Рыцари Белой мечты. За Русь святую

Но теперь, после нескольких минут стояния на морозе в одном мундире, можно наконец-то было надеть шубу! Этот фотограф, господин Гаврилов, попросил, чтобы "судари непременно были без верхней одежды!". Видите ли, с шубами у "сударей" был не такой презентабельный вид. Что ж, великому князю и раньше приходилось помёрзнуть, не велика беда!

Георгий Евгеньевич Львов отказался снять пальто, не желая с ним расставаться. Ни на какие уговоры фотографа он не поддался, требуя, чтобы именно в таком вид его и сфотографировали. "Что ж, потомки запомнят председателя Земгора именно таким" — почему-то подумал Кирилл. Ну что за странные мысли всё норовят появиться в голове Великого князя?

Контр-адмирал попросил позволения откланяться. Головная боль, которая настигла его во время фотографирования, была лишь предлогом тому. На самом деле Великий князь находил общество своих "друзей" просто невыносимым. Чего стоил один небритый толстяк Родзянко! Не зря Ники ни во что не ставил председателя Государственной думы. Глядя на его щетину, Кириллу на ум приходили сравнения со свиньями, которых вот-вот должны зарезать. Но Михаил Владимирович Родзянко был истовым сторонником монархии, а некогда — кавалергардом, и даже Ники — в качестве главы этой монархии. Хотя нет-нет, да замечали многие, что Родзянко к императору относится без должного уважения и пиетета. Хотя, конечно, Николай не всегда заслуживал такого уважения...

И всё же, в случае чего, на Родзянко можно будет полагаться. К тому же — он председатель Думы. А это многое значит в неспокойное время в такой стране, как Россия.

И опять в голову пришла мысль: "Ничего это не значит". Эта фраза настигла сознание Кирилла где-то на полпути между Адмиралтейством и Зимним дворцом. Норовила пронзить серое февральское небо адмиралтейская игла, припорошенная свежевыпавшим снегом. Слева, за хмурым гранитом набережной, застыла закованная в ледовый панцирь Нева...

А невдалеке уже виднелся и Зимний дворец. Кирилл решил пройтись по набережной напротив "дома Романовых". Великий князь думал, что это поможет выбросить из головы все лишние мысли. Благо никто не должен был мешать: народу в этот час было немного, мороз распугал. А водная стихия Невы, пусть и замурованная в гранитный мешок, помогала успокоиться.

Кирилл Владимирович опёрся об ограду на Дворцовой набережной, вгляделся в солнечные блики, водившие хороводы на невском льду — и продолжил свои размышления. Все мысли Великого князя вертелись вокруг плана прогрессистов, поведанного контр-адмиралу нынешним утром...

Милюков и Гучков, вторя друг другу, предлагали великому князю довольно-таки заманчивый план.

Части Гвардейского экипажа в сопровождении представителей прогрессистов, которые должны были "санкционировать" действия солдат и офицеров, направляются к Могилёву. Где-то между Царским селом и Ставкой гвардейцы останавливают императорский поезд, который должен был там проезжать, и под многочисленными угрозами заставляют Ники отречься от престола.

Но это выглядело просто дико, если вдуматься. Например, Гучков дошёл до того, что выдвинул идею устранить императрицу Александру Фёдоровну. Кирилл даже думать потребовал прекратить об этом плане: всё-таки, убить человека! Пускай императрица насолила Великому князю в своё время, но...Но Ники просто откажется иметь дело с любым, кто посягнёт на члена его семьи...

Одновременно в Петрограде "верные люди", как изволил выразиться Александр Иванович Гучков, объявляют о свершившемся перевороте и разоружают сторонников свергнутого царя. Назначается "правительство доверия", власть переходит в руки министров...В общем, все прогрессисты счастливы.

