| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Отправив казачьего полковника реквизировать топоры, генерал на карте указал каждому полку его участок, на котором должны были быть выполнены необходимые работы.
— Везде сильным не будешь, — прокомментировал он. — Когда получим приказ, то переправимся основными силами на одной из переправ. Австрийцы не смогут нам помешать.
* * *
Во второй призыв Иван с Андрейкой уходили куда легче, чем в первый. Деревенские провожали их даже с легкой завистью — многим захотелось поправить одежду за казенный счет, отъесться, да ещё и какую-никакую деньгу получить за 'службу' в блажившей армии. Вот только пришедший с повесткой сержант, кроме уже служивших Ивана и Андрейки, взял из многочисленных желающих послужить лишь двоих. Уведомив, что в этот раз служба продлится полных четыре месяца, сержант заставил Ивана с Андрейкой поставить крестики напротив своих фамилий в списке и, велев отвести новичков к месту службы в указанный срок, отправился выдавать повестки дальше.
Прибыв на место службы, Иван довольно крякнул. Из труб батальонной столовой столбом поднимался дым. Узнав у выходившего из неё солдата, что прибывших заранее, было приказано накормить, односельчане уверенно двинулись в сторону кухни. Подавая пример новичкам, Иван с Андрейкой на входе сняли головные уборы и, расстегнув ворот шинели, прошли на раздачу. Повар, не задавая лишних вопросов, выдал им полные миски каши и хлеб.
— Хорошая у нас служба-то, — не удержался от довольного комментария односельчанин Савелий, облизывая ложку и пряча её за пазуху.
— Придет сержант — посмотрим, как запоешь, — буркнул Иван, вставая из-за стола, непонятно почему уязвленный таким пренебрежением.
Но попасть к Степану Сергеевичу, в первый раз призванным односельчанам, было не суждено. Их определили в другой взвод. Хотя сказать, что Савелию повезло, было сложно — сержанты были как на подбор редкостные изверги.
Снова начались бесконечные физические упражнения и монотонные тренировки. Оружия будущим солдатам по прежнему никто не давал. Возвращаясь домой сытыми и окрепшими односельчане радостно балагурили, не понимая отчего им свалилось такое счастье. Только Иван время от времени хмурил брови сердцем чуя недоброе. И ведь оказался прав — следующей осенью их забрали сразу на три года, обещая потом уволить в запас и призывать только в случае войны.
* * *
Отзвуки происходившей в армии реформы раскатистым эхом отдавалась по огромной империи. Сказанная императором в сердцах, сразу после польского покушения, фраза 'У России только два союзника — это армия и флот' немедленно стала крылатой, с удовольствием цитируемая офицерством. Слова императора незамедлительно стали подтверждаться его делами.
Начавшееся ещё в конце 1864 года публичное обсуждение необходимых преобразований, вызвавшее ожесточенные дискуссии по целому ряду вопросов, вскрыло огромные пробелы в боевой подготовке и низкую боеспособность воинских частей. Критиковалось и подвергалось сомнению решительно все: подготовка офицеров и солдат; тактика боя, роль кавалерии и ставка на таранный штыковой удар; устаревшие винтовки, переделанные из ещё более устаревших; огромное число способных пугать только своим видом пушек, столь грозное на бумаге и ничего не стоящее на деле; никчемная связь и взаимодействие между воинскими частями и прочее, прочее, прочее. Доброго слова заслуживала разве что перевернутая верх дном ведомством Игнатьева интендантская служба. Драконовские меры к проворовавшимся, вместе с высочайшими окладами и общественным признанием дали самый положительный эффект. Кнут и пряник — ничего нового. Многочисленные статьи о важности работающего как швейцарские часы бесперебойного снабжения, печатаемые в 'Метле' и 'Вестнике', значительно повысили престижность традиционно неуважаемой работы тыловиков. Если раньше туда шли, по большей части, с намерением разбогатеть, разумеется, отнюдь не честными путями, то теперь служба давала достойный доход и, что не менее важно для того времени — уважение. Была поколеблена ещё суворовская крылатая фраза о том, что любого интенданта после пяти лет службы можно вешать без всякого суда. Побывав полевым интендантом, гениальный русский полководец, заслуживший высочайшую похвалу на этом неблагодарном поприще, хорошо знал что говорил.
В 1865 году, для обер-офицерского состава, в рамках реформы, начали спешно создаваться военные училища, программу для которых составляли лично Барятинский с Милютиным, а утверждал сам государь. Авторитет Барятинского в армии был непререкаем (сравним с авторитетом Румянцева), Милютин же являлся блестящим организатором и штабистом, проявляя незаурядное упорство и предприимчивость. Только этими причинами и горячей поддержкой императора могли объясниться столь быстро проходившие в армии перемены в подготовке младших офицеров. Хотя для полноты картины нужно добавить, что вызвавшая бурную реакцию вопиющая некомпетентность огромного числа командиров, выявленная в ряде показательных учений, отнюдь не была бесспорно принята в армии. Офицерский состав отнесся к реформе более чем настороженно, от открытого проявления недовольства их удерживало лишь имя главного инициатора реформы — Барятинского, сомневаться в храбрости и компетентности которого не приходилось.
