Старая песня, которая называет Циллу сиром Малкава, говорит о том, что Малкав любил Циллу, но, в конце концов, объединился с другими, чтобы уничтожить ее. Если это правда, то он видел нечто недостижимое в своей возлюбленной, в это прекрасной женщине. Он взял ее себе... но, в конце концов, он отверг ее, ибо это было его проклятие. Ее разум был поврежден, разрезан на части его от прикосновений, и он оттолкнул ее от себя с сожалением — если Малкав вообще когда-нибудь чувствовал сожаление.

Но ее история не заканчивается здесь. Есть множество историй о том, как наш праотец в ярости разорвал собственных детей. Он не уничтожил лишь ее. Я касался ускользающих воспоминаний о ее лице, доброте и о ее голоде. Ее голос витает по историям о Чумной Невесте, которая носила свою болезнь как корону.

Видишь ли, возлюбленная шлюха Малкава начала распространять болезнь. Она ужасно любила нашего Отца, любила ту его часть, которая присутствовала в ней и во всех нас. Ее чувство милосердия никогда не блекло.

Она Чумная Невеста. Она появляется в наших историях и воспоминаниях как Тифозная Мэри, наделяя даром болезни Малкава тех, к кому испытывала жалость, однако ее дар разрушал их. Время от времени она посещала новорожденных детей, прикасалась к их лбам и определяла годных для Становления. Я слышал легенды о Сумасшедшей Джейн и гадал, была ли это давно исчезнувшая Джейн Пеннингтон, или это отвергнутая невеста Малкава крадется среди наших видений. И мы, дети Малкава, никогда не слышали о смерти его невесты, никогда не чувствовали ее смерть.

Ниссику, Умный Принц

Другим был существо из Урука-Города-Площадей, человек, который знал Энкиду дикого и который был при дворе вместе с Нинуртой воинственным и Эррой смертоносным. Он был очень умным и веселым, он был известен Игиги, который правил в Междуречье ночью. Его имя было Ниссику, и оно означало "умный принц".

Имя было хорошо выбрано — или, возможно, имя выбрало его. Ниссику был прирожденным шутником, по крайне мере так говорится. Он был шарлатаном, который притворялся, что у него были способности оракула, или, возможно, он был знатным человеком, который любил симулировать приступы бреда, или, быть может, он был просто безумцем с даром очарования. Песни неточны, но они сходятся по многим вещам...

Он вошел в семью, он был одним из первых. Он выпил из Малкава и переродился... возможно он выпил слишком много. Он пронзил реальность Зрением, и его слишком умные пальцы смогли последовать за ним. Я слышал истории о том, как Умный Принц проник сквозь ткань мира и достал наружу холод, колючие вещи, которые лежат за гранью мягко, милого миража. Малкав покинул его вскоре после его перерождения; я гадаю, не видело ли дитя больше, чем отец.

Тысячи имен и лиц плавают как обломки, и все это имена и лица Ниссику... Я слышу, как Гангрел бормочет "Иктоми", и я думаю о Ниссику. Я слышу, как Носферату ворчит "Довольный Малк", и я думаю о Ниссику. Иктоми, Довольный Малк, Дьявольский Ганза, Вавилонянин, Пожиратель Дураков, Старик Ненависть — все эти имена вызывают в памяти один образ. Я уверен, что Умный Принц дожил до наших времен; у меня нет доказательств, но я чувствую, как его смех порхает сзади моей исчезающей шеи. Где-то он идет к следующему пункту назначения, его глаза смотрят на шею его следующей цели, он готов схватить Ложь своими руками и отбросить ее, готов высвободить то, что сжимают границы. У него есть работа, и он ее выполняет.

Пожиратель

Имена. Всегда мы возвращаемся к именам. Малкав — имя безумия. Каин — слово, обозначающая монстра, чье имя — имя величайшего проклятья, имя настолько ужасное, что оно сожжет твою кожу хуже солнца и будет пожирать твое тело с голодом, которого ты никогда не ведал.

