Записки Красной Шапочки

— Мы же в деревню идем?

— Тебя что, поход к избушке ничему не научил?

— А мама, отец? Гито?

— Гито я похоронил. Вот что, есть здесь в скалах какое-нибудь место высокое, с которого деревню видно?

И я повела волка к пещерам Большого Иструба.

Ночью волку снились волчьи сны. Он дрыгал лапами, под утро завыл. Я схватилась за серо-белый мех, пушистый загривок, — Вулли, очнись, нельзя, услышат... — Он открыл глаза и тут же перекинулся человеком. — Прости, маленькая, напугал? — укутал кафтаном, прижал к себе и стал рассказывать, откуда он здесь взялся, почему отстал от отряда и получил в лапу стрелу. Совсем молодому волчишке, по меркам обычных волков, переярку, ему тоже было несладко и выговориться хотелось.

Волчата первого года службы, одна серебряная звездочка на шее, щенки. Тренировочный поход по орочьим землям, пять недорослей, юный маг, кадет Ториджской военно-магической школы, полевая практика после четвертого курса, и ветеран-инструктор, по прозвищу Дед. У старика был переговорник. Когда в урочное время Дед вышел на связь, не поверил своим ушам. Пятьдесят лет наемники князьям Тир-Эйра служили, теперь уходили, срочно. Однако сомневаться было нельзя, говорил с ним первый центурион когорты. Группа получила приказ — не выходя к лагерю, двигаться по Большому Заречному тракту к переправе Горсфорт, догоняя основную колонну. У Горсфорта четвертая когорта должна была встретиться со второй и третьей и далее следовать направлением на Фелиндол. Это сейчас я могу подробно описать, что происходило в начале лета в нашем северном княжестве. А тогда, просто слушала рассказ — как отрядo щенков вошел в село, купить провизию, и как на площади был расстрелян из арбалетов. Маг был убит первыми же выстрелами, Дед умер у Вулли на руках, прохрипев — уходите, бегите. Приказ он дал однозначный, только уйти смог лишь Вулли, потому что единственный в панцире был. Панцирь этот тренировочный все волчата по очереди надевали, тогда настал его черед. Я село знала — Большие Ключики.

Случилось это позавчера ближе к вечеру, Ключики на самом Заречном Тракте стояли, как волк к нам забежал, мы от тракта в стороне? Он в лесу хоронился, решил убийц отследить и посчитаться, утром еще в темноте услышал и увидел — отряд из села выбирается, припустил вдогонку. От отчаяния — хоть как-то отомстить — напал на отставшего воина, убивать его учили, но делал это он в первый раз, мужик успел крикнуть. Волк сиганул в лес, вслед полетели стрелы, одну, уже на излете, он в лапу и словил. Доспех был легкий, учебный, без поножей. Если бы Вулли знал, что в наше село в ту ночь фуражиры-волки заезжали, а сама когорта в десяти лигах на тракте на ночлег лагерем стала, и что от Ключиков до этого лагеря три часа волчьей неспешной рысью, все по-другому обернуться могло. Но теперь внизу хозяйничали душегубы, а как иначе этих вонючих ревнителей чистой веры называть, а он возился со мной, малявкой.

— А почему ты вчера смеялся, когда меня увидел на поляне? — задала вдруг пришедший на ум вопрос, — ведь если все так плохо было, зачем смеяться-то?

— Понимаешь, почему-то решил, что ты фея, и мне обязательно поможешь, и я выпутаюсь и к своим дойду. Непременно. Ты такая была, парила над этими розовыми цветами. Даже сразу боль в руке прошла.

Отряд ушел только в полдень, Вулли считал всадников, выждали для верности еще немного, стали в село пробираться. Старосту Армуса искать не пришлось, он стоял около нашего пепелища. Взгляд надеждой загорелся. — Гито с вами?

Вулли кашлянул, глаз не поднимая, сказал, — похоронил я Гито вчера. Там на дороге смотрите место влажное, рядом могилу ищите. А потом откройте родник, Хагне вчера воду из под земли тянула, Гито спасти хотела, не смогла, не успела.

Армус сразу ссутулился, стал меньше ростом, горе старит. — Пойдем, девочка, покажу тебе твоих.

Ты уж прости, что всех в одной могиле зарыли.

