Великий и ужасный чародей Руатта не отказал себе в ребячливом удовольствии внезапно появиться прямо в кресле перед пленником. От неожиданности тот еле заметно дернулся. Вряд ли от страха. Такие ничего не боятся. Скорее, попытался приготовиться к нападению – и не смог по понятным причинам. Руки его были заведены назад и скованы цепями, прикрепленными к кольцу в полу. Длины цепей хватало лишь для того, чтобы стоять на коленях. Чародей Руатта не нуждался в цепях, чтобы зафиксировать пленника, даже такого плечистого и крепкого. Но демонстрация силы не помешает. Пускай незваный гость сразу осознает свое незавидное положение.

Взгляд у того был непокорный, но без открытого вызова. Пленник изо всех сил пытался принять бесстрастный вид и не выдать своих намерений раньше, чем противник выдаст свои. Но цепь его раздражала. Наглядный урок беспомощности, в отличие от магических пут, которые не ощущаются, пока жертва не пытается вырваться.

Пленник тряхнул головой, откидывая прядь волос с лица. Его длинные иссиня-черные волосы падали на спину и грудь, достигая едва ли не пояса. Этот вид чародей Руатта находил весьма приятным для глаза. Еще более приятной для глаза была нагота пленника. Тот раздвинул колени для лучшей опоры, а завернутые назад руки заставляли слегка прогнуться в спине, демонстрируя великолепные грудные мышцы, широкие плечи и талию, неожиданно тонкую при подобном телосложении. Определенно, прекрасный образец человеческой расы. Лучший из тех, что посылала к нему Александра. Пожалуй, ему было бы смертельно скучно последние несколько лет, если бы не "подарки" королевы Арриана. То один из слуг оказывался ее шпионом, то наемный убийца пытался пробраться в замок. Впрочем, считать ли наемником того, кого зачаровали магией и заставили выполнять приказы?

Чародей Руатта никогда их не убивал. Зачем? Методы Александры были не лишены изящества, а вкусы достойны восхищения. Ему доставляло удовольствие вычислять шпионов, отлавливать ассасинов, расплетать искусную паутину заклятий и отсылать их обратно. Настоящей угрозы они не представляли.

Этот, впрочем, оказался опаснее других. Физическая сила и воинское мастерство были ничто в замке чародея. Но воин обладал магическим даром – или проклятием, как посмотреть. Он был оборотнем и перекинулся в черную пантеру, попавшись в магическую сеть. Оборотни обладали определенным иммунитетом к магии, который достигал пика именно в полнолуние. Потому заклинания по большей части оказались бесполезны, а серебра у Руатты под рукой не случилось. Впрочем, его желание взять нападающего живьем только усилилось. В азарте драки он обернулся тигром, и они сцепились прямо в саду, яростно рыча, оставляя брызги крови и клочья шерсти на сломанных цветах, пока он не измотал наглеца до потери сознания и не связал.

Давно ему не приходилось так развлекаться! Он ощущал что-то вроде благодарности. Где только Александра нашла подобную диковину? Оборотни, как и прочие волшебные создания (вроде русалок, эльфов, драконов и демонов), в Иршаване не существовали. Хотя легенды про них рассказывали. Впрочем, в его времена, в его мире демоны и эльфы тоже упоминались в легендах, а не в научных трудах. Просто эти легенды были куда более разнообразными и детальными.

Возможно, воин находился под действием изощренного заклятия, не будучи в полной мере оборотнем-леопардом. Вариант магического дара Руатта вынужден был с некоторым сожалением отбросить. Чародей, превращаясь в любое создание, а потом обратно в человека, сохраняет свой облик неизменным, и у него даже волосок из прически не выбьется, пока он бегает серым волком по земле, летает сизым орлом под облаками. Черноволосый воин, перекинувшись, разодрал на себе в клочья всю одежду. Он был наг теперь по этой причине, а не по умыслу чародея Руатты. Волосы его, заплетенные сначала в тугие косы, после обращения в человека оказались распущенными. Кроме того, Руатта ощущал в нем зверя, который всегда жил под его кожей, смотрел из его глаз – слабо, едва заметно, но все-таки ощущал, потому что его магическая сила была велика. А чародей не привязан к какому-либо звериному облику: может свободно призвать любой – и так же свободно с ним расстаться.

Может быть, особые способности воина заставили Александру подослать именно его. Прежде она никогда не выбирала представителей степной расы. А пленник совершенно очевидно родился в Арриане или от аррианки: бронзовая кожа, скулы, волосы говорили сами за себя. Такой рост и телосложение среди аррианских мужчин нередки – не все аррианки предпочитают стройных женственных юношей. Забавно, кстати, что рыжая королева Арриана напоминала аррианку меньше всех дочерей степи, что ему приходилось видеть. У нее тоже были синие глаза, как у Ашурран, но светлее, больше в голубизну. У Ашурран они отдавали фиолетовым, как грозовая туча, несущая громы и молнии. Должно быть, Александра подозревала, что надменный чародей питает склонность к брюнетам – в конце концов, отдал же он свое сердце чернокосой Ашурран. И потому не подсылала к нему ни степняков, ни степнячек.

Возможно, мотивы у нее были более прозаичны. Аррианский ассассин – слишком откровенное указание на заказчика. Но ради этого воина она нарушила традицию. Не могла же она всерьез полагать, что у оборотня больше шансов убить чародея Руатту? Возможно, цель у нее совсем другая...

