мы творим посмертные тени, чтобы они указали путь — к тайникам, семье, дому. Вероятно, и эту тень сделали, чтобы добраться до других пишущих и тайн старой крови. Но что-то в ритуале пошло не так.

— Говори, — я шевельнула пальцами. — Скажи.

И тень тоже шевельнулась. Дёрнувшись, она потемнела, вытянулась и обрела явные женские очертания — изящная шея, хрупкие плечи, кружевная шаль, стянутая на высокой груди, длинная юбка. Мелкие волнистые прядки, выбившиеся из строгой прически, качнулись, и женщина хрипло выдохнула:

— Сын. Дорог. Ушёл писать. Всегда... отпускала. Двенадцать. Мужчина. Сам по себе. В городе ждала. Но Уводящая... успела раньше. Утянула на свою Тропу.

— Кто? — настойчиво уточнила я, и моя ладонь заискрила ярче. — Кто тебя убил? Помнишь?

На тёмном лице на мгновение проступили глаза — большие, болотно-зелёные, как у всех пишущих. Разочарованные.

— Нет. Ушла со двора. Ярмарка — и в ночь торговля. Закрыла дверь. И сразу Тропа. Я — не ты, искорка... Мирна. Так меня звали.

И всё. Тень начала расползаться ветхой тряпицей. До смерти она думала лишь об одном — о сыне, и кровь впитала эти мысли. И только эти.

— Я писала, — Мирна сердито тряхнула головой. — Я много писала, искорка. Что-то — Дорогу, когда учила. Что-то — себе. Спроси обо мне. Найди мой дом. Найди. Читай. Поймёшь. И Дорога... поищи. Прошу. На Гиблой тропе его нет. Он где-то здесь. Живой.

Я молча кивнула, про себя с досадой понимая, что нет. Не найду. Кровь выдохлась, рассказав последние воспоминания, и её так мало... Надо поискать ещё — в доме, рядом с ним. Пишущие работают кровью и всегда оставляют много следов. Найду их — найду и парнишку.

— Будь осторожна, — тень потускнела. — И уходи. Прочь из города. Не то ночью придут за тобой. Как пришли за мной. Нарочно. Не рискуй людьми. Прощай, искорка. Хвала Шамиру... вы уцелели. Нам будет куда... вернуться. Прощай.

"Нарочно"...

— Где точно это случилось? — спросила я у лекаря, выйдя из ледника. — Сколько в ту ночь погибло?

— В том-то и заноза, — нахмурился он. — Не назову места. Где-то у первой городской стены, среди постоялых дворов. Ярмарка. Гостей много было. И смертей.

— А отпечатки из крови сколько погибших оставило? — я пристально смотрела на лекаря. — Вспоминай, чалир. Это важно.

— Домов горело семь, — сказал мой провожатый просто. — Думаю, так избавлялись... от возможного проклятья. Стирали следы крови. Но не знаю, откуда дверь. Её после где-то в стороне нашли. Моё дело — живые, чали. А мертвецов поутру не было, как и пропавших. Никого. Обгоревшие, покалеченные в панике... Ярмарка. Много приезжих. Всех не учесть.

Никаких зацепок... Кроме, пожалуй, обережных знаков. На старых домах они старые — потрескавшиеся, выцветшие. А на новых, понятно, новые. Но что мне это даст, если прежние хозяева ушли Гиблой тропой?.. Лишь одно: если беглянки остались в городе, то, вероятно, в заново отстроенных домах, под обличьями погибших. Тел не осталось — и почему бы этим не воспользоваться, притворившись одним из своих? В таком случае они добавят домам оберегов, вплетут в обычную вязь что-то для себя. И я это замечу.

Поблагодарив лекаря, я побрела обратно. Да, не в озере дело. Там всего лишь провели ритуал. Нашли источник, выпили силу, затаились до ярмарки — и пришли. Гостями. Убивать старую кровь. Мы ведь тоже источник. Сырая магия — источник силы, а мы — источник жизни. И некоторые безумцы через нас хотят навсегда избежать Гиблой тропы. Мёртвая кровь... это мёртвая кровь. Да только знания эти, об использовании нашей силы, сгинули вместе с Забытыми.

Должны были сгинуть.

