Продолжение 5

Ё...!!!... Твою мать!!!... В два шага оказываюсь возле него, хватаю подмышки, приподнимаю навстречу тянущимся из кузова рукам, ору "Жгут наложите!". Его втаскивают внутрь, рядом уже Егор, срывающий с себя ремень, и медсестричка с бинтами в руках. Рядом с ними появляется еще один мадсен, начинающий огнем прикрывать снайперов и Андрейку, которые лезут в кузов. Вроде, все. Бросаюсь к кабине, педаль, рычаг, педаль, газ. Машина с ревом трогается с места, ускоряясь изо всех сил... Ну, давай, родная, давай, жми!!!... Сзади сквозь шум мотора стучит пулемет, отсекая преследователей... Педаль, скорость, педаль, газ... Даже если кинутся догонять, ничего не получится. Мы уже выжимаем километров двадцать в час, и еще прибавим. Хорошо, что дорога более-менее укатана, не так сильно трясет. Выстрелы сзади больше не слышны, значит, — оторвались. Теперь главное — укатить подальше от этого места, пока немцы не очухались и не организовали погоню. Будем ехать, пока хватит горючки...

Через несколько верст торможу машину и бегу смотреть, как там дела в кузове. Дела оказываются не очень. Двое раненых. Но если моего бойца только задело по касательной в плечо, то с Матвеем все гораздо серьезней. Лежит на подстеленных шинелях белый, как мел, губы прикушены. Нога перетянута ремнем, на ране — повязка. Рядом медсестричка пытается посчитать пульс, держа его за руку. Потом поднимает на меня глаза и спокойно-деловито сообщает:

— Ранение сквозное, но пуля прошла, видимо, очень близко к кости. Перелома нет, но может быть трещина. Пульс учащенный... Ему должно быть больно, а он не стонет... Только губы кусает. А обезболивающего нет...

— Как это нет?.. Николай Павлович, будьте так добры, дайте Вашу флягу. В ней водка?

— Коньяк! — Бер лихорадочно пытается отстегнуть посудину, наконец ему это удается, и он протягивает ее мне.

— Матвей, Вы меня слышите? Сделайте три-четыре хороших глотка, считайте, что это лекарство... Мы сейчас поедем, будет трясти, но надо потерпеть. Я постараюсь вести автомобиль аккуратно.

Анна Сергеевна приподнимает голову Синельникова, подносит горлышко к его губам. Прапор глотает через силу, затем закашливается, пытаясь отдышаться. Придя в себя, слабо улыбается и извиняющее просит:

— Мне бы... Папиросу... Если можно...

Пока Бер нервно шарит по карманам, Стефанов достает из портсигара требуемое, протягивает Матвею и щелкает пижонской зажигалкой. Не докуренная и до половины папироса выпадает из ослабших пальцев, Синельников расслабляется, глаза полузакрыты, на губах даже подобие улыбки:

— Почти, как во Франции... Перед гильотиной...

Ну, про ампутацию пока думать не будем, а вот после ранения и болевого шока грамм стописят чего-нибудь крепкого, да закусить папироской, — лучше анестезии не придумаешь...

Часа через полтора останавливаюсь. Скоро совсем стемнеет, надо зажечь фонари. Да и ехать на автомобиле со слабой пародией на амортизаторы, без гидроусилителя, да по грунтовке, предназначенной для повозок, — удовольствие еще то! Очень хорошее упражнение для мышц спины и плечевого пояса, тут никакой качалки не надо. Одно радует — дорога безлюдна. Специально на нее и свернули, чтобы не встречаться ни с кем. Первым делом заглядываю в кузов:

— Анна Сергеевна, ослабьте жгут на полминуты, надо восстановить кровоток в ноге. Иначе возможно омертвение тканей.

— Да, конечно, сейчас. Мы долго стоять будем? Я бы хотела повязку поменять. — Медсестричка начинает распускать ремень у Матвея на ноге. — А откуда у Вас такие познания в анатомии?

— Пришлось в госпитале поваляться, знакомый доктор рассказывал. Делайте перевязку, Клим, выстави охранение. Мне минут двадцать с фарами повозиться надо.