Я не плакала, просто не понимала, не в силах восьмилетний ребенок понять, как так может быть, чтобы в один день богиня забрала всю семью, и больше никогда-нигде-никого...

— Волчик, ты возьмешь меня с собой?

— Да, тебе здесь оставаться нельзя.

Волк увел меня с кладбища. Рыдающая мать Гито протянула мешок с едой, два плаща, мягкий узел, я потом нашла там запасное платье, бельишко, башмаки для нас с Вулли, все ношенное.

Ночевать в селе мы не остались, вышли в путь свечки за три до заката. От когорты отставали на два перехода.

Преодолеть нам надо было почти сто лиг до Горсфорта, потом еще сто до Фелиндола.

Проходили в день мы немного, и волка это очень беспокоило. А больше всего пугало, что его считают если не убитым, то пропавшим без вести и сообщат об этом родителям. Догнать войско не получалось, по местам стоянок Вулли подсчитывал, насколько мы позади. Когда добрались до переправы, было уже не два, а четыре дня. Сначала мы ели то, что нам с собой дали, потом пришлось воровать, жаль, что всюду в деревнях собаки были, волка они сразу чуяли и такой брёх поднимали, приходилось таскать еду мне. Я с собаками легко договаривалась, и с домовыми тоже. Я всегда оставляла домовикам серебряную монетку — положить в кладовку, где хлеб, сыр или молоко заимствовала. Вулли мог и так прокормиться, иногда мы делали остановку, чтобы он поохотился. Шли мы лесами, на тракт выходить боялись.

Я не могла ехать на волке верхом, тогда на него пришлось бы еще и все вещи взвалить. И панцирь снять и как-то тащить с собой. Панцирь он бросать не хотел. Причуда богини природы — оборотни возвращались точно в том же виде, что и уходили. Вот завяжу я бантик оборотню на ухе. Он при следующем перевоплощении с бантиком и вернется.

Через двенадцать дней с начала путешествия мы держали совет, сидя в овраге, в яме под корнями вывернутой ураганом сосны, в полу-лиге от военного лагеря Фелиндол — валы, ров, бревенчатые стены, настоящая крепость. Волки покинули его, внутри хозяйничали чужаки. Легион ушел, огрызаясь в арьергардных стычках, по тракту к границе.

— Отряды ревнителей веры и дружины мархойдских рыцарей. Похоже, Грития ввела в княжество войска, — сообщил мне волк, вернувшись с разведки. Я ничего не поняла, лишь то, что положение наше стало еще хуже. Теперь между нами и Волчьим Легионом стояли какие-то гритийцы. Утром над крепостью мы увидели алый флаг с переплетающимися черными змеями.

Вулли решился изменить маршрут. Мы шли теперь только ночами, забирая к западу, пересекли тракт, ведущий к столице, и через два дня оказались около Лохарского леса. В деревушке с веселым названием Пенечки был ярмарочный торг. Меня Вулли оставил далеко за околицей, я пряталась в густом подлеске. Сам надел деревенскую рубаху, грубые башмаки и куртку, из тюка, что дала мать Гито. Вернулся он очень быстро, сказал, купил всё, для скорости даже не торговался. Всё — две пары сапог, мальчишеская одежда для меня, мыло, деревянная расческа и соль.

* Мы ушли от деревни еще на две лиги, брели вдоль лесной речушки, мелкой, если в нее вступить, ноги тонули в иле по щиколотку, наконец, нашли бочажок, вода разливалась, запруженная упавшим деревом. Берег обрывался к воде песчаной осыпью. Под бережком и пристроились. Решили себя побаловать — сделать привал. Было очень жарко, месяц звезды заканчивался, солнце палило нещадно, воняло от нас, как от дохлых крыс, толком не мылись богиня весть сколько. И поесть чего-нибудь отличного от просто мяса хотелось. И еще чаю, и хлеба. Пока мимо лагерей и дозоров ночами крались, отощали совсем.