Считай себя счастливчиком, дитя. Мы благословенны среди кланов, для нас имена имеют меньшее значение. Вещь, которую весь мир называет одним именем, ты или твой двоюродный брат можете называть другим именем. Мы более свободны от имен, свободны от того, чтобы навсегда остаться одинаковыми, быть логичными, постоянными и нерушимыми. Быть зависимыми от имен как другие — слабость.

Видишь ли, один из детей отбросил эту слабость. Сила, которую он украл, которой обладал, которую пожирал, была секретом пожирания имен — он полностью проглатывал их и питался силой, которую они давали. Он мог пожрать имя человека, и этот человека падал и умирал, и все что в этом человеке было, он поглощал и забирал себе.

Я знаю, что эта история — правда, потому что я слышал его. Иногда, в тишине собственного разума, когда ты ищешь слово, которое не можешь вспомнить, ты можешь услышать его. Я слышал. Другие слышали. Мы слышали его, далеко, он жевал забытые вещи; слышали, как похожие на ножи зубы скребут по бумаге имен.

Я не слышал его годами. Возможно, он заметил, что я его слышу, и стал питаться более тихо. Возможно, он спит, перевариваю силу имен, которые мы должны знать, но не можем вспомнить. Возможно, он попробовал пожрать имя слишком великое или проклятое для него, и оно задушило его. Я не могу сказать. Никто не сможет его найти, пока он сам не захочет найти тебя. Разумеется, когда он узнал секрет того, как пожирать имена, как откусывать куски от самой реальности, освобождать их от мира и глотать — первое имя, которое он должен был пожрать, было его собственное.

Разделение Малкава

Снова зазвучали сухие голоса, будто порхающие на хрупких бумажных крыльях.

"... Этот город был так же велик, как и город Каина.

Он начал стареть.

И как все живые существа, он начал медленно умирать..."

Здесь Хроники Каина правдивы. Города живые существа, и со временем они заболевают. Второй Город заболел, и наша кровь, всех 13 кланов, подточила плод. Правители города стали ленивее, и их смертные стали медленно сходить с ума от груза забот. Длинные трещины пролегли через сердце города... и в конце концов сердце сломалось. Оно сломалось потому, что дети снова восстали, чтобы пожрать своих сиров.

И была война.

Этот запах пролитой крови, растраченной, насыщающей землю, запах горящих жира, кожи, волос и сухих костей — этот запах...

Воспоминания, здесь они... ускользают, становится неопределенными. В плетении нет полной картины той войны. В источниках нет согласия, сражались ли Древние друг с другом, восстали ли против них смертные, или третья сторона, Лунные Звери, прорвалась через сломанные стены. Тринадцать бежали, каждый в свою сторону. Никогда больше не сидели и не пили они вместе; теперь они были соперниками и врагами.

Во время этого побега, рядом с городом Петра, Малкав был потерян.

Мир поблек для Даниэля. Перед ним была великая огромная пустота — и затем мир вернулся, и голос вместе с ним.

Мы не можем сказать, чья рука дотянулась до него и поймала его, когда он убегал. Был ли это один из его собратьев — Сет, возможно ревнивая Тореадор, или Ассам, который попробовал убить в первый раз? Были ли это злобные Дети Сета? Или это были монстры, которые спали до этого в земле? Невозможно сказать точно, потому что те, кто были с ним, так же были пойманы и...

Он был пойман и был разорван когтями, разрезан бронзовыми ножами, разорван зубами. Его кровь потекла по песку и камням, и те, кто сделал это, испугались его крови, испугались того, что текло в его венах и не стали пить ее. Но они взяли его плоть и разбросали в разные стороны, и затем они взяли остатки его тела и утопили их в реках, швырнули в океан, зарыли под камнями.

Разумеется, любой, кто разбирается в сказаниях Египта, скажет, что бога нельзя убить таким образом.