Он снова окинул взглядом обнаженное тело пленника, определенно бывшее усладой для взора. И подумал, что давно ему не случалось смотреть с желанием ни на женщин, ни на мужчин.

Пленник вдруг ухмыльнулся и посмотрел в ответ так, что чародею Руатте вся кровь бросилась в лицо. Вот этого с ним не случалось еще дольше. Чтобы кто-то посмел смотреть на великого чародея как на мальчика из веселого дома! Последней была Ашурран – и поплатилась немедленно, после чего усвоила должное почтение (хотя бы внешне, если не в мыслях).

Он вздохнул и провел ладонью по лбу, откидывая кудри с лица. Не лицемерие ли – наказывать за непристойные мысли, если сам на них провоцируешь? Он носил облик юноши, ставший привычным. Традиция для чародеев – подчеркивать бессмертие и вечную юность. Кроме того, юный облик позволял вводить в заблуждение врагов, вызывая меньше подозрений. Король Ланкмара Родрик Железная Рука вообще напрямик заявлял, что предпочитает видеть чародея Руатту шестнадцатилетним красавчиком. Старый пьяница никогда не стеснялся в выражениях. Он был слишком глуп и заносчив, чтобы бояться великого чародея. Руатту это забавляло.

– Ну что, детка, так и будешь пялиться на мой член или все-таки отсосешь? – развязно спросил пленник.

Будто молния ударила в чародея Руатту, и он стиснул подлокотник кресла, так что едва его не сломал. Но причиной был вовсе не пошлый смысл услышанного.

Голос чародея не дрогнул, когда он переспросил по-ланкмарски:

– Повтори, что ты сказал.

Потому что пленник говорил не по-ланкмарски. И не по-арриански. И не по-согдийски. И ни на одном языке Иршавана, из которых чародею Руатте были ведомы все.

Этого языка он не слышал... Сколько? Он не помнил. Он давно утратил счет годам и десятилетиям, проведенным в Иршаване. Время здесь текло иначе, особенно после того, как он прошел Вратами Знания.

– Что ты там щебечешь, красавчик? – ухмыляясь, продолжал пленник. На всеобщем. С сильным, нарочитым степным акцентом. Руатта мог бы поклясться, что видит перед собой эссанти или эртау. Будто бы дело происходило в приграничной крепости Криды в бытность Руатты королевским военачальником. Ланкмарина, по всей видимости, степняк не понимал. Но продолжал гнуть свою примитивную линию: – Давай, отсоси, ты же хочешь.

Чародей подступил вплотную и вздернул ему подбородок, вглядываясь в глаза. Он искал следы хитроумного заклятья, заставляющего видеть и слышать то, чего нет на самом деле. Магических сил Александры не хватило бы, чтобы настолько заморочить ему голову...

Пленник бросился на спину, освобождая ноги, немыслимым кульбитом извернулся – и сбил чародея Руатту на пол, коленями сдавил ему шею, угрожая сломать к бесам и демонам. Рявкнул:

– Ключи от наручников, быстро!

Руатта был восхищен. Обычного человека воин держал бы сейчас под угрозой смерти. Но у чародея даже дыхание не прервалось. Он сказал на всеобщем – и родной язык ощущался чужим, непривычным:

– Я не прочь оказаться между твоих бедер, но определенно не в этой позе!

И в то же мгновение обернулся огромной красно-черной змеей. Змея без труда выскользнула из захвата, обвилась вокруг шеи воина и зашипела ему в лицо.

– Чародей! – вырвалось у того. – Ненавижу чародеев.

– Сомневаюсь, что ты много их встречал! – сказала змея голосом чародея Руатты. Глаза у нее были зеленые. – Не сомневаюсь, впрочем, что знакомство с Александрой вызывает именно такие чувства.

Воин презрительно промолчал, но взгляд его выдавал, что никакой Александры он знать не знает. Кто бы сомневался.

Руатта снова обернулся человеком, выбрав на сей раз более зрелый облик. Таким он был в расцвете своей военной карьеры, когда ему даже сорока не исполнилось. Но пленник взглянул на него еще более плотоядно, чем раньше. Развалившись на полу с таким видом, будто ему тут удобно, а руки за спину заложил просто так, он сообщил:

– Эй, да я ж тебя знаю. Я раз пятьсот дрочил на твой портрет в "Криданских военачальниках". Ммм, как там тебя... Рамиро? Ратталья?

– Потрясающе! Соврать несколько раз в такой короткой фразе! – чародей уже не скрывал своего восхищения. Подарок был великолепен и сулил нескончаемые развлечения. Руатта начал с заклятия правды. – А теперь повтори то же самое, но без вранья. С каких это пор степняки читают книги?

Воин попытался прикусить язык, но ничего у него не вышло. Губы будто сами собой зашевелились, произнося:

– Мой отец – оседлый степняк, отдал меня в монастырь, учиться. Я эту книжку зачитал до дыр, и еще "Записки об эльфийской войне", "Подвиги Конны Разрушителя" и "Искусство войны". И тебя я хорошо запомнил, Рудра Руатта, потому что ты надрал задницу эртау и эйхеле, так что слава их навеки померкла. Но тогда мне было пофиг на мужиков, я только на баб дрочил. – К его смуглым щекам прилила кровь, и было видно, что он безуспешно пытается сдержать рвущиеся с языка слова: – Один раз мне приснилось, что ты меня трахаешь, и я даже кончил, но забыл этот сон и до сегодняшнего дня не вспоминал, проклятый чародей, так тебя и разэтак!