Огромную проблему в повышении образования младшего командирского звена с самого начала представил собой преподавательский состав, вернее острая его нехватка. Для постепенно открываемых учебных заведений, он собирался реформаторами и их ближайшими сподвижниками с миру по нитке. Для закрытия широких брешей в рядах учителей, из армии в большом числе выдергивали наиболее талантливых и опытных офицеров, что не могло не сказаться на её и без того плачевной боеспособности. Для подчеркивания важность воинского обучения, на первых лекциях, которые поначалу читали Милютин и Барятинский, среди слушателей присутствовал лично император Николай. Параллельно проводилась реформа Генерального Штаба и академии при нем, писалась программа обучения для старшего командного звена.
И если с подготовкой офицерского состава армии дела обстояли просто плохо, то в военном производстве царил тихий ужас. В городе оружейников — Туле ситуация, без преувеличения, была просто критической. Отечественная военная промышленность медленно, но уверенно загибалась. Производство требовалось спасать и реанимировать, причем в пожарном порядке — материальная база, а вместе с ней и качество продукции, выглядели поистине удручающе. Тульский оружейный завод уже давно нуждался в глубокой модернизации. Оснащенный сильно устаревшим оборудованием, он уже давно не мог удовлетворять растущим запросам современной военной машины. Ещё горше обстояли дела в частном производстве, некогда славившемся на всю Европу. Располагая всего несколькими стволосверлильными и токарными станками на десятки мастерских, остальную механизацию труда рабочие мастерских производили зубилом, напильником и коловоротом. Тульское ремесленное оружейное производство застыло на рубеже 40-ых, 50-ых годов девятнадцатого века, не имея возможности продвинуться вперед. Прямо сейчас, в 70-ых годах все того же девятнадцатого века казнозарядные ружья и винтовки практически не выпускались. Зато выпускались дульнозарядные. Надо ли говорить, что при подобной картине тульские мастерские, не могли конкурировать качеством своей продукцией ни с одним серьезным европейским производством? Гравировка и чеканка, где тульские оружейники были традиционно сильны, это конечно хорошо, но оружие должно быть в первую очередь смертоносным.
Сложившаяся ситуация по общему признанию требовала немедленного вмешательства правительства. В Тулу был направлен императорский аудитор ФИО, наделенный широчайшими полномочиями, приказ которого, как обычно, мог быть отменен только монархом. Первым делом им была открыта Тульская оружейная школа и выделен отдельный оружейный факультет из Московского государственного технического университета. Для оружейной школы, за совсем не скромные деньги, были наняты погнавшиеся за длинным рублем европейские и американские мастера и инженеры, из которых ни один не знал русского. Пришлось раскошелиться ещё и на переводчиков. Попутно расширяя завод и обновляя станочный парк, ФИО принимал активное участие в обсуждении и разработке новой винтовки.
Тщательно опекаемый императором, под руководством ФИО, тульский оружейный завод стремительно преображался. Исправно поставлялись, купленные в период кризиса в Британии по цене лома станки, если было необходимо, докупались новые, открывались дополнительные училища и школы, привлекались иностранные инженеры и специалисты. Разумеется, удовлетворить огромные аппетиты русской армии внезапно обретший вторую жизнь завод не мог, хотя и пытался. Быстро разрастаясь, вбирая в себя мастеров полукустарных производств, он обещал выдавать минимально необходимые пятьдесят тысяч винтовок Бердана только в начале 70-ых годов. Пока же недостающие винтовки заказывались на заводах Америки, оголодавшие оружейники которой с удовольствием взялись за русский заказ.
Немногим лучше производства винтовок обстояли дела в области артиллерии. Обухов, успешно справившийся с проблемой негодной для пушек стали, столкнулся с куда более острой и трудно разрешимой проблемой — нехватка нужных рабочих и отсутствие технологии массового производства. Выпуск мелкими сериями ему был по силам, но уже сотня скорострельных пушек системы Барановского в год составляли для завода неразрешимую в ближайшее время задачу. Разработанная же Миевским пушка, копировавшая, с подачи императора, ещё не созданную французами систему Чарльза Рагона де Банжа, но с унитарным заряжанием, на голову превосходившая все имеющиеся в мире аналоги, столкнулась с недостаточным качеством изготовления гильз, впрочем, этим же грешили и орудия системы Барановского. И хотя наладить производство гильз не удавалось, ставку решено было делать именно на эти орудия, совершенно прекращая продолжаемое от безысходности производство негодных бронзовых нарезных орудий.