М-да, это вам не подрулевым переключателем щелкнуть. Находим жестяную коробочку с карбидом, засыпаем, заливаем водой, закрываем, ждем. Потом помаленьку открываем вентиль, подносим спичку, пытаемся отрегулировать яркость. Потом то же самое делаем со второй фарой. Хорошо, опыт уже есть. А первые разы боялся, как бы не рвануло. И не без основания, — детские дворовые шалости с карбидом помню очень даже хорошо... Ну, вот теперь мы — с освещением. Осталось вылить в бак остатки бензина из канистры, и можно ехать дальше. Пока либо горючка, либо дорога не кончится. Синельникова уже перевязали, можно трогаться.

Наше авторалли закончилось быстрее, чем предполагал. Еще с полчаса вел машину, стараясь разобрать дорогу в смутном свете фар, пока по кабине не постучали. Останавливаюсь, чтобы узнать, что случилось. Бер со Стефановым объясняют, что далеко сзади и немного левее только что был виден яркий вертикальный луч света, который погас через несколько секунд. Так, плохо дело. Скорее всего, дирижабли нас продолжают искать и ночью. Узнав об угнанной машине, немцы будут идти вдоль дорог, подсвечивая прожектором все подозрительные места. Пока рассуждаю, луч появляется вновь, пока что далеко, но ключевое слово здесь — "пока". Скорость у "колбасы" побольше нашей будет. Отсвет фонарей ночью виден очень даже хорошо, наведутся на раз. И подмогу по земле вызовут, в кольцо возьмут. Стучу по баку, — почти пустой. Значит, надо бросать машину и дальше снова двигаться пешком.

Бойцы из нарубленных жердей и куска тента делают носилки, аккуратно перекладывают на них Синельникова. В качестве мелкой пакости портим в грузовике все, что можно испортить в темноте, сталкиваем в кювет и уходим дальше по дороге. Одна "пятерка" несет носилки с раненым, другая — в охранении спереди и сзади. Через полчаса меняются местами. Стефанов и Бер идут рядом с медсестрой, пытаясь оберегать ее в темноте.

Теперь немного порассуждаем на ходу. Если гансы и пытались выставить заслоны, исходили они из скорости пешей группы. Это значит, что сегодня, проехав на машине около сорока-пятидесяти верст, мы за кольцо оцепления, скорее всего, вышли и имеем фору по времени. Даже если обнаружена пропажа автомобиля, немцам нужно будет время на создание нового заслона. Учитывая, что здесь относительно глубокий тыл, этот процесс займет какое-то время. Значит, будем двигаться дальше, но уже днем, учитывая раненого на носилках...

Ход мыслей прерывается сдавленным "Ой" и неясной возней в темноте. Подхожу ближе и понимаю, что планировать и фантазировать можно хоть до посинения, а реальность иногда живет по своим законам. Твою ж...!!!... Б...!!!... Ё...!!!... На этом все матерные мысли быстро кончаются. Анна Сергеевна сидит на земле, обхватив обеими руками правый голеностоп:

— Я, кажется, ногу подвернула. — Голос виноватый и растерянный, чувствуется, что еще немного, и расплачется то ли от боли, то ли от обиды на саму себя.

Так, похоже, сегодня мы уже никуда не идем. Кроме, как в поисках места для ночевки.

— Анна Сергеевна, ногу чувствуете? Где болит? Двигать ей можете? — Надо загрузить ее вопросами, чтобы не сорвалась в истерику. — Сейчас больно?.. Нет?.. Давайте попробуем встать.

Стефанов и Бер помогают ей подняться, поддерживая под локти. Вроде, стоит, правда, опираясь на помощников. Дай Бог, чтобы это было растяжение, или вывих! О переломе и думать не хочу! Ну, вот, делаем шажок, другой...

— Наступать больно, но кости, кажется, целы. — Медсестренка потихоньку приходит в себя и виновато добавляет. — Только идти сама не смогу...

Понятно... Зову своих "артельщиков" и ставлю задачу:

— Значит так, братцы. Нужно найти место для ночлега. Там пересидим до утра, и будем искать лежбище понадежней. Задача ясна?

