— Ну, по крайней мере, он ближе к красавчику, чем его друг! — заметила Марта, и на этот раз Лиана предпочла вообще ничего не отвечать. Марта знала ее с детства, и она была слишком способна собрать воедино отдельные комментарии, чтобы с поразительной точностью угадать мысли своей подопечной. Что было не тем, что Лиане — или кому-либо другому! — было нужно в данный конкретный момент. Особенно там, где речь шла о текущем объекте их внимания.
Они вдвоем стояли в скрывающей тени галереи менестрелей над большим залом замка Хиллгард. Внизу отец Лианы и около дюжины его старших офицеров только что поднялись, чтобы поприветствовать двух вновь прибывших. Ну, не совсем новых. Они жили в Хиллгарде уже несколько недель. Но они отсутствовали несколько дней, в гостях у своих соплеменников, и Лиана, помимо всего прочего, сгорала от любопытства. Даже ее отец (который, как должна признать любая непредубежденная душа, был лучшим отцом в королевстве) иногда забывал сообщить дочери интересную политическую информацию или домыслы. Кроме того, новоприбывшие очаровали Лиану. Она была сотойи. Никто не должен был рассказывать ей о горькой, вечной вражде между ее собственным народом и градани. Но эти двое совершенно не соответствовали ходячему стереотипу об их народе, что сделало бы их достаточно интересными без всех политических последствий их присутствия.
И, по ее признанию, Марта была совершенно права относительно того, насколько был высок гость ее отца — или пленитель, в зависимости от точки зрения.
* * *
— С возвращением, принц Базел. И вас тоже, лорд Брандарк. — Теллиан Боумастер, барон Балтар и лорд-правитель Уэст-Райдинга, улыбнулся с неподдельной теплотой, которую некоторые, возможно, сочли бы удивительной, приветствуя своих посетителей. Тенор Теллиана был достаточно мелодичным, но он всегда звучал немного странно, когда исходил от человека, рост которого был на шесть с половиной дюймов больше шести футов. Как и во многих старейших благородных домах Сотойи, члены клана Боумастер, как правило, были очень высокими для людей, и Теллиан не был исключением.
— Мы благодарны за оказанный нам прием, — ответил более высокий из вновь прибывших глубоким басом, который звучал совсем не странно, грохоча из массивной груди градани, который в своей обуви был выше семи с половиной футов. — Тем не менее, думаю, что вы, возможно, захотите сделать это приветствие немного менее очевидным, милорд.
— Почему? — Теллиан криво улыбнулся, указывая Базелу и его спутнику на стулья за длинным трапезным столом перед пылающим в очаге огнем. Этот очаг был достаточно велик, чтобы поглотить целые деревья, но, как и в большинстве очагов на холмистых лугах Равнины Ветров, в нем горел уголь, а не дрова. — Тех, кто верит, что я имею хотя бы малейшее представление о том, что я делаю, это не будет беспокоить. И те, кто убежден, что я ни о чем не догадываюсь, больше не будут любить меня только потому, что я притворяюсь дующимся, когда вы переступаете мой порог. Раз так, я мог бы, по крайней мере, быть вежливым!
— Краткий анализ, милорд, — со смешком заметил меньший из двух градани. При росте шесть футов два дюйма Брандарк Брандарксон был ниже Теллиана, гораздо меньше Базела, и одевался как человек, настолько близкий к сверхцивилизованному щеголю, насколько мог надеяться любой градани. Но он был почти приземистым, мускулистым, а плечи под его изысканно скроенным дублетом и жилетом были почти такими же широкими, как у Базела. Несмотря на свой более низкий рост, он был одним из очень немногих людей, которые были близки к тому, чтобы сравняться в смертоносности с Базелом в бою, что время от времени было кстати, поскольку он также был бардом. В некотором роде.