Однако, далеко не все желаемые и необходимые меры претворялись в жизнь. Из-за резкой реакции, так и не был введен, запрет на повышение в звании выше подполковника без окончания академии Генштаба. Острая нехватка преподавателей не позволяла переобучать необходимое число младших офицеров даже для вновь формируемых на базе старых, полков. Слабая производственная база не давала произвести и половины необходимого для перевооружения вооружения собственными силами. Реформа совершенно не коснулась прореженных после участия в заговоре гвардейских полков и тем более полков, где традиционно служили остзейские немцы. И хотя ситуация остро требовала исправления, Николай не хотел испытывать судьбу, пока не будут готовы верные, проверенные делом полки на случай возможного бунта. Особым образом стоял вопрос с переходом на призывную систему формирования армии. Предупреждая отчаянное сопротивление крестьянства и учитывая нехватку практически всего необходимого для призыва решено было произвести несколько тренировочных и один пробный. Целью тренировочных призывов было обустройство необходимого количества лагерей и оттачивание организационных мероприятий с попутным приучением крестьянина к мысли службы в армии. Цель пробного призыва была гораздо глубже. Николай рассчитывал, что полки нового строя покажут себя с самой лучшей стороны во время будущей войны. Это позволило бы продолжить реформы и поколебало бы позиции реакционеров в армии.
* * *
Третий призыв. Вот где для солдат началась настоящая служба! Всего через месяц солдатам выдали оружие. Они принесли присягу и продолжили муштру, но уже на новом уровне. Марши, стрельбы, отработка ближнего боя, многодневные переходы по пересеченной местности и злой сержант. Теперь Иван понимал, зачем их откармливали — сразу выдержать подобные нагрузки тем, вечно голодным недокормышам, которыми они были пару лет назад, не представлялось возможным.
На второй год службы командованье их взводом состоящем из трех отделений по десять человек принял молоденький прапорщик. Бывший командир, привыкший к старой службе немолодой уже подпоручик, тянул лямку из рук вон плохо, был постоянно ругаем вышестоящими офицерами, иногда даже при солдатах. Ко всему прочему не в меру распускал руки, приходя на службу навеселе. Короче, этот во всех отношениях неприятный, и к новой службе по общему признанию негодный субъект, наконец-то, подал прошение об отставке в связи со служебным несоответствием. Среди солдат ходили слухи, что его грозили выгнать с позором за некое происшествие, но точно, разумеется, никто ничего не знал. Явившийся же для прохождения службы, после полугодичных офицерских курсов, прапорщик Николай Волков тоже избавлением не стал. Молодой офицер рьяно принялся за исполнение своих обязанностей, то и дело, доводя солдат то полного исступления своей прямо-таки не русской придирчивостью даже в быту. То и дело, раздавая непрошенные советы убеленным сединами сержантам-ветеранам, он вызывал недовольство солдат едва ли не больше предыдущего командира. Ситуацию исправил Его Величество случай, впрочем, вполне закономерный.
Выполняя очередной маневр, взводный, получив приказ переправляться через реку, решительно отмел все советы сержантов и вопреки старинной пословице 'Не зная броду, не суйся в воду', начал переправу свято уповая на карту из штаба. Поднявший уровень воды в небольшой речушке, вызванный проливными дождями, превратил проверенный брод в совершенно неподходящее для переправы место. Куда молодой офицер со свойственной молодости горячностью смело ринулся, подавая сомневающимся солдатам пример. Не умевшего плавать Николая, зашедшего в речушку по грудь, но и не думавшего отступать, легко подхватило течением. Выловленный старшим сержантом, наглотавшийся воды, с ног до головы мокрый взводный, не знающий, куда деть глаза от стыда, на этот раз внимательно выслушал совет от своих ветеранов. 'Упрямый, но с разумением — будет толк,' — лаконично бросил своему отделению Степан Сергеевич, волоча к переправе длинное деревце с руку толщиной. Быстро переправившись через короткий, но глубокий участок вплавь, старший сержант, стоя по пояс в воде, принял один конец очищенного от сучьев деревца у своего товарища. Перебирая по сучковатой жерди руками, солдаты и офицер один за другим переправились на другой берег. Лихо затащив держащегося за противоположный конец сучковатой жерди, последнего оставшегося на том берегу, сослуживца на неглубокое место, Степан Сергеевич кинул нехитрое приспособление для переправы в густой подлесок.
До самого привала молодой прапорщик был необычайно молчалив и задумчив. Сержанты делали вид, что ничего не произошло, молниеносно пресекая любое поползновение к обсуждению внепланового купания офицера солдатами. Когда, всего спустя полчаса после переправы сержант предложил встать лагерем на живописной полянке и просушиться, Николай, вопреки обыкновению, спорить не стал. Усевшись на пеньке и делая вид, что изучает карту, он исподтишка наблюдал за обустройством стоянки. Под едва заметным руководством сержантов, солдаты споро запалили большие и длинные костры, развесив промокшие вещи сушиться, и принялись за чистку оружия. Глубоко задумавшись над необходимостью своих приказов и указаний по разбивке лагеря, Волков не заметил подошедшего к нему Степана Сергеевича.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