Я неспешно поднялась по лестнице. Прав лекарь. У нас нет иной цели, кроме как отрабатывать сомнительное счастье снова дышать. Иначе — Гиблая тропа. Снова. И очень быстро. Или честно отрабатываешь хотя бы в свой сезон — или уходишь туда, откуда обычно не возвращаются. Но кто-то умудряется набраться сырой силы так, чтобы противостоять Тропе. А потом, следуя старым сказкам о Забытых, вырваться из её плена и снова стать частью живого мира. Ненадолго, но всё же. На постоянной подпитке — но всё же.

— Дверь, чали.

Я тряхнула головой, обнаружив, что стою, упёршись лбом в закрытую дверь. Да, конечно... Я взялась за ручку и услышала улыбчивое:

— На себя.

Даже здесь, в подземельях, по традициям...

— Спасибо, чалир. Кровь из ледника... сожги. Вместе с дверью. И поскорее. Тогда и коты вернутся, — я поколебалась и добавила: — Но прежде изучи. Дверь. Когда оттает. Вдруг на ней что-то осталось.

— Да нет там ничего, — проворчал лекарь. — Осматривал. Ни знаков, ни царапин, ни...

— Ни? — я обернулась.

Он хлопнул себя по лбу и хмыкнул:

— Вспомнил. Чужаки постоялый двор строили, чали. Привыкшие, как ты, от себя открывать, выходя. Мы дверные петли иначе располагаем. В точности наоборот.

— А чужаки здесь?.. — я снова оглянулась.

— Три дома. Из тех, что горели. Я все обходил, проверял покалеченных.

И, пока мы поднимались по лестнице, я выслушала короткие, но подробные рассказы: кто владеет, где находится. В списке, по странному стечению обстоятельств, оказался и мой постоялый двор.

В коридоре я тепло распрощалась со старым лекарем и вышла из башни, окунувшись в густую снежную пелену. Снег валил, как одержимый. Словно задался целью научить меня наконец пользоваться северными дверьми без ошибок.

Я постояла на крыльце, подняв голову к седому небу, и пробормотала:

— Знаешь, Шамир... Если это всё из-за меня, чтобы задержать здесь... То это слишком жестоко по отношению к другим людям.

Ветер взвыл и хлёстко ударил наотмашь. Я потёрла щёку и ухмыльнулась:

— Знаю-знаю... Мы слишком высокого мнения о себе. Но ведь ты зачем-то создал нас именно такими. Зачем?

Ветер стих, осев на моей непокрытой голове пушистым снежным облаком. Я тряхнула волосами, натянула капюшон и отправилась в обратный путь — через караулку, к первой городской стене, к воротам. И чует нутро, что нечего у озера делать... Но права Мирна — на ночь надо уйти. Людьми рисковать не стоит. То есть всё-таки до утра — озеро.

Нарочно...

Они не с озера пришли, нет. Они пришли из города. Из одного постоялого двора. Из второго. Или из третьего. Они ждали, прячась под новыми обличьями среди людей. Старую кровь вычислить сложно, но можно. Удивительные глаза. Невысокий рост. Странное поведение. Обособленность. Неприязнь к людям. Слабые отголоски силы. Умеющий искать отыщет.

Низкие снежные тучи погрузили острог в тяжёлый сумрак. Я брела по узким улочкам, ёжась, и прятала лицо. Привычно и зря. Пока я добиралась до ворот, мне повстречалось всего-то человека три, и они скрывались за капюшонами от холодного ветра.

...так кто же вы?.. Остались здесь или, когда люди испугались и начали закрываться на ночь, перебрались в другой город?.. Днём по окрестностям в поисках сырой магии не порыщешь — весь острог на промысле, слишком людно. А ночью не выйти. С вечера же уйдёшь и воротишься утром живым — заметят, здесь все друг друга знают. Заметят и заподозрят. А народ с окраинных земель на расправу скорый.

Остались или ушли?..

Я обернулась на заснеженные постоялые дворы.

Узкие проулки между, грубая кладка, два этажа, покатые крыши, похожие окна — не отличить старый от нового, один от второго. Только по вывескам и понимаешь, где нужный. Приезжие останавливались здесь на ночлег, а ближе к зиме сюда стекались жители окрестных деревень, прячась от свирепых вьюг и голодных хищников за защитой стен, и дворов было много.