Устроили маленький костерок в ямке, так, чтобы дым в кусты орешника уходил, подвесили котелок с водой, я первой мыться пошла. Важно сказала волку — не подглядывать. Тот только фыркнул — Ты ж дитя, чего на тебя глядеть то! — Мочалкой из травы оттерла худое тельце, намылила и смыла коротко обрезанные волосы, на первой десятинке похода пришлось обкорнать кинжалом. Жаркий полдень, вода прогревшаяся, а вот поди ж ты, вылезла — зуб на зуб не попадал. Кое-как вытерлась старой сорочкой, оделась в мальчишеские штаны и рубашонку, к костру побежала. Волк увидел, охнул, — ты чего такая бледная и губы синие? — Закутал в плащ, понемногу я дрожать перестала. Теперь он к воде отправился, велел за котелком следить, помешивать — на огне кулеш с салом копченым побулькивал. Щелкнул меня по носу, — не подсматривать, — а и ни капельки не хотелось, вот. Чего я там не видела? У меня между прочим три брата младших. Были. О том что их нет, и нет мамы, отца, бабушки, друга я старалась не думать. — Нельзя раскисать, — сказал Вулли. — Придем в безопасное место — там плакать будешь. А сейчас, зубы стисни и держись. Ты же большая.

Чужих я услышала, когда они почти вплотную к нам подошли: веточка хрупнувшая, песок под сапогами скрипящий, дыхание собачье, частое, хрипловатое, — и запашок мужского пота и псины сверху с обрыва тонкой струйкой потёк. Из плаща я выскользнула, к обрыву спиной прижалась. Посмотрела, где Вулли. Он, видимо, тоже пришлых услышал, но вида не показывает, спокойно плывет с середины бочажка к берегу.

А вот и гости нежданные на песок с крутизны скатились. Пёс, его какой-то бородач на веревке держит, и еще двое мужиков крепеньких. Самоуверенные, луки за спиной болтаются, снять и стрелу на тетиву наложить нужным не посчитали. А чего тут бояться, юноша и мальчишка-недокормыш. А они вон какие, сильные, храбрые. Вулли стал подниматься из воды, мужики осклабились — он был обнаженным — ёрничать приготовились. Лучше бы помолились — через миг на них летел волчище.

Я слышу сверху ругань и крик, выскакиваю из-под обрыва, там еще пара подбегает, уже с мечами. Вала огненного как в прошлый раз, у меня не получается, только шарки небольшие, но первый из мечников от удара этого шарика весь чернеет и падает, а второй, по которому я промахиваюсь, бросается бежать. Но я его ударом в спину достаю.

Вулли тяжелее пришлось, но он справился. Но почему лежит на боку и не встает? Мать-создательница, помоги! Песок под ним стремительно темнеет от крови, я пытаюсь ее остановить, а магии вокруг для ведьмовского целительства не хватает. Поэтому в себя силу втягиваю, до боли, до жжения в груди собираю и выплескиваю с наговором на рану Вулли. Зажать сосуд, очистить, зажать сосуд, очистить. Яда нет, благодарю, богиня! Стянуть края, срастить плоть. Как же мне больно, как печет за грудиной.

Песчаный пятачок, где лечу Вулли, весь истоптан, трупы почти рядом лежат. Три человека растерзаны так, что смотреть не могу. Собака. И еще два вояки наверху. А мне моего волка с места не сдвинуть, никак. Я плачу от бессилия. Вытираю тыльной стороной окровавленной ладошки слезы, размазываю грязь по лицу.

Не плачь! — слышу сиплый шёпот, волк хрипит и откашливается, — прикрой меня.

Поднимаю плащ, накрываю обнаженного парня.

— Хагне, нам уходить отсюда нужно. Я сейчас опять волком стану, так быстрее с силами соберусь. Вещи сложи и одежду мою принеси от берега.

Всхлипываю в последний раз и понимаю, кулеш наш подгорает. Ох, как есть хочется.

Но ведь все это уже было? Так же воняло кровью, жженой костью, говном и мочой, так же болело в груди. Волк кричал — уходим. Сегодня он не кричит, шепчет, но я так же послушна — встаю, стаскиваю котел с камушков на песок, плетусь к берегу, отмываю руки.

Волк лежит, смотрит, прижмурив желтые глаза, как я тащу вещи, старательно отворачиваясь от трупов. Только к одному подхожу — собачьему. Нет, не дышит, показалось.

Пес не виноват, его люди заставили выслеживать. А меня люди заставили убивать. В этот день я первый раз в жизни убила, понимая, что делаю. Охотник у избушки в счет не идет. Там я просто от опасности защищалась, как умела. А сейчас, призывая огонь, желала смерти.

