Я здесь

Однажды слышала, как он, отвечая кому-то на вопрос о своем поле и почему все так, как есть, сказал:

— А мне прикольно зависать где-то между.

Когда мы подружились, это тоже была та вещь, которая просто есть. И я никогда не ощущала какого-то насилия над собой, несоответствия, что я называю его в мужском роде. Если это для него так, то почему это должно быть иначе для меня, ведь внутри-то он, а я снаружи?

Как насилие ощущалось другое.

Когда лично услышишь в разговоре между какими-нибудь общими знакомыми: 'Ну это же... ДЕВОЧКА!' Или прочтешь в каком-то диалоге в интернете подчеркнутое обращение к нему в женском роде, что-то нарочитое и презрительное. Меня это всегда ужасно расстраивало. И я никогда не могла понять этих людей — почему у них так? Почему? Им что, так важно, чтобы все другие соответствовали определенной картине мира? Где мальчики — всегда только мальчики, а девочки — всегда только девочки? Что это за желание, вынуждающее их говорить такие вещи — самоутвердиться за счет другого — мол, а со мной-то точно все в порядке? Я никогда не находилась толком, что им сказать. Мой друг в ответ издевался, острил, игнорировал или обещал набить морду, и дискуссия шла на новый круг. Однажды мы были вместе на свадьбе наших общих друзей. Там было много народу, это была действительно хорошая свадьба, очень веселая, очень радостная, где всем было место, где всем было хорошо и все были рады друг друга видеть. И там нашелся один человек, который счел уместным снова проехаться на этот счет. Наверное, ему это привычно и ранит не сильно. А меня резануло. И я снова не знала, что сказать, чтобы этого не было.

Я сказала — а пойдем танцевать.

И мы пошли. Мы танцевали и хохотали, я скинула туфли на каблуках. Танцевали в обнимку, танцевали взявшись за руки, медленные танцы и адский галоп. И нам было абсолютно все равно, укладывается это в чью-то картину мира или нет. Сами виноваты.

Я и так не уложилась в один-два абзаца. А я еще о некоторых людях в моей жизни не рассказала. Что важно? Что они есть. Что они живут. Счастливо, не очень счастливо, по-разному. С кем-то живут, одни, тоже всякое случается. Верят — и порой учат верить меня, пишут книги, стихи, переводят, странствуют, участвуют каким-то образом в моей жизни.

Господи, сохрани их.

ВАСЯ И АЛЕКС

С сыном мне повезло, это я точно знаю. Не каждому родителю так везет в подобной ситуации. Во-первых, он очень недолго звал меня мамой. Он вообще парень сообразительный и быстро заметил, что когда он маму зовет, то мама может быть занята и не сразу подходит или отзывается. А вот когда взрослые меня зовут, они никакую маму не зовут, они зовут по имени — и я сразу откликаюсь. Так что ребенок очень быстро стал звать меня по имени, хотя и отказался от этого ненадолго по настоянию дедушки и бабушки. Но к четырем-пяти годам он уже снова прочно обращался по имени, и это значительно облегчило дело.

Не представляю, как бы мне пришлось выкручиваться, если бы не это.

Потому что предложить ребенку называть тебя одним именем вместо другого — это одно. А вот 'папа' вместо 'мамы' — это я не знаю. Быть 'мамой' мне было тяжело и неприятно. Называть меня 'папой' было бы тяжело и неприятно ему. Да он и не стал бы. Да и есть у него папа на самом деле.

Думаю, мы бы как-то справились. Но нам не пришлось. И на том спасибо.

Мне повезло. Ему, наверное, меньше.

Ему все-таки пришлось отвечать на вопросы приятелей, почему его мать ходит в берцах и с рюкзаком.

Он вообще был в невыигрышной позиции: его никто не спрашивал. У него была мать, которая в один не слишком прекрасный день решила, что больше не может называться женщиной, практически сошла с ума. Я не знаю, что было бы лучше для него — такая мать или никакая, то есть мертвая. Жить по-другому я не мог бы. Нет, не так. Жить по-другому я не мог. И второй раз мне повезло, что ему в какой-то момент перестало нравиться его собственное имя, и он захотел имя, как у его лучшего друга. И когда я попросил его называть меня Алексом, он попросил меня называть его Васей. Думаете, мне сложно было это сделать? Легко!