Говорил он теперь чисто, как образованный человек – следовательно, степной акцент был напускным.

– Так значит, ты из эссанти. Мне приходилось сидеть у костра совета с вашим вождем. Только было это задолго до твоего рождения.

– Зато я слышал, как старики рассказывают про тебя всякие байки. Тебя прозвали в степи Красным Львом, и не было никого, кто не мечтал бы тебя нагнуть. И когда вождь эссанти Согэцу положил тебе руку на колено, предлагая скрепить договор, ты ее сбросил. И когда он предложил себя, ты его отверг, сказав: "Я не сплю с теми, кто сам под меня стелется". Согэцу взъярился было, но вовремя вспомнил, что Красный Лев трахает Великого северного короля, и грех ему размениваться по мелочам! – на одном дыхании выпалил пленник, и Руатта поморщился. У заклятия правды был побочный эффект: объект выбалтывал буквально все, что только приходило ему на ум. – Говорили еще, что глаза у тебя в битве горят зеленым огнем, а волосы превращаются в огненную гриву, и даже сам бог войны Аманодзаки не рискнул бы выйти против тебя. Мать твою, так это правда? Ты чародей, значит? Вот как ты надрал задницу эртау, ясно теперь...

– Я не был тогда чародеем, – возразил уязвленный Руатта. – А ты замолчи и не смей ни слова произносить, пока я не задам вопрос.

Воин ухмыльнулся, явно довольный, что удалось задеть противника.

– Как ты, эссанти, попал в Иршаван?

– Куда-куда попал? В Иршаван? Западный край? Брешешь! – воскликнул пленник, абсолютно не кривя душой.

Руатта вздохнул и закатил глаза. Так он будет возиться с упрямцем еще часа три и не узнает ничего полезного, кроме всяческой пошлятины. Без лишних церемоний он придавил пленника коленями к полу и прижал пальцы к его вискам, открывая для себя его память. Глаза у того на миг остекленели, от лица отхлынула кровь.

– Может быть немного неприятно, – запоздало предупредил чародей.

– Да лучше б ты меня выебал десять раз, чем так... наизнанку выворачивать, – прохрипел эссанти, как бы приняв слова Руатты за вопрос. Он отвел глаза и вытянулся на полу, разом обессилев. Заклинание действительно было насилием над разумом, и Руатта редко к нему прибегал.

То, что чародей узнал о своем пленнике, оставляло больше вопросов, чем ответов.

– Значит, ты вождь эссанти Кинтаро, будем знакомы. Здесь меня называют чародей Руатта, а мое первое имя не ведомо никому. Я не враг тебе, хотя ты сейчас думаешь иначе. Мы заклятые друзья с королевой Арриана, и она послала тебя, как запечатанный свиток с посланием. Пока я не сниму две печати, не узнаю, что же ты собирался мне сообщить.

Пленник смотрел на него угрюмо и молча. Руатта спохватился:

– Говори, я разрешаю.

– Ты мне голову дуришь, вот что. Я только что был в степи на летней стоянке, на другой день должен был прибыть посланник криданского короля обсуждать договор, и вдруг я здесь, непонятно где, и ты плетешь всякие небылицы про бабу, которую я даже не знаю.

– Ты не помнишь, как пробрался в мой замок и пытался меня убить?

– Я? – искренне удивился Кинтаро. – Убить тебя? С чего бы? Я бы лучше тебя поимел, вот содрал бы с тебя эту хламиду, нагнул бы аккуратненько и...

– Достаточно, – поспешно прервал его Руатта. – Я лучше покажу тебе, как все было. – И прижал пальцы ко лбу пленника, на этот раз передавая ему свои воспоминания о прошедшей ночи.

Кинтаро был потрясен, хотя пытался не подавать виду. И кто бы не был потрясен, узнав, что превращается в гигантскую черную кошку, а потом ничего об этом не помнит.

– Если ты чародей, то можешь какие угодно картинки показывать, – пробурчал он, когда чародей позволил ему говорить. Но голос его звучал уже не так уверенно, и по всему было видно, что вождь эссанти сбит с толку.

Щелкнув пальцами, Руатта освободил его от цепей. Кинтаро сел, разминая затекшие руки, и перед ним появилось зеркало в полный рост.

– Ты своего точного возраста сам не помнишь, но вождем стал лет в двадцать. Кстати, редкий случай в степи, не могу не признать. А теперь посмотри на себя. Ты в расцвете лет, конечно. Но на вид тебе далеко не двадцать.

Глаза Кинтаро притянуло к зеркалу, как магнитом. Он повернул голову так и эдак, разглядывая себя, будто не узнавая. В замешательстве потрогал мочку уха – Руатта предположил, что эссанти когда-то носил серьги, от которых нынче не осталось и дырок. Повернулся одним плечом, другим, провел рукой по груди – обычных для эссанти шрамов, предметов гордости воина, не было.

– Когда ты перекидываешься в зверя и обратно, все следы от ран исчезают, – подсказал чародей. – И одежда твоя осталась там, где ты перекинулся. Хотя было ее, прямо скажем, немного: штаны да сапоги. Пожалуй, надо все-таки одеть тебя, а то слуги сочтут, будто мы любовники. И половина из них тут же кинется строчить донесения своим нанимателям.

