Получается, что теперь придётся прожить эти годы заново и, похоже, что в этот раз постоянно заливаться смехом поводов как то особенно не видно. Пииичалька! Точнее просто не скажешь! А ещё во мне поселилась тревога по поводу того, что рассказы Нади про её братика каким-то образом относятся ко мне, вот только не понятно каким. Но я заметила, что после того, как я поела, она докладывает маме, как именно я поела, но говорит не про меня, а про своего братика, словно это он не стал пить молоко, хотя это мне не захотелось, и я от кружки отвернулась. Как я не пыталась пробовать к себе слово "братик" приложить, но никак у меня ничего не получалось. Шутка? Издёвка? Ошибка? Другой смысл? Как не крути, бред бредовый! И совсем уж бредовая мысль, что может и "Стратик" — это тоже про меня, просто я чего-то не понимаю... Другими словами, я пребывала в самых растрёпанных чувствах и растерянности, даже не тем, что я стала совсем маленькой и в незнакомом месте. А подсознание вещало мне, что это далеко не всё, и может не самые грустные новости приготовленные жизнью...
Следующей оплеухой, которая меня оглушила не меньше, чем то, что узнала о своём новом возрасте, было то, что когда начала потихоньку осваивать своё маленькое тело, вдруг обнаружила у себя совершенно не к месту отросток внизу, там, где ничего подобного быть не должно! Я сказала — НЕ ДОЛЖНО! Когда я пыталась этот ужас разглядеть кое как усевшись на одеяло и изогнувшись уставилась на такой знакомый по моим братикам отросток, вошла женщина и увидев моё занятие рассмеялась, мол, чего это ты своего петушка разглядываешь? ПЕТУШОК?! У МЕНЯ?! Лучше убейте меня сразу насмерть! Такого не может быть! СО МНОЙ ТАКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! Я — девочка! ДЕВОЧКА! Это же не отросток! ЭТО — ПИПЕЦ! ТРЫНДЕЦ! АБЗАЦ! МАМОЧКА! ЗА ЧТО?! Мне было так плохо, что я совершенно не думая толкнулась к женщине, и она поймала меня в свои ласковые руки и прижала к своей мягкой тёплой груди. Я затаилась, прижавшись, и мне так хотелось, чтобы мне удалось, так затаившись переждать этот кошмар. Что я вот так тихонько пересижу, и всё исправится само собой и не будет ТАМ никакого петушка! НЕ ХОЧУ! НЕ МОГУ! И НЕ БУДУ! Как же мне не хватало возможности говорить. Я уже пыталась вставать, и меня слушались руки и ноги, хоть и дрожали, как соломинки, что сделать хоть шаг я не рискнула, а вот речь не возвращалась, в горле не проходила замороженность. И когда я пыталась что-нибудь сказать, то ничего не получалось. Я снова плакала. Ну, а как вы хотели? Плохо! Ужасно! Страшно! Не понятно! Одиноко! И даже спать страшно! Кажется, что проснёшься, и тебе ещё какую-нибудь новую феерическую гадость жизнь подкинет, хотя, куда уж дальше...
