Консерватория:музыка моей души

Я кивнула и поинтересовалась:

— Это все? Я могу идти?

— Конечно. Занятия начинаются послезавтра, — ответила секретарь.

— Спасибо, — поблагодарила я. Получив в ответ вежливое, сопровождающееся приятной улыбкой 'это моя работа', встала и, попрощавшись, вышла из приемной.

* * *

Милдред Уорд проводила новую студентку консерватории взглядом, дождалась, пока дверь за той закроется, открыла верхний ящик стола и достала из него чистый лист бумаги и разноцветные карандаши. Пока девушка сосредоточенно и вдумчиво изучала договор о предоставлении образовательных услуг, секретарь первого проректора столь ж внимательно изучала саму Таллию Хейс и теперь четкими уверенными движениями, то и дело меняя карандаши, наносила на лист линии, складывающиеся в портрет студентки: лицо овальной формы, лоб высокий, нос ровный, нижняя губа немного больше верхней. А когда девушка улыбается, на левой щеке появляется очаровательная ямка. Волосы черные, забранные в пучок, но, судя по его объему, длинные. Глаза изумительного голубого оттенка с лазурной радужкой, от которого душа художника, живущая в секретаре, пребывала в восторге.

Отложив карандаш, Милдред осмотрела работу и осталась довольна увиденным. Портрет получился очень точным. Таллия Хейс была весьма интересной девушкой. Однако в консерваторию брали, руководствуясь отнюдь не внешними данными, поэтому, учитывая, что Маркас пригласил леди Хейс, предварительно не собрав о ней информации, новоиспеченная студентка должна была быть весьма перспективной.

Прикрепив рисунок к договору, секретарь встала и направилась в кабинет к проректору. Коротко постучав, открыла дверь и вошла. Маркас Двейн сидел за столом и ставил подписи в документах, предварительно бегло их просматривая. Милдред подошла к столу и положила договор с прикрепленным к нему портретом прямо перед ним. Мужчина бросил взгляд на рисунок и вопросительно произнес:

— Улыбка?

— Я так вижу, — не сочла нужным оправдываться секретарь. — К тому же девушка действительно часто улыбается.

Проректор усмехнулся и кивнул.

— Спасибо. Отправишь запрос по ней?

— Конечно, — ответила Милдред и, развернувшись, вышла из кабинета, предусмотрительно закрыв за собой дверь.

Снова обосновавшись на своем рабочем месте, леди Уорд привычно составила письмо-запрос, запечатала и положила к стопке ожидающих отправки писем, после чего пододвинула к себе так и лежащий на краю стола сверток и, прикусив губу, стала его разворачивать. Через пять минут небольшое пространство приемной наполнял запах сборного травяного чая, а в открытой коробке, с которой была содрана упаковочная бумага, лежал рахат-лукум, янтарем обволакивающий очищенный цельный лесной орех. Странно или нет, но именно к этой сладости Милдред Уорд испытывала самую большую слабость. Через пару мгновений дверь проректорского кабинета снова открылась, и в приемной места стало еще меньше.

Мужчина посмотрел на блаженствующую помощницу и хитро прищурился.

— Угостишь? — спросил он, уже зная ответ.

— Только чаем, — ответила секретарь, прекрасно осведомленная, что сладости мужчина не жалует.

Маркас кивнул и устроился на стуле напротив секретаря. Еще через минуту уже они оба наслаждались травяным чаем, заваренным Милдред.

— Маркас, где ты нашел эту девушку? — решила спросить секретарь после третьего кусочка любимого лакомства.

— В Трентоне. Проверял очередную музыкальную школу, когда услышал, как она играет. Она совершенно точно оллема — и неслабая, — ответил проректор.

— Нашел еще кого-нибудь или она там единственная была? — снова поинтересовалась Милдред.

— Двое по всем признакам проявят себя приблизительно через год, так что надо будет наведаться туда еще раз.

После недолгой паузы женщина задала другой вопрос:

— Почему ты всегда сам лично ездишь по школам в поиске одаренных?