Но Васей он стал не навсегда, пробовал и другие имена... Для него я по-прежнему Лекс, хотя в телефоне записан как 'мама'. Не знаю, как он говорит про меня, когда я не слышу, — но это его дело, я полагаю.

Я не знаю, как ему было жить с таким родителем. Я старался как мог, но этого, может быть, было недостаточно. Он замечательный. Мне действительно повезло с ним. Наверное, здесь можно было бы сказать, что я не заслуживаю такого сына. Но я не буду говорить вам заведомые глупости. Мы не заслуживаем своих детей, мы просто производим их на свет, как получится, и растим, как можем, и то же самое можно сказать про всю нашу жизнь. Как получится, как можем. По-другому не бывает.

Мне повезло.

Чувствовал ли я себя женщиной возле своего сына?

Матерью — да.

И сейчас я ему мать, это правда. Точно не отец, отец у него есть.

Я смог быть ему матерью, может быть даже достаточно хорошей.

И я очень рад этому, мне кажется, это было важно. Впрочем, мир не очень это приветствовал. Од— нажды, после очередного поэтического сборища, мы пили пиво возле вокзала. Время было осеннее или весеннее — мы сидели за столиками на улице, уже стемнело, я начал прощаться.

— Да куда ты? — спросил меня один из присутствующих.

— Домой. У меня там сын, завтра делать с ним уроки утром, не хочу, чтобы болела голова.

— Вот и видно, что ты женщина. Мужчина бы остался пить пиво.

— Чего?

— Вот если не останешься, ты точно не мужчина.

— Ты хочешь сказать, что мужчина — это кому наплевать на своего ребенка?

Нет, я ушел, конечно. Попрощался и ушел.

Сейчас ума не приложу, как меня могли так сильно ранить слова уже изрядно пьяного неблизкого знакомого, к тому же известного своей склонностью к провокациям и наездам. Но тогда — не сейчас. Я был замученный потерей любимого, смертью матери, перестройкой, безработицей и одиноким материнством в этом бардаке человек. Да, забыл упомянуть трансгендерность — тот еще челлендж. Там же, за этими же столиками, в тот же вечер — когда я прощался — одна красивая девушка сказала: 'Как он прав! Ты больше женщина, чем все женщины, вместе взятые'. Не поверите, когда я пересказал этот эпизод своей подруге, она с восторгом откликнулась: 'Как она права!'

Иногда я чувствовал себя волком между красных флажков, хотя физически мне никто не угрожал. Но это пахло небытием. Это была угроза уничтожения.

Я не просил сына обращаться ко мне в мужском роде. Но он слышал, как обращаются ко мне друзья, и спросил об этом. Я ответил, объяснил. И он стал говорить со мной так.

Я же сказал: мне повезло.

Несколько лет я жил с моей подругой — той, что сказала 'Как она права!'. У нас на двоих было трое детей: мой сын и две ее дочери. Им тоже пришлось как-то обходиться с моими 'странностями '. Они тоже справились. Они смеялись — не надо мной, а над ситуацией. Смеялись вместе со мной. Этого, может быть, не хватало нам с сыном — слишком мы серьезные. Но невозможно не смеяться вместе с ребенком, узнавшим, что существует такое животное — 'овцебык' и по созвучию составившим слово 'отцемать '. Произносящим это слово с нежностью и уважением — и тут же заливающимся хохотом. Да еще на два голоса! Вы только представьте себе веселых симпатичных девочек-близнецов, которые растут и хорошеют у вас на глазах, которые и плакали у вас на руках, и рассказывали секреты, и сердились на вас, и ругались с вами — и смеются вместе с вами. Они смеялись, они дразнились: 'дядя Лена — тетя Лёша!'

Однажды уже сын-подросток сдержанно выразил свое изумление по какому-то поводу:

— Мать моя женщина!

