| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
-Тише, тише. И где наша мама?
-Не знаю, я потерялся. Ты пела, как мама...вот и прибежал к тебе,— шмыгнул носом волчонок:
— И мысли слышу, только когда ты про меня думаешь.
Учтём. Кто б видел, как я вставала. Все попытки встать, как все люди, провалилась. Пришлось, завалится на бок, перевернутся на комок нервов и пробовать встать в колено локтевую позу. Кряктюхаю, перекормленной уткой. Странно, а раньше получалось быстро. Ага! Пришла мысль: Не надо было столько кушать. Перекус то был не хилый. Брюхо стало не подъёмным, оно не вставать, а спать хотело. Девиз: вся жизнь борьба — до обеда с голодом, после — со сном, в действии. Поспать бы, да идти надо... И душ прохладный был бы кстати.
-Ничего, сейчас кефирчику попьём и пойдём искать твою маму.
-Мне спиртное нельзя, я ещё маленький.
-Кефир не водка, а кислое молоко.
— Живот болеть будет от плохих продуктов.
Ух! Всё встала, а солнышко хорошо припекает. Надо что-то делать, задумавшись, шарю в сумке в поисках кефира. Ага!..
— Подойди, попробуй.
Отпив половину бутылочки, почти смело сама приблизилась к вилколаку. Лизнул горлышко кефирной ёмкости вначале осторожно и зачавкал любо дорого смотреть.
-Ещё дашь? Вкусно.
-Это вылакай...вдруг дорога нам дальняя, где в лесу воды найдём?— чего-то я разозлилась.
Чего, чего кризис возраста, перепады настроения. Стала собираться в путь, вилколак хорошо, а люди привычней. И где их искать буду? Вокруг бушует лето, всё цветёт и пахнет, радоваться надо красоте, а я?.. Так, хорош, предаваться унынию и портить себе и собаке нервы. Уперев руки в боки, завертела головой по сторонам, выбирая будущий путь. Растения и деревья в этом мире на наши не похожи, но привычно зелёные. А может, похожи? Ботаника ни когда не была моим любимым предметом в школе. Что ещё? Небо синее, вот только дневного светила из-за большого кудрявого облака, набежавшего и закрывшего полнеба, не видно. А может их два? Подожди. Да я его уже видела...одно оно одно, хотя какая мне разница, домой хочется...Жарко. Надо избавиться от части одежды. А что? Сверну её потуже, уложу компактней в сумки, что не войдёт, в узел завяжу. Найду подходящую палку, на неё всё повешу и вперёд. Над ухом зазвенел комар, примеряясь меня куснуть. Сгинь. Сгинул. Так, ещё читала, надо лес поблагодарить, а то мало ли. Надо ж, остатки, не тронутые маразмом, мозгов включаться начинают. Достала из сумки пачку салфеток, выдернула пару, остальное в пакет. Классно в магазине затоварилась, как знала, что в поход пойду. В сумках есть всё: продукты, водка, бутылочка грузинского вина, кефир, минералка, спички. А вот маленького, хотя б ржавенького ножечка нет. А жаль. Расстелила на траве салфетки, на них положила яблоко и остаток батона.
-Спасибо.
Неизвестно кому сказала и пошла, искать палку — выручалку (читай посох) в дорогу. Ничего подходящего в редко разбросанном хворосте не нашла, пришлось, извинится перед каким-то молодым деревцем, и его сломать. Сразу вспомнилась песенка детства: белую берёзу заломаю, люли люли заломаю. Настроение от песенки приподнялось. А что? Сделал гадость, на сердце радость. Люли люли заломаю. Кое-как обломала ветки с выручалки. Вилколак юлой крутился под ногами, совал везде свой чёрный любопытный нос. Раздевшись и запаковав в узлы и сумки теплую одежду, нагрузила всем этим свой посох, точнее кривоватую, сучковатую палку, закинула её на плечо и не спеша потопала, помня о бамбуке, в сторону от него противоположную. Ура! Здесь его нет. Духота. Шагала, обливаясь потом, чувствуя себя, как после бани распаренной и мокрой. Любая тяжесть в жару приобретает ещё больший вес. А нести пришлось не только сумки, но и свои сто пятнадцать килограмм. И это при моём росте метр пятьдесят шесть с кепкой, с табуреткой, на коньках и в прыжке. Прикидывала в голове, а не сгрузить ли часть багажа на трусившую рядом серенькую собачку. Нет. Не стоит рисковать. На первом привале хорошенько ладонь водкой промыть надо, как бы чего плохого не вышло. И почему сразу не сделала?