— Потому что отчитываюсь сам. Хочу быть уверен, что никого не пропустил, а если и получать за ошибки, так только за свои, а не какого-нибудь нерасторопного ассистента, — пояснил Маркас после очередного глотка душистого напитка.

— Да уж, — вздохнула Милдред. — Начальство у нас суровое. Отчитываться перед ректором было бы куда проще.

— Может быть, но тогда было бы гораздо больше неразберихи, — пожал плечами мужчина и снова сделал глоток, после чего добавил. — Кстати, очередной отчет через месяц после начала учебного года. Ты едешь со мной.

— Ты не жалеешь нервы ценных кадров, — со вздохом констатировала секретарь, не особо усердно пряча зажегшийся азартный блеск в глазах.

— Ну-ну. Я даже могу сделать вид, что верю, что тебе каждое посещение кабинета начальства неимоверно треплет нервы, — ответил он, иронично приподняв бровь.

Милдред лишь хитро прищурилась и не менее хитро улыбнулась.

* * *

Здание консерватории мне понравилось с первого взгляда: высокие потолки, удобные широкие коридоры. Большие окна и много, очень много света. Да и ориентироваться в ней было совсем не сложно. Дорогу в вестибюль я вспомнила сразу же, так что возможности поплутать по запутанным коридорам не представилось, ввиду отсутствия запутанности. Выйдя на крыльцо, осмотрелась и, спустившись со ступенек, направилась по дорожке, которая вела влево, в сторону парка. Идти долго не пришлось, уже спустя десять минут зеленая аллея вывела меня к зданию, которое, очевидно, являлось женским общежитием. Трехэтажное и тоже с большими окнами, что не могло не радовать. Зайдя внутрь, оказалась в просторном холле. Справа была открытая дверь, к которой я и направилась, предполагая, что комендант находится именно там. И не ошиблась. Убранство довольно узкой комнаты было весьма специфичным: примерно посередине стоял стол, разделявший помещение на две половины. Первая была 'хозяйской', на которой располагались стенды с крючками, на которых висели ключи — каждый крючок был пронумерован — шкаф со множеством маленьких ящичков, так же пронумерованных, и стеллаж с папками. Вторая оказалась гостевой. На ней стоял диван, а напротив него — какое-то раскидистое зеленое растение вполне серьезных размеров, произраставшее из внушительного напольного горшка. За столом на казенном, видавшем виды, но вполне добротном стуле восседала, словно на троне, немолодая женщина, а на диване вольготно расположился парень, которого проректор попросил отнести сюда мой чемодан — кажется, Кеннет. При виде меня он улыбнулся и подмигнул. Чемодан, собственно, стоял возле стола, под бдительным присмотром комендантши.

— Доброго дня, — поздоровалась я, переступая порог. — Меня отправили к вам вот с этой бумагой, — с такими словами приблизилась к столу и положила на него листок, врученный мне Милдред. Женщина взяла листок в руки и, подарив мне подозрительный взгляд, вчиталась. По мере чтения ее лицо становилось все менее подозрительным и все более дружелюбным.

— Значит вы новая студентка, оллема Таллия. Добро пожаловать, — улыбнулась она. Голос у комендантши оказался сродни разнотравью в окружении вековых сосен: таким же многоцветным, пестрым и душистым, но с пробивающимися строгими нотками цвета грозового неба. Сразу становится ясно: человек она добрый, но строгий и любящий порядок.

— Спасибо, — ответила я на приветствие.

Женщина раскрыла толстый журнал перед собой и стала перелистывать страницу за станицей. Я наблюдала за ее действиями.

Наконец, найдя графу в таблице с пустой строкой, она произнесла:

— Свободных первокурсниц нет, так что придется вас селить с девочкой постарше, — после чего комендантша аккуратным разборчивым почерком вписала в пустую строчку мое имя и постучала пальцем по номеру графы.