Язык градани хорошо подходил для длинных, раскатистых интонаций и насыщенных воспоминаниями стихов и песен. Это было хорошо, потому что в самые мрачные периоды их двенадцати столетий в Норфрессе только устные традиции их, как правило, неграмотных бардов сохраняли хоть что-то из их истории живым. Даже сегодня барды почитались среди градани больше, чем среди любого другого народа Норфрессы, за исключением, возможно, эльфийских лордов Сараманты, а у Брандарка была душа барда. Он также был блестящим, полностью самообразованным ученым и талантливым музыкантом. Но даже его самые близкие друзья не хотели притворяться, что он действительно умеет петь, а его стихи были почти так же плохи, как и его голос. Он стремился создать эпические поэмы, чтобы выразить красоту, к которой тянулась его душа... и то, что он на самом деле создал, было плохими виршами. Конечно, остроумными, занимательными, язвительными виршами, но не больше. Что, возможно, объясняло его привычку писать язвительную, иногда жестокую сатиру. Действительно, он потратил годы, травя из Харграма князя Чарнажа — чего никто другой не осмеливался делать — и только смертоносность фехтовальщика, скрывающаяся за его щегольской внешностью, сохранила ему жизнь, пока он это делал.
Те дни остались позади, но его широкая ухмылка говорила о том, что его внутренний сатирик находил всю ситуацию, охватившую его друга и сотойи, чрезвычайно забавной.
Которая Базелу не казалось такой.
— "Лаконичный" — это хорошо, — прорычал Конокрад своему другу. — Но есть достаточно людей, которые хотели бы видеть, как мы вдвоем падаем плашмя на наши задницы, как есть, а не выглядим счастливыми при виде друг друга.
— Без сомнения, мы должны соблюдать надлежащий этикет в большем количестве общественных мест, — признал Теллиан. — Но это мой дом, Базел. Я, черт возьми, буду приветствовать любого, кого захочу, любым способом, каким захочу.
— Не могу сказать, что виню вас в этом, — быстро отреагировал Базел. — Имейте в виду, думаю, что многие предпочли бы увидеть мою голову на пике над вашими воротами, чем мой зад в этом кресле перед вашим камином!
— Полагаю, не намного больше, чем число градани, которые хотели бы увидеть мою голову над воротами твоего отца в Харграме, — ответил Теллиан с кривой улыбкой. — Хотя, по крайней мере, ты не сдал целую армию вторжения разношерстным силам градани, которых мы превосходили численностью тридцать или сорок к одному.
— Но, по крайней мере, принц Базел был также достаточно добр, чтобы даровать нам всем условно-досрочное освобождение, брат ветра, — отметил более низкорослый и коренастый сотойи.
— Да, Хатан, — согласился Теллиан. — И я принял его предложение — что только заставляет тех, кто уже был готов испытывать отвращение, чувствовать, что честь всех сотойи также была смертельно оскорблена. Они просто не могут решить, на кого они больше злятся — на меня за "пародию" на мою капитуляцию или на Базела за "унижение", вызванное его согласием на это!
— При всем моем уважении, барон, — сказал Брандарк, кивком поблагодарив, когда потянулся за бокалом вина, который Хатан наполнил для него, — я бы сказал, пусть они чувствуют себя оскорбленными настолько, насколько им хочется, пока то, что вы и Базел делаете, удерживает наших людей от глоток друг друга. И, говоря исключительно за себя, конечно, и признавая, что отдаленно возможно, что я могу быть слегка предвзят, чувствую, что вы поступили совершенно правильно, поскольку любое решение, которое оставляло мою личную голову на плечах, было хорошим. Что, конечно, только подчеркивает блеск и мудрость людей, которые пришли к этому.
Несколько человек, сидевших за столом, хихикнули, но в их смехе была мрачная нотка. Именно решение Теллиана "сдать" силы несанкционированного вторжения, которые Матиан Редхелм повел вниз по Глотке, чтобы напасть на город-государство Харграм, предотвратило резню первого граданского ордена Томанака в истории Норфрессы. Это также предотвратило разграбление Харграма, убийство невинных женщин и детей и, вполне вероятно, новую и еще более кровавую войну между сотойи и градани.
