Операция "Нисхождение"

В конце двадцатых годов, когда необходимые для реализации проекта Такады технологии находилась ещё в зачаточном состоянии, гениальному японцу удалось договориться с советом директоров "Нейролинк" об инвестициях в свои исследования. Разумеется, полностью прагматичное руководство корпорации не уверовало в глобальные идеи, предлагаемые Такадой, но факт работы в "Нейролинк" известного учёного с командой отличных японских специалистов и планируемая выгода от применения перспективных разработок перевесила сомнения. Так началось сотрудничество лучших японских и американских учёных в решении одной из сложнейших проблем современности. На базе корпорации "Нейролинк" был создан сверхсовременный научно-исследовательской центр, где совместными усилиями американских и японских учёных идеи и эскизы мечтателя Такады, которые он назвал "Дивным крохотным миром" начали воплощаться в жизнь. По рассказам работавших тогда сотрудников корпорации гениальный японец представлялся мне низеньким человечком в старомодных очках с круглыми стёклами, неутомимо бегавшим по коридорам лабораторий. Хотя несомненно, что он не только бегал, но при этом ещё и руководил сложнейшими научно-исследовательскими работами на стыке микроэлектроники и микробиологии.

Такое взаимовыгодное сотрудничество могло продолжаться достаточно долго, если бы, уже на моей памяти, не началось очередное ухудшение международных отношений. Семь лет назад с высоких трибун Социалистическая Европа была окончательно и бесповоротно объявлена "центром мирового зла", а Япония, которая не только не разорвала отношений с европейскими технократами, а напротив, усилила с ними обмен высокими технологиями, в американской пропаганде мгновенно превратилась из союзника в предателя. Как сказал один великий человек, политика — всего лишь производная по отношению к экономике, поэтому догадываюсь, что в недоступных для простых людей зонах глобальной сети американские бизнесмены всё также совершали сделки с японскими. Поэтому для того, чтобы народ в реальной жизни смог убедиться в непримиримости американо-японских отношений, под нож в первую очередь пошли всевозможные некоммерческие объединения, среди которых оказалась и программа Такады "Дивный крохотный мир".

Понятное дело, после произошедшего разгрома Такада и все остальные японские специалисты покинули Калифорнию и вернулись на родину, пополнив ряды и без того многочисленных учёных Страны восходящего Солнца. Однако увлекательный процесс создания нового мира, запущенный ими, уже нельзя было остановить и оставшиеся в программе "Дивный крохотный мир" американские учёные продолжали эксперименты. К сожалению, подобная самодеятельность в техническом творчестве исследователей продолжалась недолго. Несмотря на то, что после разрыва сотрудничества с Японией по программе "Дивный крохотный мир" масса перспективных разработок по последнему поколению нейрокомпьютерного интерфейса перешла в собственность корпорации "Нейролинк", дальнейшие работы в этом направлении были признаны нерентабельными. Руководство корпорации интересовала в первую очередь прибыль, которую конечные результаты программы, и так уже поглотившей миллиарды долларов, не сулили. Проще говоря, после того, как "Нейролинк" выжал всё возможное из революционных разработок Такады, его совсем перестала волновать дальнейшая судьба программы "Дивный крохотный мир".

Виктор — мой папа, с самого начала состоял в исследовательской группе, работавшей над "Дивным крохотным миром". Когда судьба программы висела на волоске, он, как и большинство работавших над ней учёных, имел неиллюзорный шанс потерять работу в "Нейролинк". Хоть мой папа и был высококлассным специалистом в области нейрокомпьютерного интерфейса, одно это не гарантировало защиты от цепких лап хронической безработицы. Чтобы добиться успеха в Америке, мало было знаний и опыта работы — нужно было родиться в американской семье, обладающей связями с нужными людьми. Но мой папа родился в бывшей России, поэтому ни на паспорт "настоящего" американца, ни на подобные связи рассчитывать не мог. С семилетним ребёнком на руках потеря работы означала гарантированное лишение места в среднем классе, с таким трудом завоёванного папой в начале тридцатых, и вливание в многочисленные ряды так называемого "бесполезного" класса, живущего на безусловный базовый доход. Этого пособия хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду, да время от времени покупать дозу какого-то дешёвого и безвредного наркотика. Бесполезные люди, составлявшие большую часть населения называвшей себя "Великой" Америки, были лишены доступа к нормальному жилью, натуральной пище и современной медицине. Из-за жизни в подобных условиях они в массе своей представляли собой весьма жалкое зрелище.