Движением руки он поднял Кинтаро на ноги и одел в обычный ланкмарский костюм: штаны, рубашка, туника без рукавов. Подумал и убрал рубашку, попутно украсив плечи и запястья Кинтаро золотыми браслетами, а шею в расшнурованном вороте туники – массивным ожерельем из фигурок пантер. Взялся за подбородок, задумчиво обозрел картину и заменил золото на сталь. Серебро было бы лучшим выбором, но вряд ли оборотню приятно носить серебро. Руатта добавил ему пояс из металлических бляшек на бедрах и сапоги с отворотами.

Кинтаро посмотрел в зеркало, и губы его шевельнулись, беззвучно произнося короткое и энергичное матерное словцо. Руатта не сдержал улыбки. Он, в общем-то, и не ждал, что дикий варвар оценит его художественный стиль.

– Теперь ты мой гость, вождь эссанти Кинтаро. Приглашаю тебя разделить со мной трапезу. Стаканчик доброго вина нам обоим не помешает.

За обедом Руатта с удовольствием наблюдал, как Кинтаро за обе щеки уплетает оленину, пироги с зайчатиной и прочие мясные яства, которые чародей распорядился приготовить в избытке. Бедняга оборотень умирал с голоду. Метаморфоза наверняка отнимала много сил, и неизвестно, как он питался, прежде чем попасть в замок. Беседа была несколько затруднена – с набитым ртом Кинтаро был в состоянии отвечать только на короткие вопросы вроде: "А кто стал вождем эутангов после Сенехмера? А кто командует в Белой крепости? А соблюдают ли эртау договор шестьдесят третьего года?" Эссанти наелся, выпил, расслабился, и на губах его опять заиграла усмешка. Утраченное равновесие возвращалось к нему быстро.

Руатта отослал слуг и движением руки заставил кувшин с вином наклониться и наполнить бокал Кинтаро. Пришло время для серьезного разговора.

– Мы точно раньше не встречались? – спросил эссанти, осушив бокал, и взглянул на Руатту совершенно не целомудренно. – Не могу отделаться от мысли, какой ты горячий и как любишь ложиться под мужика. И "рыженьким" тебя хочется назвать.

– Я уже снял с тебя заклятие правды, так что нет нужды рассказывать все, что приходит тебе в голову, – сообщил Руатта, не поддаваясь на провокацию.

– Истинный воин не лжет и не скрывает своих мыслей, – ухмыльнулся Кинтаро. – Ты не ответил, чародей.

– Ты в Иршаване, за многие и многие тысячи миль от родных степей, и это все, что тебя волнует?

– Если меня перестанет волновать красивый рыжий парень, значит, я помер. – Эссанти гибким кошачьим движением перетек на диванчик поближе к Руатте. И даже руку ему на колено чуть не положил – но в последний момент сделал вид, что его целью был кувшин с вином.

Чародея вдруг охватила ностальгия, тоска по ушедшей юности, когда он не был еще чародеем, а был воином, командиром, любовником. Неприкрытые авансы степняка пробуждали слишком много воспоминаний, и он вдруг ощутил себя беспомощным. Как ребенок тянется за лаской, надменный чародей Руатта тянулся за любым напоминанием о родине. Надежда поманила – и вдруг развеялась, когда выяснилось, что эссанти не знает даже, как он попал сюда, не говоря уж о том, как вернуться.

Только сейчас он ощутил, как сурово сдерживал себя все эти годы, не позволяя впадать в уныние и печаль, не позволяя думать о возвращении, пока не изыщется подходящего способа. И вот он, способ – раздевает его глазами и плотоядно скалится. Чародей Руатта никогда не торговал собой. Но, может быть, ему просто не предлагали подходящую цену?

– Так что это за баба, у которой с тобой счеты? – поинтересовался Кинтаро, щедро наливая себе вина и откидываясь на спинку дивана.

Для начала Руатта обрисовал ему расстановку сил в Иршаване, кратко коснувшись истории Ланкмара и Арриана и стараясь не замечать, что степняк как бы невзначай закинул руку на спинку в непосредственной близости от плеч чародея.

– Никто не знает, откуда пришла Александра и какое имя прежде носила. Она ведь даже не аррианка и лишена магических способностей, которые среди степнячек столь распространены. Но сейчас ее называют не иначе как богиней Идари, потому что за какие-то пятнадцать лет ей удалось объединить степные племена, чего не удавалось прежде никому из смертных. Ты легко себе представишь масштаб, ведь Дикая степь – ближайший аналог Арриана, за исключением матриархата.

– Чего?

– Главенства женщин. Что бы ты сказал о человеке, подчинившем себе все племена Дикой степи, и большинство из них – силой оружия?

– Бог Аманодзаки, вот что я бы сказал.

– А что бы ты сказал, если бы этот человек решил покорить Криду? И не только Криду, а еще Илмаэр, Вер-Ло и Маррангу?

Кинтаро присвистнул, явно не находя определения для такого безумия.

– Королева Арриана собирается захватить Ланкмар. И без сомнения, преуспеет, если бы не одно препятствие. В лице меня.

– Мне нравится, как ты бахвалишься, чародей. Будто ты один способен удержать того, кто объединил степные племена и готов двинуться на Криду.

Руатта улыбнулся так уверенно и безмятежно, что Кинтаро поперхнулся вином. Было забавно встретиться с подобным невежеством, ведь во всем Иршаване не нашлось бы ни единого человека, подвергающего сомнению могущество великого чародея. "Безграничная власть развращает", – со вздохом подумал Руатта. Ей-богу, собственная напыщенность иногда его раздражала.