К сожалению, не все — и не только на стороне сотойи — выступали за предотвращение всего этого.
Поистине удивительно, как отчаянно мы все цепляемся за нашу самую сокровенную ненависть, — подумал Брандарк. — И хотя я бы сказал, что это невозможно, эти сотойи еще более кровожадны по этому поводу, чем градани.
— Возможно, ты предвзят, Брандарк, — сказал Теллиан более серьезным тоном, — но это не делает тебя неправым. И, по крайней мере, король, похоже, готов пока согласиться с нами.
— Пока, — согласился Базел.
— И хотя это правда, нам нужно добиться как можно большего прогресса, — продолжил Теллиан. — Возможно, нам действительно удастся превратить его принятие в восторженную поддержку.
— Безусловно, на это следует надеяться, — сказал Базел. — И моему отцу тоже, после того, как он согласился с вами. Я передал ему ваше сообщение, и он говорит, что, если вы согласны, он думает, что для него было бы лучше отправить еще пару десятков своих парней через Глотку, чтобы пополнить мою "охрану". — Высокий градани пожал плечами, и его лисьи уши дернулись, осторожно двигаясь взад и вперед. — Что касается меня, то я бы предпочел, чтобы у меня не было никакой охраны.
— Я уже объяснял это раньше, Базел, — Теллиан слегка вздохнул. — Возможно, ты и не являешься официальным послом, но это одна из ролей, которую ты должен играть. И если ты ожидаешь, что кучка упрямых сотойи воспримет тебя всерьез как посла, тебе лучше иметь надлежащую свиту.
— Да, вы объяснили это достаточно верно, — согласился Базел. — И, видя, как отец согласен с вами, а он ведь один из самых хитрых людей, которых я когда-либо встречал, я не скажу, что вы неправы. Но думаю, что если бы я хотел быть одним из тех ваших людей, которые не считают, что это просто самая лучшая идея, которая когда-либо приходила кому-либо в голову, тогда я бы не хотел видеть, как выскочка варвар вроде меня приводит еще какие-то мечи, чтобы стоять за ними.
— Вам понадобится гораздо больше людей, чем твой отец собирается отправить, прежде чем вы сможете представлять какую-либо реальную угрозу для королевства, — указал Теллиан. — Еще раз, Базел. Ты должен играть свою роль должным образом, и то, что твой отец прислал тебе охрану, требуемую твоим положением, не расстроит никого, кто еще не был готов расстроиться из-за нас. Так что, ради Торагана, перестань беспокоиться об этом!
Базел несколько секунд задумчиво смотрел на хозяина через стол, затем пожал плечами. Он все еще не был уверен, что согласен с Теллианом, и был уверен, что не хотел делать ничего, что могло бы сделать положение барона Сотойи более шатким, чем он должен был. Но если Теллиан, его отец и мать, его сестра Марглит и даже Брандарк были все согласны, очевидно, ему пришло время закрыть рот и принять их совет.
— Ну, раз вы все так настроены на это, я больше ничего не скажу против, — мягко сказал он.
— Томанак, храни нас! — воскликнул Брандарк. — Мои уши, должно быть, обманывают меня. Я могу поклясться, что только что слышал, как Базел Бахнаксон сказал что-то разумное!
— Просто продолжай в том же духе, маленький человек. Думаю, тебя ждут впечатляющие похороны.
Брандарк дерзко дернул ушами, глядя на своего высокого друга, и еще один, более громкий смешок прокатился по столу.
— Если ты продолжишь угрожать мне, — предостерегающе сказал Брандарк, — я прикажу наступить на тебя. Знаешь, это будет не так уж трудно. — Он поднял свой выдающийся нос, презрительно фыркнув. — Датгар и Гейрхэйлан оба любят меня гораздо больше, чем нравишься им ты.