Понятия не имею, что было бы со мной сейчас, если бы тогда папа действительно потерял работу. Быть может, я стала бы "серой мышкой", дни и ночи подряд корпящей над древними бумажными учебниками в напрасной надежде вызубрить весь объём материала, необходимый для поступление по программе финансовой помощи в какой-либо из государственных университетов. В напрасной — потому что дети из "бесполезного" класса, в отличие от детей из обеспеченных семей среднего класса, не имели возможности осваивать материал с помощью новейших технологий воздействия на память. А без этих технологий невозможно было сдать государственные экзамены, которые давали зеленый свет на поступление в университет по программе финансовой помощи. Вполне возможно, что, напротив, из-за стечения обстоятельств я вполне могла бы стать одной из многих малолетних проституток, которые, несмотря на большую популярность полулегальных японских гиноидов, весьма неплохо ценились на подпольном рынке сексуальных услуг. Однако, к счастью ли, к сожалению ли, у программы "Дивный крохотный мир" всё-таки нашёлся инвестор, пусть совсем и не такой, на которого рассчитывал папа.

Из-за напряжённых международных отношений большая часть высокотехнологичных разработок в Соединённых Штатах находилась под крылышком у военных. Они вкладывались в любые заинтересовавшие их передовые технологии, и наша программа, показавшаяся им прорывом в области разведки, не стала исключением. "Дивный крохотный мир" был спасен от казавшегося уже неминуемым закрытия, но засекречен. Когда наш научно-исследовательский центр, как и большинство других в стране, оказался под колпаком у военных, всякие связи с европейскими и японскими учёными оказались оборваны. Пока нас ещё не засекретили, мы знали, что в гонке по соединению человеческого мозга с компьютером идём ноздря в ноздрю с европейскими научными центрами в Париже, Цюрихе и Ленинграде. Никто из исследователей не горел желанием работать на военных, но выбор в сложившейся ситуации был невелик. Он состоял либо в продолжении разработок на деньги военных, либо в полном закрытии программы. Папа не смирился ни с тем, ни с другим, и пытался выбить для программы другие источники финансирования. Заручившись поддержкой своих товарищей по работе, он ходил жаловаться в правительство, но ему там дали от ворот поворот, так как чиновников не интересовали научные заслуги исследователей, а вот то, что большинство из них были иммигрантами из Европы и Азии — ещё как интересовало, правда, исключительно в негативном смысле. Ещё папа пробовал писать петиции, но общественных петиций в сети было так много, что на них уже давно никто не обращал внимания.

Всю эту историю я узнала, будучи уже полноправным участником программы, но это не значит, что до этого я не проявляла интереса к подобным исследованиям. Напротив, с самого раннего детства я докапывалась у папы о подробностях его работы над проникновением в тайны человеческого мозга. Папа был рад понятным языком объяснять мне суть разработок "Нейролинк", а я только и делала, что с открытым ртом слушала его. Что говорить, если в случае выбора между поездкой в Диснейленд и экскурсией по лабораториям "Дивного крохотного мира" я предпочитала последнее. Поэтому сложно представить моё счастье, когда на мой первый юбилей папа предложил мне принять участие в программе исследований. Помню, он тогда, смущаясь, сказал, что операция, которую планировалось провести надо мной, даст мне много новых возможностей, но в тоже время нагрузит ответственностью, поэтому я могу отказаться. И хотя я предельно внимательно слушала долгое перечисление этих самых "возможностей" и "ответственностей", всё равно с самого начала была согласна на операцию и с негодованием отвергала идею отказа от неё.