– Таким образом, королева Арриана жаждет убрать меня с дороги, потому что я единственный закрываю ей путь к столице и рубиновой тиаре Ланкмара. Ирония судьбы – именно я был ее наставником пятнадцать лет назад. Я обучал ее магии и добился невероятных успехов, учитывая, как мало у нее природных способностей.

– Вот неблагодарная тварь, – фыркнул Кинтаро. – Может быть, ты слишком часто бил ее линейкой по пальцам?

Руатта весело рассмеялся:

– Да, можно не сомневаться, что ты учился в монастыре. Узнаю поповские методы. Нет, ей не в чем меня винить, кроме разве что... – он запнулся, с удивлением чувствуя некоторое смущение. Степняк, простой, как песня, с легкостью вытягивал из него человеческие эмоции, от которых чародей давно отвык.

– Ты ее трахнул и бросил, – подсказал Кинтаро, проницательно угадывая если не причину, то хотя бы с чем она связана.

– Наоборот, – с досадой сказал Руатта, и к щекам его прилила кровь. – Я считаю узы учителя и ученика слишком сакральными, чтобы опошлить их плотской связью. Воспользоваться доверием своего ученика, его неопытностью, его естественным восхищением перед учителем... Это сродни насилию над личностью, инцесту! Кроме того, магическая сила идет рука об руку с целомудрием и воздержанием...

Кинтаро опять поперхнулся вином, посмотрел круглыми глазами поверх бокала и даже как будто чуть-чуть отодвинулся.

– Ты ей не дал, и она теперь тебя ненавидит.

– Я бы выбрал другие слова, но ты уловил суть.

– На ее месте я бы постарался выманить тебя из твоей берлоги и взять в плен.

– Боюсь, что ты послан сюда именно за этим, – кивнул Руатта.

– Может, тебе тупо с ней переспать? Глядишь, и перестанет строить козни.

Руатта метнул в него суровый взгляд:

– Думай, что говоришь! Не хватало еще великому чародею ложиться с каждым, кто изъявит такое желание!

Степняк хлопнул себя по колену и засмеялся:

– Да вы, чародеи, ханжи и лицемеры еще покруче эльфов! – и вдруг улыбка сползла с его лица, и оно стало потрясенным. – Китабаяши тазар, откуда я знаю, что эльфы ханжи? Я одного из них взял в плен на равнине Терайса, а остальных пришлось перебить... Я даже голоса его не слышал, только если он стонал подо мной... – Кинтаро схватился за шею, будто его что-то душило. Лицо его исказилось. Он встал и зашагал по комнате, бормоча: – Оставил куколку там, у столба, на забаву племени... Хотел, чтобы его объездили, укротили... Кретин безмозглый! – Он бросился к Руатте и тряхнул его за плечо без всякой почтительности: – Если ты такой великий, давай, читай свою волшебную галиматью! Я хочу вспомнить!

Глаза у него горели – почти что буквально, потому что зрачки налились янтарным огнем, а губы раздвинулись, показывая зубы, совершенно по-кошачьи.

Руатта невозмутимо снял с себя его руку.

– Интересный феномен. Ты забыл что-то конкретное – или кого-то. Но мнения, сформированные за твою жизнь, сохранились. Ты ненавидишь чародеев, а эльфов считаешь ханжами. Ну-ка... Сколько ворот в столице Криды?

– Четыре, по четырем сторонам света, – не задумываясь, бросил Кинтаро. – Я въезжал через южные. – И нахмурился, не сумев вспомнить, когда и зачем въезжал.

– Вождь эссанти преклоняет колено перед королем Криды?

– Черта с два, они встречаются как равные, если между эссанти и северянами мир.

– В мое время дикарей в столицу не пускали, – ядовито прокомментировал Руатта. – Но ты, по всей видимости, даже удостоился королевской аудиенции. Блестящая карьера для степняка. – Он вдруг понял, что в нем говорит банальная зависть. Этот степняк топтал своими мокасинами мостовую Трианесса, и совсем недавно – десять, двадцать лет назад. А чародей Руатта – чародей, а не криданский кавалер, которым он был когда-то, – ни разу не ступал туда ногой, несмотря на всю свою хваленую магию.

– Верни мне память, чародей, – угрюмо сказал Кинтаро. – Я забыл что-то очень важное. Как будто у меня сердце вырезали и пустили гулять без него.

– Мне это знакомо, – вздохнул Руатта, вспоминая, как попал в Иршаван. Он хотел добавить, что память к нему вернулась, а вот сердце навеки осталось в Трианессе. Но промолчал. Сказал вместо этого другое: – Печати можно взломать, обойти или узнать хотя бы, что они из себя представляют, чтобы вскрыть их по-честному. Вот только способ может оказаться не слишком приятным.

– Я воин степи, вождь племени эссанти. Тебе нечем испугать меня, чародей, – сказал Кинтаро, горделиво расправив плечи. Руатта невольно им залюбовался. Это было не обычное степное бахвальство, а чистая правда. Все, что он мог сделать – проявить уважение к мужеству воина и не тратить времени зря.