-Побежал бы тропинку поискал.
-Боюсь.
-Кого?
-Вдруг потеряюсь. — И резко остановился, навострил уши, вытянул морду вперёд, смешно водя носом из стороны в сторону.
-Там кто-то есть в кустах. Мокрым мехом пахнет.
-Ест и пусть ест, абы нас не трогал. А может тряпка, какая?
-Нееет! Оно дышит, не дышит.
-Господи! Нечисть?
-Не а.
Сбросив сумки и узел с одеждой, перехватив палку удобней за тонкий конец, медленно двигаюсь к кустам незнакомого растения. Не к месту подумалось, а природа всё же здесь другая. Господи, нашла, о чём думать? Сейчас, кааак, кто-нибудь, выскочит и поминай, как звали. Впереди громко то ли всхлипнули, то ли булькнули, мы с Хныриком насторожились ещё больше. Всхлип повторился, и я, не раздумывая, бросилась в середину кустарника. Раздвигаю ветки, смотрю, а там рыженький лисёнок, грязный, мокрый, в землю вжался, передними лапками глазки с носиком прикрывает. Прячется, глаза закрыл, всё, его ни кто не видит. У меня так сын в два года прятался, стоя в центре комнаты. Сердце заныло от тоски. Хнырик зарычал, обозначил попытку нападения, отпрыгнул назад и повторил всё снова. Пришлось легонько дать в ухо, чтоб место своё знал.
-Иди сюда, маленький. Иди сюда, мой хорошенький, пирожок мой, булочка.
Осторожно беру на руки рыжее недоразумение. Лисёнок дрожал и не пытался вырываться. Прижала к себе, согревая своим теплом, тихонечко запела:
-Баю, баюшки, баю, где же носит мать твою...Шарик, ты следы вынюхивать умеешь?
А в ответ тишина.
-Ты, что обиделся?
Крикнула:— Хнырик!..— и тише:— Извини.
Ответа не последовало. Оглядываюсь, а его как не бывало. Обиделся и сбежал. А я к нему только привыкать начала. Что за язык у меня поганый? Ослоумие на ребёнке репетирую.
-Как зовут тебя, чудо лесное? — обратилась к лисёнку.
-Не знаю.
-Но как-то к тебе обращаются?
— Эй, или пошла вон.
-Так ты у нас, девушка, сиротка?— на что лиса кивнула головушкой.
— Хочешь я тебе имя дам?
-Очень хочу!— робко прошептала зверушка. — А как вы узнали, что я сирота?
-Знаю и всё.
Про себя подумала, мать бы солнышком звала. Тьфу! Эту избитую фразу читала чуть не во всех фантазийных книгах.
-Ладно! Сейчас мы тебе имя красивое подберём. Придумала, будешь Лизой, Лизоветой. Я, для тебя, буду крёстной мамой. Мамой Ланой.
А что, крестников у меня никогда не было. Теперь будет одна родная душа в этом мире. В небе, что-то громыхнуло. Ты смотри, и здесь сухие грозы бывают.
-Это что, теперь мне с ней петь придётся?— вылез из ближайшего куста вилколак.
-Почему тебе с Лизой нужно петь?
-Так сама сказала: опосля с Лизаветой споёшь. — А и правда говорила. — Ты видящая?
— Ага. А ж два раза. Я тогда просто шутила с тобой. Давай-ка, девочка, завернём тебя в мой пуховичок, согреешься.
Приговаривая, кутаю лисёнка в пальто. Вот только где она в такую жару промокла и замёрзла?
— Где ж тебя так угораздило? Только не заболей.