Нейрокомпьютерный интерфейс уже давно применялся корпорацией "Нейролинк" для взаимодействия человека и компьютера с помощью специальных имплантов напрямую, без костылей в виде всевозможных устройств ввода-вывода информации. Однако до недавнего времени это были довольно примитивные поделки, не позволявшие передавать большие массивы информации. Так было до заключительной стадии работ над "Дивным крохотным миром", венцом которых стало вживление системы нейрокомпьютерного интерфейса в человека. В десятилетнем возрасте меня подвергли сложнейшей операции, в результате которой я стала одним из первых людей в мире, в мозг которых был вживлён сложнейший имплант, позволяющий оперировать чужим телом, оснащённым подобным интерфейсом, как своим собственным. В сороковых годах в мире было уже полно людей с кибернетическими частями тела, но очень мало кто, кроме меня, мог похвастаться встроенной в мозг с помощью микроскопических медицинских машин нейронной сетью, которая, по сути, дублировала все подключённые к моему мозгу нервы, выводя их в малозаметный разъём на моём затылке. Сложно даже представить, во сколько обошлась эта операция американским налогоплательщикам — наверное, вложенных в неё средств хватило бы не на одну школу, оснащенную самым современным оборудованием. Однако пусть уж лучше военные тратят свой бюджет на передовые медицинские технологии, чем на ненужные в нормальной жизни атомные подводные крейсера, самолёты-невидимки или орбитальные "Звёзды смерти". От папы я узнала, что одновременно со мной подобной операции были подвергнуты несколько других ребят, но военный чиновник, спущенный "сверху" для контроля над "Дивным крохотным миром", в интересах секретности предпочёл нас друг с другом не знакомить.

С тех пор, как была проведена операция, прошло от уже больше четырёх лет, и все эти годы почти каждую неделю по выходным я работала в "Нейролинк" на уникальной должности "испытатель аватары". Сказать, что для меня это была интересная работа — значит, ничего не сказать. Память сохранила сотни погружений в аватару, во время которых я прошла множество разных тестов: простых и сложных, скучных и забавных. Однако последнее погружение перед тем, как моя жизнь коренным образом изменилась, я запомнила навсегда. Пожалуй, оно мало чем отличалось от предыдущих. Скорее всего, врезалось оно мне в память потому, что стало последним, когда я всё ещё считала свою работу игрой.

Обычно, когда в пятницу я возвращалась из школы домой, папа уже ждал меня, чтобы отвезти на работу. Хотя я вполне могла воспользоваться беспилотными такси, папа предпочитал отвозить меня сам, пусть наша старая, но надёжная Тесла и шла всю дорогу на автопилоте. Своё желание лишний раз проделать путь до работы и обратно папа объяснял заботой о моей безопасности, пусть я и не могла взять в толк, что могло со мной случиться в самом богатом и безопасном городе Америки. Правительство также утверждало, что Сан-францисская агломерация являлась самым благополучным местом в мире, но я, зная о современном положении дел в Европе, сильно сомневалась в этом. Папа отвозил меня на работу и в этот раз, и воспоминания этого дня стали последними, в которых он ещё сохранял свою обычную жизнерадостность. Жили мы в старом коттедже на окраине Окленда, а научно-исследовательский комплекс "Нейролинк" находился в Сан-Франциско. Дорога до работы занимала около часа, за время которого в этот раз я знакомилась с новинками социалистической музыки.