— О-хо! — Теллиан рассмеялся и покачал головой. — Это удар похуже, чем твоя песня, Брандарк! У боевых коней память такая же длинная, как у сотойи и градани вместе взятых!
— Предпочитаю думать об этом не столько как о воспоминаниях о прошлых обидах, сколько как о случае изысканного и утонченного настоящего хорошего вкуса, — ответил Брандарк. Затем он пожал плечами. — Конечно, полагаю, что тот факт, что они провели почти тысячу лет, думая о Конокрадах как о своих естественных смертельных врагах, может сыграть в этом какую-то небольшую роль.
— Да, это в них есть, — пророкотал Базел. — И, по правде говоря, думаю, что не виню их, если это произойдет, потому что они не хотят таить обиду. По крайней мере, они были достаточно вежливы.
Возможно, барон решил бы обратить это в шутку, но это не всегда было поводом для смеха. И для многих сотойи — и боевых коней — это все еще было не так. "Традиционный" вкус Конокрадов к конине всегда был сильно преувеличен — достаточно часто ими самими. Их привычка есть боевых коней, убитых в бою, была результатом их горькой, неослабевающей ненависти к людям, которые стремились к их уничтожению, когда сотойи впервые пришли на Равнину Ветров — случай нанесения ответного удара своим врагам способом, который, как они знали, причинит им наибольшую боль. Однако у них никогда не было практики забивать живых боевых коней ради еды. Это конкретное обвинение было результатом демонизации сотойи своих врагов, потому что Конокрады были правы относительно того, как они отреагируют. Сотойи рассматривали это как доказательство нечеловеческого, пропитанного кровью варварского статуса градани. Однако для боевых коней это было равносильно каннибализму. Насколько Базелу было известно, за всю кровавую историю бесконечных сражений его народа с сотойи было всего два случая, когда сами боевые кони были съедены, и те знали это так же хорошо, как и он. Но, как только что сказал Теллиан, у боевых коней долгая память. К счастью, они были, по крайней мере, немного менее склонны, чем люди или градани, перекладывать ответственность за грехи отцов на сыновей.
Во всяком случае, немного менее склонны.
— Действительно? — Брандарк искоса взглянул на него. — Ты хочешь сказать, что тебе на самом деле не нужен был тот камзол, который Гейрхэйлан разорвал в клочья... пока ты его носил?
— Ну, что касается этого, — ответил Базел со спокойствием, которого он был очень далек от того, чтобы чувствовать себя в тот день, о котором идет речь, — я думаю о том, в каком плохом настроении был Гейрхэйлан в тот день. И попрошу вас обратить внимание на тот факт, что он совсем никогда не пускал никакой крови, вообще. Если бы он был настроен по-другому, я бы потерял руку, а не просто дублет.
— Это действительно так, — согласился Хатан и покачал головой, криво усмехнувшись при воспоминании о капризном настроении своего коня. — И это была, по крайней мере, частично и моя вина тоже. В то утро я был немного неуклюж со своим ножом для копыт.
— Нет, ты не был, — фыркнул Теллиан. — Гейрхэйлан вздрогнул и отбросил тебя на полпути через конюшню, когда этот глупый боевой жеребец Трайанала врезался в другую сторону стены. Как ему удалось не ударить тебя по-настоящему, я никогда не узнаю. И Датгар, оказывается, согласен со мной, как бы бессовестно Гейрхэйлан ни пытался переложить вину на тебя, брат ветра!
— Возможно, ты прав, — признал Хатан с медленной улыбкой, затем усмехнулся. — Возможно, я знал одного или двух боевых коней с характером похуже, чем у Гейрхэйлана, но уверен, что не знал трех таких. Знаешь, у его имени есть причина.
Он снова хихикнул, громче, и Базел ухмыльнулся ему. "Гейрхэйлан" на языке сотойи означало "Душа шторма", и скакун, казалось, чувствовал почти брандаркское обязательство соответствовать образу, который он вызывал в воображении.