Очень много.

Они двумя плотными поясами обхватывали город, и жертв в ту ночь, при такой-то тесноте, тоже было очень много. И крови. И земля, осенне-тёплая, и паника... Что-то да сохранилось, втоптанное. От жертв. И от нападавших. Старая кровь умеет дать сдачи, даже если её застать врасплох. Слишком нас осталось мало.

Ворота уже заперли. Стражник за мелкую монетку объяснил, где находится озеро, и выпустил меня через калитку, сопроводив подозрительным взглядом. Я поправила куртку и отправилась в путь. Суровые тучи. Заснеженные холмы. Призрачный горный гребет. Вязкая, проваливающаяся тропа. Сырость и льдистая крошка в мёрзлом воздухе. И с отвычки так больно глазам, так рвёт свежестью грудь... А идти, по словам стражника, отсюда — и до темноты.

Едва острог скрылся за холмами, я остановилась, сняла сумку и сбросила куртку, с удовольствием ощущая, как от холода быстрее разогревается кровь. А потом и разулась, закатав длинные штанины до колен. И дальше пошла босиком. Чем холоднее вокруг — тем мне теплее. И тем больше силы в крови.

К моему приходу над неподвижной водой уже плыл туман — белый, густой и совершенно обычный. Словно пар поднимался над чашкой с кипятком. И никаких голосов, полнейшая тишина. Озеро лежало в низине — длинное, вытянутое, чёрное. Чахлые кустики в белой бахроме, узкая кайма низких берегов, и ни души. Хотя крови здесь пролилось...

Спустившись к озеру, я оставила вещи и побрела вдоль тихой воды. Окружающее молчание завораживало. Ни гомона птиц, ни шуршания мелкого зверья, ни человечьих голосов. Только безбрежная тишина, то умиротворённая, то тревожно звенящая. Бесконечные тучи. Мелкий снег. И сгустившаяся ночь.

Пожалуй, пора — кинуть клич.

В ту ночь в Солнцедивном пролилось много крови, и лучше собрать её здесь, подальше от чужих глаз.

По-детски пошлёпав по ледяной воде и ощутив очередной прилив сил, я зашла в озеро по колено, окунувшись в туман. Наклонилась, коснувшись воды. Пошевелила пальцами. Задержала дыхание и длинно выдохнула, выпуская искрящуюся струю воздуха. Серебряные огоньки рассыпались по чёрной воде и соткались в несложный круговой символ.

Я выпрямилась и улыбнулась. Идите ко мне — все, чья кровь пролилась в эту землю... Закатав рукав, я чиркнула серебристым коготком по ладони, и кровь закапала в воду. Кровь к крови — я вам, а вы мне... Говорите. Расскажите. Внимаю.

Кровь — как вода: никогда не лжёт и хранит память о прошлом тысячелетиями. И мы видим её, как люди видят отражения в воде. Память поднимается густым туманом, свиваясь в образы, и иногда они просто показывают что-то из прежней жизни. А иногда говорят так, что не остановить.

Расплывчатые фигуры спускались с холма одна за другой, а я первым делом смотрела в чужие глаза: болотные — пишущих, янтарные — говорящих, обычные — человеческих. И с облегчением понимала: серебристых глаз моего народа здесь нет. И небогатую дань собрали беглянки — и десятка нет. И, конечно, наследили — оставили мне нужные зацепки.

Я вытянула руки, и две фигуры с человечьими глазами, коснувшись воды, оттолкнулись от неё и сгустками крови упали на мои ладони. Я сжала кулаки, вытягивая из крови память. Да, это они, беглые знающие. В левой руке та, что ушла из долины. В правой — та, что осталась в городе и до сих пор там. Одна — рыжая и молодая, вторая — пожилая и теперь наверняка в облике кого-то местного.

Отыщу. Среди трёх-то дворов...

Искры погасли. Чужая кровь застыла на запястьях родинками. Тряхнув головой, я вышла из воды и по очереди пообщалась с застывшими фигурами, забирая осколки памяти тех, кто той жуткой осенней ночью, приехав на ярмарку, сгинул бесследно. Я вбирала всё — имена, возраст, место обитания, обрывки прошлого. Сойдутся пути-дороги — передам весточки родным. Узнать — очень больно, но теряться в догадках, слепо верить и надеяться, а потом разочароваться — куда больнее.