Нет, Малкав не умер. Его кровь пропитала землю и породила жизнь. Его дети пришли к скалам, где он был разрублен, собрали его кровь и унесли с собой. И каким-то образом его кровь проникла в них, он проник во всех них, во всех нас. Его нервы, более не ограниченные тонкими кусками плоти, его кровь объединили нас.

Я видел эту историю лишь в сказаниях, видениях и неразборчивых бреднях. Но рассказчики часто, слишком часто заявляли, что свет солнца никогда не касался его плоти, и поэтому его невозможно уничтожить до конца. Я верю в это — я чувствую его внутри своего тела, чувствую, как он прикасается ко мне. Он не оставил нас

Запомни. Это сказка, легенда, миф. Но ты не знаешь, правда это или нет. Это история, которую донесли до меня бормотания больной крови, эхо черных чувств. Это история, которая обитает внутри тебя. Запомни.

Возвышение клана

И было так. Один акт насилия, и мы не те, кем были раньше — мы ущербная семья, кучка детей и внуков, которая произрастает у ног своего патриарха. Наш прародитель собрал все, что мы знали, и исчез, ушел в сторону и рассыпался. Мы больше не могли полагаться на защиту нашего бога-отца, и многие были уничтожены. Положение дел изменилось — мы не могли выбирать детей по прихоти, как это делалось раньше.

В то же время утрата Малкава породила семью Малкавиан. Без полубога, скрывающегося рядом, без их руководства — наших сиров, Старцев, которые возвышались подобно полубогам. Один законотворец сотворил 8, 12, 20 или 36 и каждый из тех законотворцев родил своих законотворцев, каждый был связан требованиями тирании в своей собственной голове. Зеркало разбилось, осколки разлетелись в разные стороны, создавая бесчисленные отражения. Они слышали голоса, они следовали своим видениям, они давали Становление детям, и они позволяли детям странствовать туда, куда они пожелают. Настало время пойти туда, где были люди — а люди были везде.

Старые города

Мы городские создания более, чем другие. Я уже говорил до этого, что города живые существа. Они таковы. Они стучат и пульсируют как живые разумы — дороги подобны нейронам, изгибам мозга, пешеходы и водители спешат как импульсы из одного места в другое. И чем старше города, тем они безумнее. Они — наша территория. Существовало место для семьи в Месопотамии, между средиземноморьем и Северной Африкой. Сильные жирели, и обездоленные обнаружили то, на что они были способны. Те, кто пришли прежде, те, кто явились изо рта Малкава и его детей — они припадали к земле на холмах Урука, укутывали себя в дым и смотрели на то, как Сеннахериб складывал из черепов маленькие белые холмы, они явили жуткие секреты своих разумов жрецам Мемфиса и Тебиса. Они рассказывали странные истории о Пандавах в Индии, их тени падали на праздничные столы персидских принцев. Их было мало, они следовали за людьми всюду, где те возводили города.

Греция — Греция отпечаталась в нашей памяти. Здесь люди начали счищать грязь со своих глаз, что разыскать истину, которая была скрыта их лживыми чувствами. Они метались, смотрели на вселенную своими новыми глазами, спрашивали у стен самой реальности, гадали, было ли Нормальное, Видимое Ложью. Гиппократ исследовал болезни, и он зашел так далеко, что предположил то, что болезни сознания находятся в мозге. Это было... я верю в то, что величайшем искушением было наградить великих мыслителей того времени Зрением и посмотреть, чтобы из этого вышло. Но это была земля, благословленная луной, где обитало множество детей Каина и где другие дети луны скрывались в ее тени и выслеживали жертв. Если подумать логически, у них просто не было возможности.

Нас было мало там, наши дедушки и бабушки были кланом, но увы и ах! Мы были ужасны.