– Как пожелаешь, – сказал он, и в мгновение ока роскошно обставленная комната исчезла, сменившись полутемным подвалом с цепями и крючьями на стенах. Вместе с магической силой чародей Руатта приобрел привычку к театральности. Даже самая могущественная магия идет рука об руку с показухой и спецэффектами. Кроме того, каменные стены и железные решетки должны убедить воина в серьезности происходящего. Движение руки – и Кинтаро оказался раздет догола и подвешен за руки чуть выше человеческого роста, чтобы не доставал до пола даже кончиками пальцев. Руатта оставил ему только браслеты и ожерелье – для красоты.

Он вынул из воздуха устрашающую семихвостую плеть и провел рукояткой по груди пленника – нежно, едва касаясь. Сказал, почти что оправдываясь:

– Боль – лучший инструмент для возвращения памяти.

Ему не хотелось причинять боль. Одно дело – в пылу схватки, страсти. Другое – хладнокровно пытать человека, пытаясь проникнуть за стену, возведенную в его сознании. Но Кинтаро посмотрел нагло, свысока, будто заранее считая все его старания жалкими, и это помогло. Руатта обошел его, бережно перекинул длинную гриву воина на грудь и без лишних слов положил короткий сильный удар поперек спины. Свободной рукой он взялся за плечо Кинтаро – конечно, так не размахнешься как следует, но было важно касаться его, бить самому, физически, а не вызывать боль заклинаниями. Утешало то, что настоящая пытка была ни к чему, должно было хватить легкой разминки, чтобы прощупать печати. Насколько чародей Руатта знал Александру, она никогда бы не связала свою печать с болью. Обычно у нее на уме совсем другие вещи.

Он ударил еще и еще, проникая в подсознание Кинтаро с каждым ударом все глубже, как тонкий, жалящий ремешок плети. Алые полосы украсили совершенные ягодицы воина, его бедра, поясницу, разбежались затейливой вязью по плечам и бокам. Но печати не реагировали, и никакой подсказки, никакого намека не просочилось за них туда, где их можно было подцепить и вытащить на свет. У Кинтаро даже дыхание не сбилось. Эссанти, да еще оборотень впридачу – для него нужно кое-что пожестче. Вторя его мыслям, Кинтаро закинул голову назад и потянулся всем телом.

– Меня, бывало, ласкали больнее, чем ты бьешь, – лениво произнес он. – А пугал-то, пугал.

Плетка его как будто разожгла – тело на ощупь стало жарче, и весь он, напрягшийся было в подземелье, в цепях, расслабился. Будто его и вправду ласкают. Хотя плетка в нескольких местах рассекла кожу – неглубоко, но должно ощутимо саднить. И даже кровь выступила. Чародей подступил ближе и, повинуясь непреодолимому порыву, слизнул рубиновые капли.

Вот теперь Кинтаро содрогнулся и забыл, как дышать. Тело его напряглось, голова упала на грудь, и с губ сорвался прерывистый вздох, похожий на беззвучный стон. Пытками из него ни звука не вырвешь, но пытки бывают разные. Руатта прижался к его избитой спине, зная, что это тоже причинит боль, смешанную с удовольствием. Он провел ладонью по смуглому бедру, по завиткам волос в паху и коснулся члена, который немедленно под его рукою воспрянул к жизни. Кинтаро втянул воздух сквозь стиснутые зубы, уже не скрывая возбуждения. По его телу прошла дрожь, ягодицы недвусмысленно сжались. Руатта проверил печати и нашел то, что и предполагал найти. Ключом к ним служило не что иное, как секс. В сказках обычно хватало поцелуя.

Без всякого сомнения, это напоминало пытку: Руатта издевательски медленно ласкал ладонью напрягшийся член степняка, другой рукой поглаживая его бедра, живот, грудь. Он ждал очередного насмешливого комментария, но степняк прикусил губу и молчал, боясь, видимо, спугнуть неожиданный поворот событий. Впрочем, такой ли уж неожиданный? Он говорил и думал о сексе с первой же минуты. Следовало понять подсказку, а, всесильный чародей? И кое на что особенно напирал, нельзя было не заметить. Руатта сдвинулся и теперь стоял так, чтобы видеть, что вытворяет его рука. Искушение становилось все сильнее. Можно было оправдаться перед самим собой, что для глубокого проникновения в подсознание степняка совершенно необходимо довести его до оргазма, причем без магических методов, чтобы не затуманить картину. Рукой, например, или... Истинная причина, однако, скрывалась в другом. Когда они с Даронги были молоды, у них еще была роскошь валяться в кровати чуть не до обеда, вытворять все, что в голову взбредет, проводить вместе ночи, полные экспериментов и открытий. Но потом, когда принц Дансенну стал королем, а кавалер Руатта – королевским военачальником, у них так мало осталось времени друг на друга. Ласки украдкой, торопливый минет где-нибудь в перерыве между военным советом и приемом послов – вот и все, что им было временами доступно. Руатта всегда любил интимное, бесстыдное удовольствие орального секса, а тогда полюбил еще больше. Так восхитительно было преклонять колени перед своим королем, заставляя его терять голову от страсти. Властвуя и владея. Ему и сейчас хотелось обладать своим неожиданным подарком – роскошным степняком, который гораздо хуже переносит удовольствие, чем боль. Не то чтобы его захватило сексуальное желание – скорее, желание раскрыть тайну, узнать его историю. Но поскольку здесь замешана королева Арриана, без секса не обойтись.