Выход в европейскую зону сети из американской части интернета каждый раз проворачивался со скрипом. Правительству Америки возможность беспрепятственного общения своих граждан с народами Европейского Союза была как кость в горле, а декларировать права человека в "самой демократичной стране" было мало — надо было хотя бы создать видимость их реализации. Поэтому было принято вполне логичное для капиталистов решение: выход в европейскую зону сети формально был объявлен абсолютно свободным, но разрешение на него стоило столько, что позволить себе оплачивать его могли разве что немногочисленные миллионеры, к числу которых наша вполне обеспеченная по общим меркам семья не относилась. Однако продолжительные "танцы с бубном" в ходе многочисленных попыток прорыва в социалистическую зону сети не пропали даром. Пару лет назад с помощью нелегальных хакерских программ мне методом проб и ошибок всё-таки удалось вырваться на просторы европейской зоны интернета. Там я нашла много новой для себя информации, в том числе и современную советскую музыку, разительно отличающуюся как от заунывных религиозных песнопений, втюхиваемых нам в школе, так и от отупляющих ритмов нового хип-хопа на громадных ночных дискотеках.

Итак, пока я дослушиваю очередную композицию советского биотехно, автомобиль въезжает на территорию научно-исследовательского комплекса "Нейролинк". Со стороны он выглядит неприметно, старательно маскируясь под старую промзону. Но уже автоматизированная подземная парковка, попасть на которую без специального пропуска было невозможно, рассеивает это обманчивое впечатление. Попрощавшись с папой, я отправляю его домой отдыхать после рабочей недели, а сама направляюсь к месту работы моей мечты. Дальнейшее продвижение вглубь комплекса осложняется пунктами контроля, где мне каждый раз приходится заниматься подтверждением своей личности. Это лишний раз подтверждает, что я нахожусь на режимном объекте, где занимаются очень серьёзными делами. Четыре года назад, в первые дни работы в "Нейролинк", меня постоянно преследовало ощущение чего-то нереально сложного, неподвластного моему слабому разуму. Но из откровения моя работа незаметно превратилась в обыденность, к тому же в ходе испытаний я не только бегала и прыгала, но и разбиралась в технологиях, делающих возможным то, что посторонний наблюдатель счёл бы не иначе как за чудо. Да, это, действительно было чудом, но чудом техническим, чудом, сотворённым учёными и инженерами.

По установленному порядку, прежде чем начать программу испытаний аватары, я раздеваюсь догола. Конечно же, каждая секунда моего рабочего времени, большую часть которого я провожу полностью обнажённой, пишется трёхмерными камерами, но я ничуть не беспокоюсь за недобросовестное использование этих видеозаписей. Ведь рабочие видео по программе "Дивный крохотный мир" представляют собой коммерческую тайну, помноженную на военную секретность, что означает как минимум пожизненное заключение для того гениального дурака, который смог бы вытащить их из зашифрованной базы данных корпорации "Нейролинк". Положив одежду в шкафчик, я тщательно моюсь под зачем-то оснащённым достаточно примитивным искусственным интеллектом душем, сушусь под мощным феном и, вся прямо-таки сияющая чистотой, устраиваюсь в ложементе из какого-то высокотехнологичного геля, который позволяет валяться на нём сутками, не рискуя при этом что-либо себе отлежать. После того, как я занимаю комфортное положение, включается система фиксации, которая сначала тщательно опутывает всё моё тело мягкими и гибкими жгутами, а потом прочно зажимает голову в слегка податливых, но от этого не менее надёжных, тисках. Теперь я могу пошевелить разве что пальцами на руках и ногах. Когда фиксация моего тела заканчивается, автоматика аккуратно отклеивает заглушку из искусственной кожи на моём затылке и вставляет интерфейсный кабель в крошечный, но от этого не менее сложный разъём на моей голове. Как обычно, мягкий голос из ниоткуда спрашивает, готова ли я к погружению. Не успеваю я мысленно ответить, что готова, как мир вокруг меня мигает: гаснет и тут же появляется снова.