Закончив и успокоив растревоженное, я вернулась к своим вещам, перекусила, зарылась в сугроб и крепко уснула. И никаких воющих мертвяков или туманных острогов не случилось. Беглянки выпили всё до капли, уничтожив волшебную необычность. К добру или к худу...

Посмотрим.

Ночь прошла тихо и удивительно спокойно. Я надеялась, что бывшая знающая придёт за старой кровью, но она или не осмелилась, или не нуждалась. Или не поняла, кто я такая на самом деле. Проснувшись до рассвета, выкопавшись из сугроба, я умылась снегом, доела остатки харчей и привела себя в порядок. И стряхнула с запястья нужную "родинку", сжав её в кулаке и ощущая, как кровь тянется к своей "хозяйке".

Найду. И беседа наша будет очень короткой.

В город я пробралась невидимкой, чтобы не мозолить глаза страже. И невидимой, прошмыгнув мимо немногочисленных "откапывающихся", подобралась к первому постоялому двору, указанному лекарем. Остановилась в узком проулке, провела рукой по стене и ощутила знакомую волну тёплой обереговой силы. От хворей, от дурного глаза, от промерзания, от шаловливых духов излома... Всё необходимое на месте, и нет ничего лишнего. Идём дальше.

"Родинка" была очень горячей, словно её "хозяйка" находилась рядом, по ту сторону стены, но я не верила этому обманчивому ощущению. Кровь чувствует своего одинаково сильно и в тысяче шагов, и в шаге от цели. И я не поленилась придирчиво изучить каждый из трёх постоялых дворов, чтобы открыть дверь своего и хмыкнуть. Давно не верю в совпадения и случайности, но иногда так пути-дороги сходятся, что волей-неволей проникаешься игрой случаев. Именно здесь, кроме ощущения, наконец-то появился образ.

Потоптавшись на крыльце и стряхнув с одежды снег, я открыла дверь и зашла внутрь. И сразу услышала грохот — хозяйка уронила поднос. Кажется, пустой.

— Чали... — и столько непритворного удивления в голосе, что аж верить хочется, столько радости... — Что с тобой? Как ты...

— Скучно, — поведала я доверительно, снимая капюшон. — Ни чудищ, ни городища, ни даже голосов мёртвых. Нет у озера чудовища, и никогда не было. И тебе об этом известно.

Она попятилась. Серая, неприметная женщина: увидишь — едва ли заметишь, а заметишь — сразу забудешь. Убранные под платок волосы, бесцветное лицо, серое платье с передником, стоптанные башмаки, грубые руки без меток знающего, каким-то образом стёртых. И если бы не капелька её крови в моей ладони — никогда бы не догадалась. Даже не подумала бы. Даже не заметила, несмотря на вчерашнюю заботу.

Кроме нас в небольшой обеденной никого не было. Столы и скамьи полукругом у окон, зашторенный вход на кухню, тени по углам, снежный сумрак. Мы одновременно глянули на ведущую наверх лестницу, но я успела к ней первой. И подняла руку, раскрыв ладонь — вокруг застывшей капли крови закружили белые искры.

— Тихна, верно? — я не мигая смотрела на замершую "хозяйку". — Так тебя звали в прошлой жизни. Где твоя спутница? Когда вы расстались?

Она лишь головой качнула, а взгляд стал таким... сожалеющим. Обо мне. О том, что я не попалась ей раньше.

— Ладно, — я кивнула. — Хочешь молчать — молчи. Твоя кровь всё расскажет честнее и быстрее.

— Искра... — женщина прикрыла глаза. — Твоя сила отвела бы меня от Гиблой тропы навсегда. Если бы знать... Нам попадалась похожая, но я не очень-то в неё верила. Сама-то не видела. Вы же, говорят, сгинули. Давно и навсегда.

— О, нет, — я улыбнулась, — мы всего лишь распустили слухи. Искрящие живы. И готовы, — я шагнула к "хозяйке", и мою руку объяло искристое пламя. — Осна — так нарёк меня наставитель из знающих в честь силы осени, которая подарила мне вторую жизнь. Верна — так меня называла мать. Запомнила?