Чародей Руатта не привык себе ни в чем отказывать. Особенно притом, что пошлым трепом степняк выдавал и свое собственное жаркое желание. Кинтаро до последнего мгновения, казалось, не верил, что чародей действительно склонится к нему и сомкнет губы на его ноющем от напряжения члене, продолжая сладкую пытку. У него хватило ума и в этот раз удержаться от комментариев. А может быть, он просто не мог говорить – так яростно кусал губы, сдерживая неуместные для воина стоны. Степняк был уже на пределе, и когда Руатта несколько раз всосал его глубоко в глотку, он выгнулся и зарычал прерывисто и хрипло, изливаясь ему в рот. Все щиты в его подсознании упали – о-о, степняк действительно умел отдаваться, если партнер попадался достойный. Руатта коснулся печатей Александры, и одна из них полыхнула ослепительным светом и исчезла, а вторая приглашающе засветилась, выдавая образы настолько живые и яркие, что у него закружилась голова. У королевы Арриана была богатая фантазия.

– Ты и вправду чародей, – выдохнул Кинтаро, и тон его не оставлял сомнений, что это комплимент. Руатта поднял голову и взглянул в его лицо, красиво обрамленное волосами. В глазах степняка было неприкрытое желание, жажда – увы, не совсем того рода, который требовался для снятия печати. – Освободи, и узнаешь, в чем хорош я, – промурлыкал он, подтверждая подозрения Руатты.

– И в чем же ты хорош? – спросил чародей, разыгрывая непонимание. Хотя похоть степняка была почти что осязаема, и желание его очевидно. Раздевая Руатту глазами, он сообщил:

– Узнаешь, когда я нагну тебя и оттрахаю так, что ты всю свою магию позабудешь!

– А если сначала я тебя? – поддразнил тот.

– Не годится, – Кинтаро свел брови, нисколько не воодушевленный предложением. – Ты меня и так поимел, считай, всеми возможными способами. Надо же мне отыграться. Не бойся, я не буду слишком грубым. Хотя искушение большое, честно скажу.

Отстранившись, Руатта вздохнул:

– В этом-то и проблема. Одну печать я снял, но есть еще и вторая. И только один способ вскрыть ее, не повредив твою память. Ты должен лечь под меня. Добровольно, с желанием. Позволить обладать тобой, полностью отдать контроль.

Кинтаро нахмурился сильнее, и похотливый огонек в его глазах угас. Несколько мгновений он размышлял, и само это размышление было ответом. Руатта не почувствовал себя уязвленным. Александра специально запечатала память воина тем, что наименее вероятно. Ей просто в голову не пришло, что великий чародей любит брать в рот. Аррианка, наверное, скорее умрет, чем будет ртом удовлетворять мужчину. В некоторых вещах степнячки, так же как и степняки, жуткие ханжи.

– Если ты не врешь, чародей, то я согласен, – сказал Кинтаро нехотя. – Делай со мной что хочешь. Зачем тебе вообще понадобилось спрашивать? Я и так голый и связанный. – Для иллюстрации он повел плечами, так что брякнули цепи, на которых он был подвешен.

– Я не терплю насилия, – ответил ему Руатта довольно холодно. – Но если даже я возьму тебя силой или принуждением, не сработает. Только по согласию, с желанием.

– Вот уж не зна-а-ю, – сомнение в голосе Кинтаро было очень явным и очень нелестным. – Пойми меня правильно, Руатта. Может, ты великий маг и все такое прочее, может, ты двигаешь солнце и луну, а звезды вставляешь себе в уши вместо серег. Но я еще пока ничего особенного не видел. И признаться, воины возбуждают меня куда больше книжников-белоручек. Ты когда последний раз меч-то в руках держал?

Прямота степняка очаровывала. Руатта улыбнулся и вдруг предстал перед ним таким, каким водил в битву кавалерийские полки: кольчуга, панцирь с криданским гербом, зеленый кавалерийский нараменник с разрезами по бокам и красный плащ генерала, который развевался за его спиной, будто крылья, когда они лавой скатывались с холма на позиции эртау. Удар тяжелой криданской конницы всегда считался неотразимым. В степи просто не было столько дерева, чтобы наделать копий и заграждений против кавалерии. Волосы тогда у него были длиннее, он заплетал их в косу, так что лицо оставалось открытым, ничем не обрамленным, заставляя глаза гореть ярче. Степняки говорили, что его взгляд обжигает.

– Меня называли Красным Львом, разоряющим степи. Я повергал воинов степи к своим ногам. Я заставлял вождей самых прославленных племен склоняться передо мной.

– Только не эссанти. – Кинтаро быстро облизал губы. Глаза его теперь не отрывались от Руатты, и больше он не смотрел свысока.

– Только не эссанти, потому что у них всегда хватало ума не испытывать могущество Криды. Итак, вождь эссанти, готов ли ты склониться передо мной? – Руатта уже и забыл, что способен говорить таким жестким командирским голосом. Он щелкнул пальцами, и цепи, удерживающие Кинтаро, исчезли. Тот приземлился на согнутые ноги, и на какое-то мгновение Руатта почти поверил, что Кинтаро встанет перед ним на колени, покорный, укрощенный. Но глупый щенок еще не родился в те времена, когда военачальник Рудра Руатта покорял Дикую степь. Слышал, читал, но не видел своими глазами. А ведь когда-то воины и вожди куда славнее и доблестней жаждали взойти на ложе Красного Льва!