Чудо лесное промолчало. Попозже надо её расспросить, что да как. Полезла в сумку. Эх, надо было больше брать колбасы. Интуиция подсказывает, если судьба будет щедра на встречи, то такими темпами, по сто метров в день двигаться буду, а колбаса копчёная не резиновая на всех не хватит. Смотри-ка, кормлю малышку, жадность проснулась. Хотя, если судьба ещё подбросит пару тройку зверушек, идти ни куда не надо, останусь жить в лесу. Ни в один дом меня с ними не пустят, а бросить детей материнское сердце не позволит. А фигли! Шалаш построю трёхкомнатный, лук, стрелы как-нибудь изготовлю, юным охотником стану на старости. К зиме землянку выроем. Что несу? На кого охотиться собралась, если все звери разумны. Не, ну точно я блондинка. Так. Мыслить надо позитивно. Составим некое подобие плана. Первое: надо костёр соорудить ближе к вечеру. Спичек в сумках — блок. Второе: заготовить хворост, лису высушить и подлечить бедолагу народными средствами, а из народных — только водка, лук репчатый пол кило да соль с перцем. В третьих: продукты, которые остались, обязательно прожарить и съесть, нечего им пропадать. А вот дальше опять грустно. Что мне так по жизни везёт. Вокруг меня всегда куча детей и проблемы. Дома устала от детского писка, но то дома, на часок к подругам сбегала, поболтала и на сердце легче, и как жить дальше становилось понятно. А здесь? Никого из группы поддержки и зверодети.
-Так! Хнырик, я подумала, солнце медленно, но верно приближается к закату, надо привал устроить, на страже сумок останешься. Я с Лизой за хворостом, потом ужинать будем. Всё... пошла, стереги сумки.
Дав наказ, отправилась по лесу гулять прохладной походкой. Хворост собираю, а в душе от тоски по дому плачу. Сердце кровью обливается, плачет горючими слезами. Видел бы кто мои наклоны за ветками — рыдал бы над судьбой моей. Из-за непутёвой эндокринной системы моего организма разнесло меня до шестьдесят шестого размера одежды. Пока наклонюсь, семь потов сходит, а тут ещё нервы нестабильны, съесть шоколадки кусочек килограммов на пять хочется. Брожу, а сама поглядываю, чтоб оборотень в поле зрения находился. Лиза, замотанная в мой пуховик, за спиной на посохе болтается, который ко мне кофтой привязан. Побоялась с оборотнем лисёнка оставить, не надкусит, так пугать будет. Ох, не дай мне, боже, потеряться. Не спеша двигаюсь по лесу, а точнее, голову на отсечение даю, к новой встрече. Смотри-ка, чуйка проснулась. Гляжу, на меня несётся, огромный волк. Вот и всё. Пообедает мною и конец сказке. Стою, раззявив рот, жду бесславный свой конец, ноги бегать отказались, а волчища на полной скорости за меня шмыг. Его на повороте слегка занесло, хлестанул больно хвостом по моей пояснице. Не успела охнуть и сообразить, что вообще происходит, как из тех же кустов вылетела растрёпанная девчонка лет пятнадцати — шестнадцати с чем-то похожим на корзину.
— Догоню. Убью.
Орёт, слюнною брызжет. Несется, скорость не снижая. Ух, местная красная шапочка. А какая у неё клыкастая улыбочка. Выставив руку с парой тройкой хворостин перед собою, кричу:
— Стоять!
На миг сознание отключилось, и вот стою вся в дыму, хотела по-человечески спросить:— Ты кто?
А из горла рык, дым, змеиное шипение:
— Тыыы хтоо?
Это чудо растрёпанное остановилось, шмыгнуло носом и оскалилось. Мама дорогая! Ничего себе клыкастик! Смотрю сквозь дым, откуда он только взялся. Из дальних кустов показался Хнырик, шерсть дыбом, хвост трубой не иначе к драке готовится. Близко не подходит, боится, принюхивается, порыкивает. Я скорей давай Лизу перемещать к себе на грудь. А тут волк под моими коленями взвизгнул, как порося, как уж там выгибался, не знаю, миг, и мне на спину попытался запрыгнуть, только у него и получилось передними лапами за шею меня обнять, филейная часть его на земле осталась сидеть. Мать моя женщина, роди меня обратно! Чуть дочку когтями не задел. Меня качнуло, пришлось раскорячиться, как борец 'сумо', крякнула, но устояла. Не, ну явно этот волк мужик. Только они чаще всего садятся бабам на шею. Из рук шлёпнулась на землю вместе с посохом замотанная в пальто Лиза, покатилась к ногам девушки стоящей напротив меня.
-Это что ещё за прикол? В глаз хочешь?— возмутилась я, оборачиваясь к серому нахалу.