Кое-как справилась со своими слезами, понемногу успокоилась, осознавая новую реальность и себя в ней. Как бы не было плохо, но бесконечно плакать невозможно и бессмысленно. Нравится мне или не нравится, но эта реальность есть. То есть, тот самый братик Наденьки, про которого она всё время рассказывала, это я и есть, а раз я её брат, то добрая женщина — это моя мама? Вернее, это мама моего тела! То есть моё тело — это её сын. В смысле, не моё тело, а тело, в котором я оказалась. В смысле, ребёнок, чьё тело я заняла... Тьфу! Запуталась окончательно! Пипец какой-то! Хочу домой! И пусть, я там была дылда нескладная, некрасивая и второгодница! Но это была я, и я была девушкой! У меня даже фантазий в сторону побыть мальчиком никогда не было. Когда смотрела "Любовь-морковь", как там Куценко кривляется, будто в него душа жены вселилась, я смеялась и на себя такое точно примерять не пыталась. Ольга — подружка потом говорила, что вот бы здорово было попробовать пожить парнем, интересно же! Ну, вот не интересно. И была какая-то внутренняя убеждённость, что в какое бы роскошное мужское тело не сунуть девичью душу или в женское мужчину, толку не будет, не получится соответствовать телу. И когда фильмы про переодевания смотрела, понимала, что в жизни Тутси бы фиг так лихо там ходила, там же сразу видно, как и в "Джазе только девушки", что эти персонажи к женщинам никакого отношения не имеют и не в кривых ногах дело. Даже самая страшная мужеподобная кривоногая бородатая баба всё равно остаётся женщиной, во что её не одень, как и наоборот. Словом, никогда мне это было не интересно. И если среди домашних дел выкраивала часок-другой на то, чтобы посмотреть или почитать, то уж точно не про это. Хотя, что-то похожее попадалось, когда я про эльфов одно время читала. Ну, нравилось мне эти сказки читать, там наши попадают и все там такие красивые и сплошь принцы и принцессы. Так, само собой, не бывает. Ну, и пусть, за то читать приятно. Там герой в тело эльфийки попадает, нет, вроде девочка становится эльфом и с вампиром дружит. Да, какая разница, к себе я это никак не прикладывала...
Одно понятно, что эта мама меня любит, теперь наверно надо принимать окончательно, что это моя мама, как не крути, но я её ребёнок, которого она действительно любит. Она ведь не виновата, что я попала в тело её сына, которого она родила. С другой стороны, у меня с души упал огромный камень, мне больше не нужно напрягаться и ждать от неё гадостей. Она любит и заботится без умысла и злобных планов. Я ей родная или родной. Честно говоря, мне очень мешало то, что я должна была всё время себе напоминать, что верить никому нельзя и надо быть настороже. Хоть одна хорошая новость. Правда, придётся проститься с тем, что я Анна Сергеевна Пастушкова, теперь уже точно была. И даже вариант, что я попала в своё собственное прошлое уже не проходит. Не было в моём прошлом таких добавок в трусиках, это не то, от чего можно просто отмахнуться или скрыть. Хотя здесь и трусиков никаких нет, лежу в рубахе длинной почти до пола, на голое тело сорочка с короткими рукавами надета и никаких футболок или маечек, про трусики я уже сказала. Да! Ещё носки шерстяные такие колючие, прямо жуть. Мне такие всегда нравились, колются и щекотят, но ведь для пользы и здоровья...
Стали понятны обрывки услышанных разговоров, которые раньше ставили меня в тупик. Теперь, раз уж я в другом теле, то вполне возможно допустить, что и в другом месте, но в России. Ведь если бы я была в другой стране, то здесь бы никто по-русски не говорил, и имена бы были другие. А ещё здесь в Бога верят сильнее, чем у нас. Каждый раз, входя, и мама, и Надя крестятся на Красный угол, в котором икона, перед которой всё время горит лампада. И крестятся по-православному, а не в другую сторону как католики разные. А разговоры и слова, которые меня удивили это услышанное мимоходом "Коллежский регистратор по казённой надобности", вроде бы по-русски, а смысла как в индийской песне. Или как мама Надю учила: "Доченька! Господин майор — это уже ВЫСОКОБЛАГОРОДИЕ, а не просто БЛАГОРОДИЕ, это уже восьмой класс в табели, штаб-офицер, а не обер-офицер, которого можно просто БЛАГОРОДИЕМ называть. Запомни девятый и десятый класс — обер-офицеры, с шестого по восьмой класс штаб-офицеры — их высокоблагородия. До третьего класса — их превосходительства, а выше уже высокопревосходительства, только такие у нас точно останавливаться не будут. Помню коллежский советник — это считай полковник, только раз у нас за все годы останавливался. Ты бойся