Молча кивнув, сибиряки растворяются во тьме. Надеюсь, что не подведут. А пока всех остальных с дороги — в кусты, и ждем. Придется еще на денек задержаться, пока наша барышня ходить сможет. Нет, можно, конечно, и двоих тащить, вон, господ офицеров приставлю к ней носильщиками, но это — на крайний случай. К тому же, сейчас бесполезно, а вот с утра надо будет Синельникова глянуть. Вот с ним-то точно задерживаться никак нельзя. Даже если ранение мягких тканей, то все равно, — большая кровопотеря и риск инфицирования.

Далее, с утра проверить остаток продуктов. И, скорее всего, отправлять народ на охоту за консервами. Вскоре появляются Семен с Гордеем, которые нашли подходящую полянку неподалеку, и мы отправляемся на ночлег...

Утром, дождавшись рассвета, узнаю, как дела у Матвея и Анны. Мадмуазель уже оказала себе первую помощь, туго забинтовав ногу и обмотав ее куском брезента. Сейчас сидела возле Синельникова, который по ее словам часа три назад сумел заснуть, глотнув очередную дозу коньяка. Прапор спал неспокойно, лицо, белое от потери крови и покрытое пробивающейся щетиной, выглядело изможденным.

— Денис Анатольевич. Пусть он поспит еще немного. — Она потерла покрасневшие от бессонной ночи и пережитых приключений глаза. — Когда проснется, я сделаю ему перевязку. Только вот бинтов почти совсем не осталось... Как же мы теперь пробираться будем? Матюша ранен, да и я, раззява, всех подвела... Извините меня, если можете...

Вот только самокопаний с переходом в тяжелую меланхолию мне тут не хватало для полного счастья. Где ж я столько коньячного антидепрессанта найду?

— Анна Сергеевна, извиняться не за что. Вы ни в чем не виноваты, такое может случиться с каждым. Все под Богом ходим. Надо будет, — на руках донесем. Или выкрадем из какого-нибудь госпиталя самого лучшего хирурга, и я смогу найти для него очень убедительные доказательства, что его здоровье полностью зависит от вашего с Матвеем состояния.

— Все равно, очень тяжело чувствовать себя никчемной обузой. — Она слабо улыбается. — И не шутите так, от Ваших слов веет кровожадностью.

— А кто сказал слово "обуза"? Вы — единственный медик в отряде, ухаживаете за раненым. Так что не изводите себя ненужными раздумьями. Мы скоро переберемся в другое место, понадежней. Там и будем думать, как дальше быть. Извините, я Вас покину, пойду проверю посты...

А пока буду проверять, дождусь Семена с Гордеем, которые, едва начало светать, ушли на поиски места для дневки поспокойней и подальше отсюда. По дороге меня перехватывает Стефанов.

— Денис Анатольевич, могу я с Вами переговорить?

— Конечно, слушаю Вас внимательно, Димитр Любомирович.

— Мы тут с Николаем поговорили... Не хотим быть обузой в отряде. С Вашими солдатами нам, конечно, не сравниться, но... Взять на себя заботу об Анне Сергеевне нам вполне по силам. Мы даже придумали, как сможем ее нести вдвоем. Или можем подменять солдат на носилках, если возникнет к тому необходимость...

Во как, и уговаривать не надо. Это хорошо, что они такие сознательные. Особенно в отношении барышни. И у меня одной головной болью меньше. Только вот слово "обуза" слишком часто повторяется сегодня утром. Они, что, думают, что мы их бросим и уйдем? Ага, щ-щас!

— Возражать не буду, напротив, весьма Вам благодарен за помощь. Поговорите с Анной Сергеевной, вдруг она будет против...

Разговор прерывает появления лесовиков-разведчиков. Судя по довольным лицам, нашли подходящее место.

— Есть подходящее местечко в паре верст отсюда. Там, как идти, сначала низинка будет, рощицу небольшую окружает. — Семен довольно ухмыляется. — С виду — болото болотом, но пробраться можно. Там и спрятаемся.

— Добро, сейчас снимаемся и уходим...