Львов же занимал промежуточную позицию между "толстяком" и "двумя юродивыми", как иногда про себя называл Кирилл Родзянко, Гучкова и Милюкова. Георгий Евгеньевич широко раскрытыми глазами вещал о том, что страну ведёт "безумный шофёр". Конечно, под этим "шофёром" князь подразумевал Ники. Но что нужно, чтобы этот водитель стал нормальным? Конечно же, надо просто убрать "немку", изолировать царя от кружения и выставить любые требования. Ники их тотчас исполнит, народ пойдёт за новым "шофёром" (или старым, но уже ставшим нормальным), продолжая войну. Но нельзя пойти путём террора и уничтожения сторонников былой власти. Львов был непреклонен и...

"Наивен" — снова мелькнула мысль в голове у Кирилла. Однако всего час назад, когда великий князь слушал предложения Георгия Евгеньевича, они казались ему самыми удачными.

"Нет, в том, что царь пойдёт на любые уступки, едва узнает, что его семья в опасности, — Львов прав, — хладнокровно рассуждал Кирилл. — Но народ не умолкнет и не сядет в машину к новому шофёру. Едва почувствует, что свобода, анархия, безнаказанность мелькнут за поворотом — рванут пограбить, поубивать, повеселиться!"

По спине Кирилла заструился пот. И не из-за жаркой меховой шубы, в которую был одет великий князь. Нет! Он никогда не думал...подобным образом.

Родзянко выдвинул идею просто надавить на императора, потребовав от того назначения нового правительство, естественно, во главе с нынешним председателем Думы. То есть — с ним, уважаемым и дорогим Михаилом Владимировичем.

"Толстяк", "двое юродивых" и "идеалист" (последнее прозвище от Кирилла получил Георгий Евгеньевич Львов) знали, что контр-адмирал из династии Романовых имеет самые смутные понятия о том, как правильно распоряжаться властью и чётко, уверенно, твёрдо управлять страной. Поэтому они не особо вдавались в подробности относительно своих взглядов на будущее России: считали, что это дело лишнее и практически бесполезное. И не без причины.

Многие в Петрограде по поводу и без оного вспоминали предложение Кирилла остановить в Сибири добычу золота. А рабочих отправить на фронт. "К чему золото нам, Ники?" — вопрошал Кирилл Владимирович. А у солдат было по винтовке на двух-трёх человек. И винтовки эти покупались именно за золото...

Нет, не из-за таланта управленца прогрессисты решили обратиться к Кириллу: дело было в силе, в тех самых пресловутых "штыках". Просто у великого князя в подчинении находился один из лучших и наиболее подготовленных боевой отряд в России, располагавшийся в самом центре Петрограда.

Гвардейский флотский экипаж. Краса и гордость Российской армии и флота, ставший для Кирилла родным. Каждый офицер и нижний чин в нём был кем-то вроде кузена, двоюродного дядюшки или племянника. А вот "двое юродивых" видели в нём лишь группу людей, способную единым махом арестовать царскую семью и поставить в безвыходное положение императора...

Кирилл отёр пот, так и струившийся по лицу: слишком много мыслей, так не похожих на его собственные, вертелось у в голове Великого князя.

— Надо успокоиться. Надо успокоиться...Но как? Наверное, следует заночевать в Адмиралтействе, — прошептал одними губами Кирилл Владимирович, идя прочь от Невы. — Там хотя бы дну ночь будут вдали от придворных интриг и сплетен...

А странные мысли, непонятные образы всё лезли и лезли в голову, — не принесла успокоения водная стихия. Оставалась надежда лишь на тишину кабинета...

Ночь Кирилл провёл в Адмиралтействе. Здесь по распоряжению великого князя поставили мягкий, обитый чёрной кожей диван. На нём он и прилёг, желая найти покой во снах, которых не видел уже так давно...