майоров, да капитанов гвардейских, у них гонору много, да и высокоблагородиями стали недавно ещё не привыкли и куражатся...". А уж когда разговор зашёл про "коллежских регистраторов", "уездных секретарей" и каких-то "асессоров" мозги у меня завихнулись, и дальше я слушала просто как звуковой фон вроде птичьего щебета. Только мне кажется, что не только в чужое тело угодила, тут и время другое. Ну, не помню я такие слова. Только у Гоголя чего-то было в "Шинели", которую в школе проходили. И вот скажите мне, можно такую чушь всерьёз слушать? А Надя слушает, запомнить старается, чтобы не ошибиться. Да какие на фиг высокопревосходительства, их даже за границей всех как тараканов вывели, только клоуна английского с мятой как прошлогодняя картошка физиономией иногда показывают. Сын королевы, фу-ты — ну-ты! Это от которого принцесса Диана удрала не выдержала, я бы тоже не смогла. А тут после сегодняшнего открытия лежу и думаю, что может все эти благородия — это на самом деле и никто их в семнадцатом году из Авроры не расстрелял всех... Наши мальчишки в классе как-то спорили, что всех буржуев расстреливать из орудий очень неудобно и снаряды дорогие, лучше из пулемётов, только не ясно как их на набережной перед Авророй всех построили, чтобы из пушки попасть. А потом стали спорить, что лучше для такого случая: картечь или шрапнель. Одно я поняла, всех убили, только некоторые за границу убежать сумели, а тут вон про них, как про живых. И от этих мыслей становится как-то ещё грустнее, хотя куда уж дальше. Заметила, что и лампочек для освещения нигде не видно, а вечером, как стемнело, все уже спят, а если нужно, то из печки огонь достают и лучину палят или лампу приносят, асдиленовую... Я только через пару дней сообразила, что в лампе наверно ацетилен, который так безбожно исковеркали. Даже не керосин! Жесть! Никакого Интернета! И про телевизор с радио тоже забыть можно. Но это как раз мне не очень важно, не было у меня много времени на них, а вот то, что плеера любимого с наушниками в ушах не будет, вот это действительно грустно. Я так любила в уши пуговки вставить и под музыку любая работа в радость. А главное, слушаешь, что тебе нравится, а не то, что все модным считают. Ну, не люблю я какой-нибудь "металл" с "хард-роком". Мне вообще наши старые песни всегда нравились. Мне Славка специально подборки делал на флешку и смеялся, что мне нужно было лет на сорок раньше родиться. А ещё инструментальная музыка на гитаре или саксофоне и лучше без оркестра...
Прошла до двери два раза, ноги дрожат, как в припадке, еле держат. От пола холодом тянет, а на мне одна тонкая рубаха ниже колен. Хотела в одеяло завернуться, но оно такое большое для меня, что не поднять. А меховину, на которой лежу, я ещё понять не могла, что подо мной такое необычное, я вытащить только попыталась и бросила, мне даже край задрать не удалось. Тут вошла с мороза мама, надо наверно привыкать, мне её мамой называть, никуда уже от этого не деться. Да и она не виновата, что я тут вместо её сына оказалась. Хотя до "называния" время ещё есть, голоса пока нет. И теперь, когда мне не нужно про неё гадости думать я её хорошо разглядела. Я ещё в первые дни, когда её только увидела, подумала, что я её уже где-то видела и никак вспомнить не могла, а сейчас поняла. Как-то по телеку показывали старый, кажется чёрно-белый, фильм, там главная героиня* была, в точности на мою новую маму похожа, может только у той волосы были посветлее и пожиже, у моей новой мамы они густые светло-русые. Она очень красивая, только усталая. Руки от воды красные распаренные, одета бедно, но как же у неё ясно сияют глаза, когда она на меня или Наденьку смотрит. А улыбка просто как солнышко светит. Она вошла, увидела мою телепающуюся телесность, подхватила и, причитая, моментально затолкала под одеяло. Ноги пощупала и натянула на них толстые колючие носки, которые я не нашла, когда встала. Потом посмотрела на меня и ещё серый пуховой платок мне на голову повязала. Я даже про носки забыла, так приятно, что мне как девочке платок на голову повязан, ведь сначала она повязала белый тоненький платок, а уже поверх него пуховый. Ну, и наругала меня, что я встала, это само собой. Мамы, когда нервничают за детей, всегда ругаются. Только ругаться, когда я в ответ лежу как полено с глазами и молчу, наверно ей стыдно стало и меня тут же нежно затискали, обцеловали, ласковостей наговорили и стали кормить. После ходьбы сил ложку держать у меня не осталось, поэтому покормили меня с ложечки, вернее простой деревянной ложки...