Низину переходили, ориентируясь по одним сибирякам понятным приметам. Хотя, за погранцов говорить не стану, шли привычно и спокойно. Здешние болота были непохожи на те, что помнил по Сибири. Вместо сплошного пружинящего под ногами ковра из травяных кочек с частыми вкраплениями клюквы, — редкие бугорки травы, кажущиеся бездонными провалы, заполненные черной водой, полусгнившие обломки чахлых деревьев, камышовые заросли... Но Семен уверенно провел нас на другой берег, даже не замочив ног. Выбрались на сухое место, прошли еще немного и деревья спрятали нас внутри рощи. Вот здесь, рядом с небольшой полянкой и сделаем дневку. Строго-настрого предупреждаю всех, чтобы не совались на открытое место и чтобы с открытым огнем были поосторожней. В смысле, разводить его могут только сибиряки-охотники, остающиеся в лагере за охранение. Их тоже инструктирую:

— Так, земляки, остаетесь здесь за хозяев. Все, что касается охраны лагеря, лежит на вас. Задача — сохранить в целости и сохранности и лагерь, и его обитателей. Мы сейчас всем составом уйдем за провизией. Если, не дай Бог, конечно, гансы здесь появятся, ваша задача — их увести от дневки, помотать по лесу. Заодно и поголовье их уменьшить. Понятно?

— Добро, командир. Ежели что, сыграем с ними в "лису". Замаются за нами бегать. — Семен недобро ухмыляется.

— Что за "лиса" такая? — Меня разбирает любопытство. — Ну-ка, поподробней. И с пояснениями.

— Ежели у лисицы в норе кутята, при опасности, будь то человек, али зверь какой посильнее, мамка уводит его от норы. Мелькнет специально среди деревьев, мол здесь я, и спрячется. Вот так и водит по кругу.

— Хорошо. Только не увлекайтесь уж слишком. И походите по округе, посмотрите что тут да как...

До дороги путь занял около часа, и уже примерно столько же лежим на опушке, смотрим, когда нужный обоз на дороге появится. Хоть и не сказать, чтобы движение было оживленным, но ничего подходящего пока мимо не проезжало. Промчались две автоколонны, одна — к фронту, другая — обратно. Прогарцевал мимо эскадрон по своим кавалерийским делам. Протащились четыре патронные двуколки с техзамыканием в виде полевой кухни. Так что — ждем-с, и надеемся на удачу.

И она вскоре нас посещает. Сначала проходит пехотная рота, по всем признакам — маршевая, затем, через минут десять, появляется долгожданный обоз. Четыре повозки с какими-то тюками, скорее всего, с обмундированием, и пять продовольственных, судя по мешкам и знакомым уже ящикам с консервами, отлично видимым через деревянные решетки бортов. На каждом облучке рядом с возницей сидит ганс с винтовкой в качестве охраны. Итого: их — аж целых восемнадцать трайнгемайнеров (солдат обоза), нас — чертова дюжина, очень злых и относительно голодных.

Першероны неторопливо тянут колымаги, не требуя особого вмешательства людей в управление. Поэтому последние либо кемарят на ходу, либо лениво болтают о чем-то своем, гансовском. Нужно притормозить первые две фуры, остальные остановятся сами. Роли давно расписаны, работаем двойками. Один боец укладывает в пыль пассажиров, другой страхует и, в случае необходимости помогает первому. Воюем ножами, стрелять разрешаю только в очень крайнем случае — немцы рядом, услышат.

Первая повозка поравнялась с камнем-маркером, командую атаку и мчусь вперед. Десять метров с низкого старта много времени не занимают. Боец-напарник заходит справа, хватает лошадей под уздцы и разворачивает упряжку поперек дороги. Растерявшийся конвойник пытается удержать равновесие на повороте, но с моей помощью ему это не удается, и ганс слетает вниз на землю. Винтовку пнуть подальше от шаловливых ручек, удар кулаком чуть позади уха, — отдыхайте герр зольдат. Вскакиваю на передок, испуганный водила лошадей сам спрыгивает и распластывается на земле, мол, "нихт шиссен", "Кайзер капут", "их бин капитулирен", и вообще, он весь — белый и пушистый. Подскакиваю к соседней упряжке, рывком за ноги стаскиваю толстого наглого ганса, который надумал сопротивляться. Ой, незадача-то какая! Немец, падая, головой о подножку телеги стукнулся! Счастливого пути в страну Амнезию! Запрыгиваю наверх, но возницу с другой стороны уже стаскивает один из бойцов...