— Не факт! — тут же ответила ему одна из сестриц-красавиц.

Смеялись все.

Им было трудно, я думаю. Нам всем было трудно. Но мы справились.

*Элина Арсеньева:

Когда-то давно мне было три года, и мы с родителями ехали в электричке. Напротив сидела веселая шумная компания добрых и ярких взрослых. Они сразу заулыбались мне, мы быстро познакомились, вместе пели песни, они приняли мою детскую игру (уже не помню какую). Но вот — их остановка, они тепло попрощались и двинулись к выходу. Ушли. Мама с восхищением сказала:

— Лина, подумать только, как хорошо с тобой играли эти негры!

— Негры?! Где?!

История случилась в 1978 году в электричке Ленинград — Детское Село, оно же город Пушкин.

ЗАМЕТКИ О ПОЛОВОМ ДИМОРФИЗМЕ

В каких только местах не искали эти самые половые признаки мои уважаемые оппоненты! На книжных полках и на кухне, в рюкзаке и в ванной комнате (дважды), в словах и поступках (постоянно). Готов поделиться моей личной коллекцией наблюдений.

ДО ЛАМПОЧКИ

Женщина, которая жила у меня в доме неделю по просьбе моей хорошей знакомой, вернее бы сказать — друга. Женщина приехала в гости, но в многонаселенной квартире моей знакомой не было возможности устроить гостью и ее ребенка с комфортом, я же обитал в двух комнатах, а сын — дело было летом — отдыхал у деда под Николаевом. И моя знакомая попросила приютить ее гостей, с тем что днем она будет их всячески развлекать, показывать город и кормить, а ночевать они будут у меня. Назову уже эту женщину Ольгой для краткости и продолжу рассказ. Моя знакомая, мой друг, предупредила ее о моих 'странностях', и Ольга прибыла ко мне с сыном, чемоданом и готовностью уважить хозяина. Однако уже на следующий день ей стало трудно говорить со мной в мужском роде, потому что на полках стояли безделушки и фигурки, за стеклом в шкафу — фарфоровые чашечки и прочее всякое.

Стояли, каюсь. Они там всегда стояли, и этот порядок пережил не один переезд — пока, наконец, я не расстался со шкафами насовсем. Просто они стояли там всегда, их так поставила мама, они оставались на своих местах, даже когда ее не стало, даже когда шкафы претерпели несколько переездов. Не знаю, почему я их не убирал. Ну, они же там всегда стояли... Понимаете? Всегда.

— У мужчин такое не стоит! — утверждала Ольга.— У тебя типично женский дом.

Впрочем, не все было так традиционно-женски. Я был тогда очень беден (я и сейчас не богат). Порой бывало совсем плохо. И когда выбор стоял между лампочкой, хлебом или пачкой сигарет, я выбирал хлеб. Или сигареты. Но никогда — лампочку. Время от времени лампочки мне дарили друзья. Чаще всего лампочки не было в ванной. Это же понятно: в комнатах мы живем, на кухне готовим и едим, по коридору ночью идем в туалет, а в туалете — читаем.

— Но как же в ванной без лампочки? — удивилась Ольга, собравшаяся что-то постирать для ребенка.

— А что такое? — удивился в ответ я.

— Но как же ты стираешь?

— Руками...

— Но ведь пятен не видно! — воскликнула она в ужасе.

— Так это же хорошо! — радостно закивал я головой.

Мы не договорились — ни про лампочку в ванной, ни про соответствие половым признакам на полках. Лампочку она принесла и вкрутила, а со мной, конечно, ничего поделать не могла.

ЖАРЕНЫЕ МОРОЖЕНЫЕ ОВОЩИ

А вот однажды собрались мы с Ганжой — такая у нее фамилия от природы — попить водки. Засели у меня дома, уютно расположились, запаслись закуской, разлили водку и стали ее пить. И конечно, разговоры разговаривать!

Нашей стратегической ошибкой оказалось то, что были мы не одни. Был с нами... человек, в гендере своем неуверенный, — ну, вроде меня, только живет с родителями, сомневается, а проверить не может. Или просто бигендер, но не знает, что такое возможно. Тогда ведь мало чего знали, если не в Москве тем более.