Проболела я больше месяца. Речь ко мне так и не вернулась, хотя онемение в горле почти прошло, и глотать не мешает, а сказать ничего не могу, что-то в горле мешает, могу только "Э-кать" и "Ы-кать". Как не пыталась, вместо внятных звуков только сипение какое-то. Если я без "Э-канья" пытаюсь шёпотом сказать, губы и язык не слушаются, не хотят звуки делать. Это я решила, что я самая умная, что я и без горла смогла бы шёпотом разговаривать. Мою маму здесь зовут Любовь Егоровна, фамилия у нас Ковырины. Увидела я и своего папу — Самсона Ковырина**. Ну, что тут сказать? Когда я была совсем маленькой ещё в той жизни, то мне очень хотелось увидеть своего папу, которого я не знала никогда. Я даже придумывала себе как я его встречу и как он обрадуется своей такой замечательной дочке. Это мне, если кто не понял. Выросла и эти фантазии пропали. А вот тут сподобилась. За всё время, пока я болела, он только раз решил зайти, хотя его голос за перегородкой я часто слышала. Большой, нескладный какой-то, худой, но с широкими плечами и очень крупными руками, я их как увидела, так и мелькнуло — "лопаты совковые". Но ни его фигура, ни растрёпанные торчащие волосы, ни громкий сиплый резкий голос, не вызвали отвращения. А вот резкий тяжёлый запах застарелого перегара с сивушным водочным и чесночным запахом добавленного на "старые дрожжи" меня от него резко оттолкнул. Даже слабый запах навоза на этом фоне показался более приятным. Ужас как не люблю пьяниц, ещё в той жизни нахлебалась. Когда он полез ко мне слюнявыми губами и небритым колючим подбородком, я от амбре из его рта чуть не задохнулась. И как меня прямо ему в лицо не вырвало, и каких это стоило усилий, что еле удержала в горле рванувшуюся наверх кислую волну, рассказывать не буду. Как я поняла, у него какая-то радость случилась, что он ею поделиться пришёл и меня заодно проведать. Его там кто-то похвалил что ли, вот он и ворвался к нам, а мы втроём тихонько уютно вечеряли. И чего он меня стал хватать, мог бы и Надюшу схватить. Но мама меня у него отняла и быстро его радостные крики прекратила и усадила за стол. Я просто восхитилась, как она без криков и стуков сделала так, что стало тихо и спокойно, он уже сел и стал чего-то рассказывать, а я на руках у мамы завёрнутая в одеяло уткнулась ей в шею, которая свежим хлебом пахнет, шмыгаю носом, и опять слёзы текут. Вот же домечталась — дура, получи себе папочку-алкоголика. Уже потом, гораздо позже я узнала, что Надюшу он хватать бы не стал, потому, что она не его дочь. Он женился на маме, когда она вдовая с маленькой дочерью осталась, а он приехал сюда смотрителем, в отставку из полка отпущенный. Вот и посватался отставной солдат к красивой вдове без хозяйства и с довеском. Я — его единственный долгожданный ребёнок, и родилась, не сразу, меня целых три года ждали...
О моей не желающей восстанавливаться речи никто особенно не переживает. Оказалось, что я и перед болезнью едва-едва начала первые слоги пытаться выговаривать. Приходивший меня осматривать фельдшер не нашёл во мне никаких отклонений. Ну, кроме того, что я девочка, а тело мальчика, только он об этом не знает. Словом, молчу и ладно, само как-нибудь образуется. К концу месяца я уже вполне могла внутри дома двигаться, вернее, не дома, а нашего запечного закутка, который я за комнату вначале приняла. На улицу и даже в соседнюю комнату, где родители живут даже не пыталась сунуться, мне почему-то вполне хватало этого пространства. По вечерам за перегородкой довольно старательно, если судить по некоторым звукам, родители мне братика или сестрёнку делают.