Кем были они — и кем стали мы? Сивилла, которая укрывалась землей как одеялом и пила кровь верных ей как дождь. Дионисий, который был частью тайн времени Элизиума, проводил с народом ритуалы, чтобы вернуть Персефону из Мира Мертвых и неоднократно уличался во лжи. Ламдиэль, слепой и всевидящий пророк, который скитался по сухим и безжизненным пустошам возле Иерусалима. С силой жара, который сжигал их члены и с мудростью Зрения, которым светились их глаза, они были ужасны.

Но были и другие старые вещи в мире. Я слышал слабые вибрации, тени их меняющихся колец крадутся по земле. Ты можешь слышать, как некоторые из них спят, некоторые занимаются делом.

Древние вещи земли. Ужасные крики, которые эхом отзываются в Паутине, упоминают о них, они кричат о нашем побеге из Северной Африки.

Хотел бы я знать больше об исходе — я боюсь знания, но я жажду его. Я слышал, как говорили, что в Карфагене небольшая семья Малкавиан исчезла в огне Баала. Я помню, как остатки бежали из Египта, бормоча о кошмарах. Они кричали о чем-то, что пришло за нами, что вонзило свои кровавые зубы в наши черепа, чтобы пожрать наши больные разумы. Был ли этот древний, этот зверь, было ли это что-то, что ненавидело нас за наше восприятие, боялся ли он, что наше зрение может пронзить его покровы? Был ли это один из старейших из нас, один из Малкавиан, который старался вобрать все наши болезни в себя?

Я не знаю. Никто из тех, с кем я говорил, не знает. Скрежет длинных когтей в темноте, что-то пронзающее горло — больше мы ничего не знаем о нашем преследователе. Или преследователях.

Семья бежала из Африки. Мало кто осудит нас.

Рим

Разумеется, семья не могла держаться вдали от Рима. Как я уже говорил, мы создания городов, разумов живого камня. Рим был спокойным разумом, великим разумом, с налетом разложения, который лежал на его улицах. Старейшие из нас были счастливы, шагая по улицам, живя по своему усмотрению, наблюдая в Риме за сиянием мыслей, из которых состоят мечты города.

Возможно, Рим мечтал о крови.

Запах крови и дыма проник в ноздри Даниэля. Он стал качаться туда и сюда, пытаясь избавиться от запаха, однако тело не слушалось его.

Имя Камилла возникает снова и снова, когда я грежу о временах Рима либо вглядываюсь в них или интересуюсь ими. Князь Камилла. Его руки были подобны хорошо смазанному железу, которое не ржавело, и его закон был таким же. Но Камилла был достаточно умен, чтобы держаться подальше от семьи и нет давать им свобод, которые они требовали. Как и всем хорошим князьям, ему требовались предсказатели — возможно, Юлий брал с него пример. Мы процветали, нам разрешили создать множество детей, и мы создали их. Семья сделала... достаточно много хорошего для себя в Риме.

Кем бы ни был вампир, скрепленным кровью со знатью или худым и голодным как леопард из Колизея... чего бы вампир не захотел, Империя могла предоставить ему это. В любом из городов смертных было множество сильных и цветущих горожан, и еще больше приплывали из провинций каждую ночь. Это было... как оттиск комфорта, до того, как руины начали пылать. Раздражение началось лишь тогда, когда законы смертных и Сородичей стали слишком похожи. И... и ничто не было способно излечить больного. Что-то должно было произойти, рано или поздно.

Карфаген

Пока слово путешествовало по Средиземноморью, потомки Бруджа и Хассама построили город, который вселял страх в неживых Рима. Страх... или, возможно, зависть. В любом случае, одного из этих поводов... было достаточно.

Карфаген... Это название срывается с уст любого высокопоставленного старейшины Бруджа, который обсуждает времена содружества со смертными, и любого сурового Вентру, который предостерегает от адских сил. Прошло уже почти две тысячи лет, но они все еще помнят Карфаген. Это было нечто большее, чем просто стычка между соперничающими кланами, соперничающими князьями. Это была первая междоусобная война внуков.