Кинтаро потер запястья, согнул и разогнул руки, оттягивая время. И вдруг сверкнул улыбкой, глядя с вызовом на Руатту:

– Меня ты ни разу не победил в бою. И бьюсь об заклад, не победил бы, даже будь у тебя вдвое больше воинов. Я не за красивые глаза вождем стал. Попробуй-ка выбить меня из седла в честном поединке!

Руатта почувствовал, как начинает заводиться. Спровоцировать его было нелегко, но степняку почему-то удавалось. Единственная причина, по которой Рудра Руатта не терпел насилия – опасение, что ему слишком нравится навязывать свою волю другому человеку, ломать его сопротивление. Но иногда жертва слишком явно напрашивалась. Так было с Даронги. И так было еще один раз, в степи. Он не мог не вспомнить того молодого воина. Кинтаро слишком его напоминал.

– Мне тут устроить турнир ради твоего развлечения? – насмешливо осведомился он. – Ты не ломаешься, ты ломаешь копья и щиты, прежде чем отдаться?

Кинтаро ухмыльнулся, откидывая волосы за спину.

– Ты великий чародей или так, ярмарочный фокусник? Сдается мне, ты хоть войнушку можешь устроить ради развлечения. А наутро – хоп, и конница превращается обратно в стадо коз, пехота в кусты полыни, как в сказках. Как тебе мысль? – он шагнул ближе, сознательно вторгаясь в личное пространство Руатты. Голый, красивый и такой далекий. Как бы хотелось его укротить, подмять под себя, в прямом и переносном смысле!

В мозгу Руатты молнией сверкнула идея. Кинтаро прав – он чародей, и возможности его практически безграничны. По крайней мере, в Иршаване. Совсем необязательно биться по-настоящему, чтобы померяться силой. Есть другие способы...

Лицо чародея стало рассеянным, и мысли перескочили на секреты ремесла, на новый захватывающий опыт, который можно поставить. Он вернул Кинтаро одежду, перенес его в уютную комнатку с едой и напитками, а сам заперся в уединенной башне, где обычно занимался магией. Башню уже несколько раз приходилось восстанавливать после опасных экспериментов. На нее были наложены самые сильные заклятия, чтобы никто не мог проникнуть в тайны чародея Руатты. Несколько суток подряд он смешивал зелья, листал старинные книги, чертил в воздухе знаки и символы, которые мерцали и медленно гасли. Чародей не прерывал своих изысканий ни на минуту, позволяя себе прикорнуть на пару часов, лишь когда варился очередной эликсир. Слуги понимающе поглядывали на разноцветные отблески в окнах башни и оставляли у двери еду, напитки и смену одежды.

Тем временем Кинтаро, предоставленный самому себе, подыхал от непонятной тоски, которую не могли развеять даже дружелюбные слуги Руатты. Например, кудрявый мальчишка-флейтист с умелыми губами. Или стройный темнокожий конюх с кучей сережек в самых неожиданных местах. Или статный молодой садовник с телом атлета. Они успешно скрашивали одиночество степняка, и то, что они говорили на разных языках, не понимая друг друга, совершенно не мешало. Но Кинтаро все равно тосковал по той неведомой части себя, которая оставалась скрытой за последней печатью. Он уже жалел, что подал Руатте идею. Проклятый чародей мог просидеть в своей волшебной мастерской хоть тыщу лет, вместо того чтобы испробовать нормальные, человеческие способы затащить мужика в постель!

Поэтому он не мог сдержать облегчения, когда Руатта наконец прервал свое добровольное заточение и появился перед ним с флаконом какого-то эликсира. Чародей победно сиял, и по его цветущему виду было совершенно незаметно, что он провел столько времени взаперти, работая без сна и отдыха. Он разлил по бокалам вино и накапал в каждый бокал немного эликсира из флакона.

– Это что еще? – с подозрением спросил Кинтаро.

– Ты себе не представляешь, какое изящное решение я нашел. Самый сильный чародей, самый устойчивый к магии человек будет бессилен против моего нового рецепта. Это скорее наука, чем магия! Экстракт эноферы длиннолистной, плюс немного ведьминого корня, плюс стимуляторы памяти и вытяжки гормонов...

– Бла-бла-бла, – закончил за него степняк. – Ни слова не понял. Ладно, спрошу по-другому. Это еще зачем?

– Ты хотел выйти против меня в бою? Так вот, я дам тебе такую возможность. Только в прошлом. В моем прошлом, когда я дрался в Дикой степи. Можно показать другому свои воспоминания, это общеизвестная практика в магии. Но я придумал совершенно новую концепцию. Ты не просто их увидишь, ты будешь переживать их как свои. Как если бы ты сам скрестил со мной клинки. – Он отпил из бокала и склонил голову, глядя на Кинтаро с жадным любопытством. Ему не терпелось испробовать свой рецепт. – Я выпил первый, и поэтому воспоминания будут моими. А-ах! Еще никогда они не приходили ко мне так ярко, так живо... Пей, и посмотрим, не придется ли тебе больше по нраву Красный Лев, чем чародей Руатта.

Они оба осушили свои бокалы. Кинтаро прислушался к ощущениям и пожал плечами:

– Ни хрена не чувствую. По-моему, кое-то лажанулся.

– Есть еще один компонент. Забыл сказать. – И прежде чем степняк успел среагировать, Руатта поцеловал его в губы, горячо и долго.

Мир исчез. И появился снова с запахом гари, конского пота и крови. С запахом Дикой степи. С запахом войны.