У меня с этим юношей — ну, раз он сам так о себе говорил — были чувства в начальной стадии. Нежные, но нерешительные. Но мы сближались, осторожно и романтично.

А тут мы с Ганжой водку пьем и песни горланим на всю кухню. И это бы еще ничего! Но ведь перед тем, как мы начали горланить песни, но уже после того, как выпили первую-вторую-третью, я пристал к Ганже с вопросом, терзавшим меня в то время денно и нощно. Старость на пороге, Ганжа, старость! А я еще своего счастья не нашел. Что делать?

Как же не пристать к Ганже с этим вопросом, если у нее мама — косметолог? Понятное дело, никак не получится не пристать. Я и не пытался. Я к ней часто с этим вопросом приставал, а уж после второй-третьей — практически обязательно. Хотя нам было и еще о чем поговорить, кроме масляных масок и состава магазинных кремов. Мы и о литературе говорили, и о политике, и о философии, и о психологии — о чем угодно мы с ней говорили, и о рыбалке даже!

Но ничто из этого не послужило мне оправданием.

А утром я усугубил.

Встаю я обычно рано. После водки так и вообще раньше всех. По утрам во мне много энергии даже несмотря на всю мою тяжелую жизнь. И сейчас, десять лет спустя, я все еще рано и с удовольствием просыпаюсь и начинаю жить новый день.

Рано встал я и в тот раз и пошел на кухню готовить здоровый завтрак для пострадавших вместе со мной сотрапезников. Я и готовил-то нечто невыразимо простое, вроде яичницы или жареных мороженых овощей. Но это меня не спасло.

Спустя недолгое время юноша появился в кухне, прислонился к косяку и стал с задумчивой нежностью наблюдать за моей возней. И вскоре я услышал проникновенным голосом, с томной оттяжкой произнесенный вердикт:

— Со-олнце... Ты — женщина!

Лопатка для жарки едва не выпала из моей дрогнувшей руки. Сказать по-простому — я охренел. Медленно-медленно я повернулся к нему и осторожно спросил:

— Почему?

— Ты готовишь! — сияя безмятежной улыбкой, сказал он.

— Ик... Лучшие повара — мужчины! — ухватился я за спасительную соломинку.

— Но ты готовишь так... с любовью! Как моя мама.

И пока я переваривал это неожиданное сходство с главным словом в нашей судьбе, прозвучал контрольный в голову:

— И вчера весь вечер ты разговаривал о косметике. С таким интересом! Мужчины так не говорят!

Мы, конечно, не очень долго потом продолжали сближение, скорее по инерции. Я какое-то время пытался понять, что он имел в виду, но не справился. Ганжа, фыркнув, сообщила мне по секрету, что у ее знакомого гея в ванной на полочке косметики столько, сколько она в жизни не видела, даже учитывая маму-косметолога и собственную учебную практику в салоне.

В общем, что-то необратимо разрушилось в то утро, пока мы ели яичницу с жареными морожеными овощами.

Зато я...

Нет, не могу придумать, что я 'зато'.

Но готовить я и теперь люблю иногда.

*Эйтн:

Часто я существую в ситуации 'двойного капкана' — это в основном касается 'традиционно мужских дел', тех, что обществом в среднем воспринимаются как таковые (грязная работа, работа физически тяжелая и т. п.). В этом меня очень, очень, очень легко взять на слабо. Не делаю что-то — что ты как не мужик, сделать не можешь! Делаю — что ты как дурак, на стереотипы повелся! Причем если первое высказывание может реально звучать из окружающего мира, второе происходит исключительно из страхов внутри моей головы.

ПО СЛЕДАМ ГАУТАМЫ

Один человек, известный в нашем городе литератор и философ П., однажды пил пиво с нашей компанией. И то ли из личной заинтересованности, то ли по доброте душевной предложил мне небольшой тест, который поможет с точностью определить, мужчина я или женщина. Богатые возможности этого теста привлекли мое внимание и возбудили интерес.