— Комната номер двести семь, — произнесла она, после чего встала и подошла к одному из стендов, нашла нужный крючок и сняла оттуда ключ, вернулась, развернула журнал ко мне и произнесла. — Распишитесь в графе о получении и дату поставьте.

Я так и сделала, после чего мне торжественно вручили ключ.

— Вот и все. Можете идти заселяться. Комплект постельного белья занесу чуть позже.

Я поблагодарила женщину, взяла чемодан и развернулась, чтобы уйти, но дорогу мне преградил студент с подозрением на нервный тик.

— Давай помогу, — произнес он с располагающей улыбкой.

— А что, молодым людям разрешается бродить по женскому общежитию? — спросила я.

Сзади послышалось грозное фырканье, которое можно было истолковать как 'вот еще!'.

— Нет, но я получил одноразовый пропуск у замечательной госпожи Кин. Не могу же я позволить, чтобы леди надрывалась, — голос Кеннета стал не просто зеленого, а насыщенного изумрудного оттенка с отчетливыми серебристыми перезвонами колокольчика. Кто-то определенно валял дурака.

— А фривольное обращение, значит, слух не режет? — с улыбкой спросила я.

— Так в консерватории это принято. Все олламы между собой общаются на 'ты', — удивленно посмотрел на меня парень, потом, видимо, напомнил себе, что я новенькая, и пояснил. — Порядок такой.

— Указ ректора? — догадалась я, вспомнив разговор с Милдред?

-Да, — подтвердил Кеннет.

— Хорошо, — кивнула ему, а заодно и своим мыслям по поводу необычности ректорских указов. — Буду благодарна, если поможешь, — с такими словами опустила чемодан на пол между нами.

Парень подхватил мой багаж и направился к выходу:

— Отлично. Идем, я провожу тебя к твоей комнате.

Обернувшись, попрощалась с комендантшей, подозрительно смотревшей вслед студенту, и последовала за парнем.

Молодой человек уверенно, но не очень скоро повел меня к лестнице, находящейся в конце длинного коридора с закрытыми дверьми.

— Номер двести семь означает, что комната находится на втором этаже, — поделился студент. — На первом живут преподаватели.

— Ты неплохо ориентируешься, — ответила я и хитро прищурилась. — Часто тут бываешь?

Кеннет хмыкнул, бросил на меня веселый взгляд и ответил:

— Не то чтобы очень часто. Госпожа Кин к посещениям парнями женского общежития относится с большим подозрением, поэтому выдает только одноразовые пропуски.

— А бывают какие-то другие? — поинтересовалась я.

— Да, бывают на постоянной основе, — ответил парень и пояснил. — Такие получают родственники: братья с сестрами или троюродные какие-нибудь, но такие пары встречаются крайне редко. Последние года три таких точно не было.

— Откуда знаешь? — не смогла не спросить я.

— Так я тут три года учусь. При мне не было таких ни разу, — ответил он.

— Ясно.

— А тебя, значит, Таллия зовут? — спросил Кеннет, сверкая веселыми карими глазами.

— Да. А тебя Кеннет, верно? — ответила я.

— Правильно, — подтвердил он.

— А что значит оллам и оллема? — решила прояснить я, пока была возможность.

— Вообще, это в общих чертах после прохождения экзаменов объясняют, — ответил Кеннет, с непониманием смотря на меня.

— Я не сдавала. Меня проректор пригласил, — пожала плечами я.

— А, тогда ясно, — кивнул парень и пояснил. -Оллам или оллема — это обращение к людям, которые чувствуют и слышат музыку не так, как остальные. У нас в консерватории принято обращаться друг ко другу именно так или просто по имени. В основном 'оллам' нас зовут преподаватели.

— Странно как-то, — протянула я.

— Погоди, послезавтра все станет ясней, — понимающе улыбнулся студент.

— А что будет послезавтра? — несколько настороженно, но с интересом спросила я.

— Так посвящение будет, — просто ответил Кеннет.