Пробуждение было совершенно неожиданным. Казалось, только-только была спасительная безмятежность сна — а через мгновение Кирилл уже понял, что сидит в кресле за рабочим столом. Как он там оказался? В руках Романов сжимал один из своих орденов. Он почему-то напомнил ему о Русско-японской войне. Грохот, пламя, тонущий "Петропавловск", ледяная вода, утягивавшая вниз, глубинная тьма... И нечаянное уже спасение от гибели. К сожалению, лишь немногим в тот день повезло так же, как Великому князю, избежать гибели в беспощадной морской пучине.

— Что же это я, в конце концов, — замахал головой Кирилл.

Зачем он только слушал этих демагогов, Фемистоклов и Солонов, ничего не понимающих в настоящем положении дел, в том, к чему могут привести их "прожекты"...

Кирилл прикрыл глаза, и перед его внутренним взором внезапно промелькнули какие-то нечёткие образы. Но через мгновение они обретали ясность: это были фотографии...

Солдаты в шинелях, державшие в руках флаги. С красным полотнищем, между делом отметил Кирилл. Лица их были перекошены в каком-то угаре ярости и злобы. Рядом с ними встали матросы-балтийцы, куря, держа в руках винтовки, пистолеты. Россыпь гранат на поясе...

А за ними — догорающее здание. Это был...

Кирилл резко раскрыл глаза и тяжело задышал. Впервые он видел подобное. Воображение сыграло злую шутку: контр-адмирал словно видел фотографию давно произошедших событий. Но они ещё не случились: солдаты и матросы стояли перед одним из отделений полиции. Только вчера Кирилл видел это здание в целости и сохранности.

А сейчас...Сейчас, едва заметные, позади ухмылявшихся матросов лежали трупы...Тот чернявый городовой, что так рьяно козырял Романову, раскинув руки, распластался на мостовой...Ещё несколько человек лежали рядом, израненные, истерзанные...

Кирилл вдруг подумал, что сходит с ума. А что? Усталость, тревожные предчувствия скорого "взрыва", такие интересные и заманчивые предложения, выслушанные утром... Нет, это просто переутомление. Быть может, инфлюэнца? Скорее всего, просто горячечный бред начинается. Да, точно, бред! Жар! Этим можно объяснить и то, как Кирилл неизвестно как оказался сидящим за столом ещё до пробуждения. Скорее всего, в бреду дошёл, в беспамятстве... И то, какие странные, непонятные, просто-таки дикие мысли упорно лезли к Великому князю в голову — тоже можно было объяснить чем угодно...Всё так легко и просто...

Романов попытался заснуть, и вдруг почувствовал, что его рука против воли сомкнулась на ордене. Великий князь попытался разжать её, но тщетно! Пальцы просто не слушались приказов. Даже не немых, а устных!

— А ну! Разожмитесь! Проклятье! — и несколько непечатных слов добавил вослед.

Кирилл громким шёпотом начал твердить "разожмитесь", но пальцы продолжали сжимать орден. Внезапно и вторая рука перестала слушаться Великого князя.

Кирилл похолодел. Что с ним? Что происходит? И вдруг Романов, расслабленный, сполз с кресла на пол. Тело отказываться подчиняться, а голова заполнилась обрывками мыслей, слов, воспоминаний, имён...

* * *

Картина маслом. Какой-то странный лысый человек с бородкой, прижав левую руку к груди, устремил правую вперёд, в зал. Чуть дальше от него целая череда смутно знакомых фигур. И полный зал публики...

* * *

"Суда не будет?" — спрашивает у тюремщиков седой человек в шинели. Лицо чисто английского типа. Острое, худое. Но в глазах — огонь. Да это же герой похода барона Толля, вице-адмирал Александр Васильевич. Сейчас он на Черноморском флоте. Лелеет мечту о десанте на Константинополь...

* * *

И снова Колчак. Только теперь на нём совершенно другая форма, чем-то смутно напоминающая британскую или американскую. Почти никаких знаков отличия, кроме полосок на рукавах. Адмирал стоит у поручней судна, держа в вытянутой руке золотую саблю.