Заканчиваю собираться, задумываюсь, что же с кулешом делать? И выливать не хочется, и не есть же здесь. Сзади в меня тычется холодный нос — это волк встал, доковылял до меня. Пока я иду за плащом, отрясаю его от налипшего песка, Вулли успевает натянуть штаны. Смотрю на шрам на левом боку — совсем недлинный. Вул кивает мне на одного из убитых, — вот этот достал. Коренастый бородатый мужик, у которого собака на поводке была. Помогаю Вулли натянуть рубаху. Выползаем на поляну перед обрывом. Сначала я, потом волк подает мне вещи снизу, перед тем, как вылезти самому, идет к бородатому и забирает его клинок. На поляне два коня, привязаны за березами, почерневшее тело мужчины с мечом в откинутой, как для взмаха, руке.

— Это ты его, — даже не спрашивает волк, — охотник, видишь, белая длань благословляющая на одежде, из чистых.

— Тут второй был, — озираюсь я.

Второй почти успел доползти до коней, ноги парализованы. — Отойди подальше, — просит Вулли. — Мне порасспросить дядю кое о чем надо.

Я ухожу на другой конец поляны, к нашим вещам. Достаю ложку, пробую кулеш. Надо бы подождать Вулли, но сил терпеть нет, я ему оставлю половину. И я ем, заглатываю густую то ли кашу, то ли суп, ничего вкуснее ни до, ни после в жизни не пробовала.

С той стороны поляны крик, высокий, обрывающийся хрипом, но я продолжаю жевать, это важнее, надо поесть, нам сейчас идти долго, до самого вечера. Потом ржут лошади, Вулли ведет через освещенную солнцем поляну двух гнедых, привязывает неподалеку. Гладит меня по голове, — подожди еще немного, я сейчас.

Вытаскивает из-под обрыва луки со стрелами, перевьючивает коней, подтягивает стремена, и все время что-то шепчет, говорит сам с собой. Я протягиваю ему ложку и котелок, и он ест, быстро, благо что варево давно остыло.

С высоты седла окидываю взглядом поляну. Сижу перед Вулли, я верхом не умею. Вул сказал, оторвемся от охотников — научит. Березы вокруг чистые, светлые, трава зеленая и яркая, под обрывом, переливаясь через запруду, журчит вода. Ни ветерка, ни облачка в небе, только пара черных птиц кружит.

— Вороньё! — Вулли смотрит на птиц, застясь от солнца ладонью, — и как только узнали?

О том, что место побоища нашли, мы догадываемся, увидев взметнувшуюся над лесом в закатных лучах стаю птиц. Мы все еще едем по тропе по опушке, ищем место, где начинается старый тракт.

Вулли рассказывает. Его вина, зачем вообще на ярмарку пошел. В Тир-Эйре народ рослый, голубоглазый, светловолосый. Он со своими темными кое-как обкромсанными волосами, курткой не по размеру, и главное желтыми глазами сразу внимание привлёк. Продавец сладостей...

— Каких сладостей? — интересуюсь я.

— Я тебе тянучек медовых купил. Так вот, торговец сладостями добежал до знакомца, один задерживать меня побоялся. Только я уже ушел. Тогда они попросили полугнома, у того ищейка была. Волков вне закона объявили в стране.

— За что? А где тянучки? — ёрзаю в седле, попа с непривычки боли, ноги изнутри ломит, и в кустики нужно.

— Не перебивай. Этот полугном, стражник его называл Три-Четвертушки, сначала обругал товарищей: как след собака без запаха возьмет? И тут опять моя вина. Я, когда тебе тянучки покупал, у торговца стакан воды фруктовой выпил. Запах свой оставил. На выходе из села компания с конным разъездом столкнулась из "воинства праведников". Да, их теперь так в княжестве называют. А князь старый умер, оказывается. Ну вот, двое из этого разъезда с ними отправились, а один — к начальству, докладывать. Эти праведники знали, что такое волки в схватке. Видать, наши их хорошо потрепали, когда уходили. Поэтому они сверху глядели, а уже потом вмешаться решили. Агни, можно я тебе так звать буду? Ты мне сегодня дважды жизнь спасла.