— Посвящение? Надеюсь, без кровавых ритуалов? — улыбнулась я.

— Нет. В этот раз без них, — рассмеялся он. — Так называется приветственно-разъяснительная речь ректора и торжественная программа.

— Еще и торжественная программа. Как у вас все... официально.

— А ты как думала. Это тебе не школа, — подмигнул студент.

За разговором я не заметила, как мы дошли к нужной комнате. На двери висела железная табличка, с оттиском, изображающим номер двести семь. Я вставила в замочную скважину ключ и открыла дверь, после чего повернулась к парню и произнесла:

— Спасибо за помощь, Кеннет. Дальше я сама.

— Что, даже не пригласишь на чашечку чаю? — лукаво прищурился студент. В его голосе ярко-серебристыми сверкающими нотками звенело веселье, так что я ответила в тон.

— Увы, но чашка пока только одна, а чаю так и вовсе нет пока. Может, сбегаешь, попросишь у госпожи Кин? У такой обстоятельной комендантши просто не может не оказаться чаю и лишней кружки.

— Что-то жажда резко прошла. С заселением тебя, — Кеннет улыбнулся, поставил мой багаж на пол и уже хотел было направиться обратно, но я его остановила:

— Кеннет, подожди.

Парень вопросительно посмотрел на меня.

— Я только что поняла, что совершенно не представляю, где находится столовая, а есть очень хочется, — призналась я.

Студент понимающе улыбнулся и ответил:

— Тогда оставляй свой чемодан в комнате, и я устрою тебе небольшую обзорную экскурсию.

— Спасибо, — ответила я и открыла дверь комнаты номер двести семь.

Увиденное мне понравилось с первого взгляда. В комнате было два больших окна, сейчас задернутых светлыми занавесками. У разных стен стояли две с виду добротные кровати, между окнами — один, но большой стол со стульями. Ближе к двери располагался шкаф, тоже один и тоже внушающий доверие, и маленькая тумбочка для обуви, а с другой стороны — стеллаж, скорее всего для учебных принадлежностей, не помещающихся в стол, имеющий по два ящичка с каждой стороны. В целом вполне прилично. Главное, что светло и чисто.

Поставив чемодан в пустой шкаф, вернулась и снова заперла дверь, после чего была готова идти.

— Куда сначала: в столовую или в учебный корпус? — спросил Кеннет.

— В столовую. Определенно в столовую, — ответила я, осознавая, что еще пара минут — и живот начнет непотребно вещать.

Предварительно отдав одноразовый пропуск по-прежнему нарочито-подозрительно поглядывающей на парня госпоже Кин, мы вышли на тропинку, ведущую в главный корпус.

— Что может быть лучше короткой прогулки перед приемом пищи? — с энтузиазмом возгласил Кеннет, хитро смотря на меня.

— Только прогулка в мороз или под дождем, — ответила я.

— Эм... но разве это не романтично? — наиграно-удивленно вопросил парень.

— Только если считать еду любовью всей своей жизни, — произнесла я с улыбкой.

Кеннет расхохотался, слегка запрокинув голову вверх, а я отметила, что волосы у него теплого каштанового оттенка, да и сам он достаточно смуглый. Неожиданно в голову пришла мысль, что такой ярко-изумрудный голос больше бы подошел блондину, но потом, заглянув в лучащиеся весельем карие глаза, признала, что к ним цвет насыщенной зелени подходит как нельзя лучше. Не слишком похожие, они несли одинаковую, а оттого правдивую информацию о своем носителе: Кеннет был искренним и умел радоваться. С ним было на удивление легко, учитывая, что я впервые его увидела не больше часа назад.

Столовая оказалась на первом этаже главного корпуса в левом крыле здания. Вполне ожидаемо, но все равно неожиданно она оказалась вполне людной. Нет, я не думала, что во всей консерватории сейчас находимся только мы с Кеннетом, проректором, Милдред и госпожой Кин, но почему-то тихий гомон и присутствие людей в помещении стали сродни откровению.