Боже мой, ребёнка зашибла. Ах, ты шуба серая. Извернулась не хуже волка, хватаю серого за загривок. Закатив глазки, волк обмяк в моих руках. Как не сильна я для женщины, но на ручках волчка двести килограммового держать, не намерена, да и не смогла. Хлопнулся мордой в траву собака и почти не дышит. Он, что думает я дурнее его, не вижу, что он притворился.
— Дикая тварь из дикого леса, а не обнаглел ли ты? Я ведь не только в глаз, но и в нос дать могу.
Отошла от животинки подальше, захотелось от души его пнуть, но вместо этого стала разглядывать и его и девицу, которая виновато на меня смотрела. Что девчонка вампир, не было ни каких сомнений. Вон как нервно моргает своими красными глазами, клыками нижнюю губу прикусила, попить видно нашей кровушки с устатку охота, да почему-то не решается. Молода, не опытна наверно. Оно и хорошо, целее будем. Налюбовавшись девицей, направилась прямо на неё. Спрятав в себя страх, иду спасать свой пуховик и вытаскивать из кустов бояку Лизоньку. А у самой коленки дрожат. Страшно до жути. Страх-то прятаться отказался, любопытством мучается проказник. То в коленях дрожит, то вместе с пальцами рук немеет, то с сердцем в пятки шмыгнёт. Убила б хулигана.
-Привет тебе, Красная шапочка.— Хи-хи, немая сцена.— Отомри.
-Откуда меня знаешь?
-Книжку читала.
-...?
-Идешь ты по лесу, а тут ветер налетел...— Стоп! Куда-то меня не в ту степь заносит. Девчонка несовершеннолетняя, а я что творю?
-В общем, ты себя плохо вела, и тобой малышей пугали.
Девчонка в крик и слёзы, на меня с кулаками чуть не бросилась.
— Не было со мной такого позора! Всю тебя выпью, гнома!
Не с того я разговор начала, ой не с того. В глазах стало темнеть, заваливаюсь влево. Неваляшка на фиг. Пришла в себя также неожиданно, кто-то меня трясёт, как грушу. Открываю глаза и вижу не молодого мужчину, склонённого надо мной.
-Что это было? Вы откуда взялись?
— Вы как себя чувствуете?
-Не знаю, но наверно скорее хорошо, чем плохо. Вы не Хнырик.— Не спрашивая, утверждаю.
-Нет, его дядя. Позвольте представиться Роги Мымрон из дома Стерван. А у вас, если правильно понимаю, произошла первая инициация, но не полная. Часов пять без сознания пролежали. Хотел уж перекинуться, вас на спину бросить и к знахарке мчаться. Но оставлять детей одних в лесу побоялся, а за мной им не угнаться. Голубушка, в такой момент родители должны быть рядом. Далековато вы от гор забрались. Вы потерялись или сбежали из дома? У вас, насколько я знаю, это происходит в сто пятьдесят лет. С днём рождения, девочка, с совершеннолетием!
Отходя от меня, пробурчал удивлённо себе под нос:
-Надо ж, гнома-дракона и далеко от дома!
Поэт, однако, дядя. Полный бред! День рождение у меня через три дня, даже не просто день варенья, а юбилей — пятьдесят лет, а не сто пятьдесят. Люди у нас столько никогда не жили, максимум до ста тридцати редкие индивидуумы доживали. А тут со ста пятьюдесятью поздравляет. У нас сто пятьдесят только водка в стакане бывает. Всё! Мой юбилей долгожданный пропал. Я планировала встречать его со своей семьёй. А как он узнал, про мой день рождения? Ох, голова моя, головушка. Трещит так, что наверно вся округа слышит. Надо встать, хотя б сесть и оглядеться, проявить уважение, представиться. Что он про превращение сказал? И где все? Где моя крестница, моя названная дочь? Боже! Да уже звёзды на небе зажглись. Быстро здесь летом темнеет или я полдня в нирване провалялась.
-Хнырик и Лиза пошли хворост для костра набрать.
Я, что вслух спросила? Точно. Они мои мысли читают. Или постоянно вслух всё говорю? Кажется, начинаю лучше понимать выражение: по тебе психушка плачет. По мне так точно. Всё, кажется, всё мерещиться.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