— Японцы, наши враги — и те оставили мне оружие. Не достанется оно и вам!— мощный бросок, и металл навсегда погружается в волны. Колчак возвращается в свою каюту, сопровождаемый ошарашенным молчанием сотен матросов... Александр Васильевич понимает, что всё, это конец...

* * *

Хохот балтийского матроса, обвешанного гранатами и патронными лентами. И чего ж они так гранаты-то любят...

— Глаза хоть завяжите, — просит офицер в изорванном кителе. Морской офицер...

"Наших бьют!" — это прорывается мысль самого Кирилла. Такая простая мысль, но при этом совсем не кажущаяся глупой...

— Глаза, говоришь, — давится смехом матрос, беря винтовку со вдетым в неё штыком у другого балтийца. — Ну сча завяжем, контра.

Удар штыка в глаза. Стон, наполненный болью и ненавистью. И кровь, стекающая из пробитых глазниц на гранит набережной. Офицер повалился, судорожно глотая воздух и закрывая ставшие пустыми глазницы. Ещё один удар штыком — и его мучения окончились.

— В воду гниду, нехай догниёт там, — бросил товарищу смеявшийся до того матрос, подходя к очередной жертве.

* * *

А это кто в кабинете?Это же...Неужто — Зубатов?! Он самый! Вперил свой взгляд в какую-то бумагу...Положил бережно её на стол...Что же там написано? Видны только последние строчки.

"Да поможетъ Господь Богъ Россiи. Николай"

Зубатов медленно, ужасающе медленно открывает ящичек рабочего стола. Достаёт тяжёлый "парабеллум". Прикладывает к виску.

— Боже, храни Россию. Боже, береги царя, если народ его не сберёг!

Указательный палец давит на курок...

* * *

Цепь офицеров в некогда белых кителях, выпачканных в грязи. В руках — винтовки, трёхлинейки и берданки. Видно, что оружие побывало не в одном бою, с честью послужив своему хозяину. А может, даже и не одному...

Редкая цепь идёт вперёд, не пригибаясь к земле, не останавливаясь, даже не стреляя из винтовок. На их лицах не дрожит ни один мускул. Они знают, на что идут и зачем. На смерть — за единую и неделимую Россию. Белогвардейцы умирают, чтобы их потомки могли жить свободными. Жаль, что их мечтам не суждено сбыться...

Грязь хлюпает под ногами. Почему ТЕ не стреляют?

Свист пуль. И вдруг — прекратился. Кто-то из ТЕХ поднялся с земли и помчался прочь...

Почему же "белые мундиры" не стреляют? Патронов нет. Только штыки...Штыки и храбрость обречённых...

Бегущего настигла пуля. В спину. Один из ТЕХ, в кожаном пальто, снял палец с курка и снова приник к земле. Ждёт...

А "белые мундиры" всё идут, и даже их пули не встречают...

Толпа людей в полностью красной одежде идёт в атаку. Их просто замечательно видно в летнем леску, на фоне зелёной травы и молодой коры деревьев...

— От они у меня сейчас. Данила, пали! — радостно улыбается, утирая размашистой пятёрнёй нос, бородатый человек в солдатской рубахе и рабочей кепке. — Буд знать, как тряпки бабьи надевать!

Пулемётная трель — и люди в красной одежде снопами валятся на землю. Кто-то — прячась от пулемётчика. Кто-то — не успев спрятаться, зарыться в землю, настигнутый очередью...

"Почему позади обоих отрядов одинаковые, красные флаги?" — рождается и умирает мысль. А ижевские и воткинские рабочие стреляют по таким же рабочих, с соседних областей и даже заводов. Русские стреляют по русским. И не видно этому конца да краю...

* * *

Высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, Георгиевский крест на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице. А глаза...глаза с невероятно выразительным, проникающими в самую душу взглядом. Граф Келлер...