Space Invaders

— Отношение к нему будет не очень.

— А разве ему пророчат карьеру по партийной линии? Вот и нафиг. Я бы даже сказал по другому — из него может получиться хороший лидер мнений — но это терминология пропаганды, более совершенной, чем ваша. Он обладает неким оппозиционным прозападным флёром, а это сейчас популярно в среде молодёжи и интеллигенции — в противовес всему нарочито-советскому. Такой человек может завоевать доверие у большого числа людей — даже если он сам не будет делать великих открытий и быть экспертом — ему это и не нужно. Топ-менеджер не должен знать тонкости работы инженеров и проектировщиков — он должен предсказывать тенденции развития будущего и делать правильные выводы и решения.

— Думаешь?

— Уверен. Советский директор — это скорее исполнительный директор — такого административного класса как топ-менеджмент нет, его заменяет государство, и боюсь что эффективность госуправления ниже плинтуса. Поэтому у Воронова есть шанс.

— Это надо будет посмотреть. У него плохой для советской науки имидж — совсем не советский человек.

— Это плохой имидж для карьерного роста. А вот для того, чтобы завоевать большое влияние и популярность в научной среде — это как раз то, что нужно. Большинство этой среды — мягко говоря — не любит государство и партию — это люди науки, а партия далеко состоит не из технократов. То, что очевидно юнцу — для старика в пиджаке в большом кабинете — это малопонятные игрушки — насколько это катастрофично — вы уже могли убедиться. Да и пропаганда партии очень примитивная и уже морально устарела, политтехнологиям не хватает гибкости и профессионализма. Старикам, которые выросли в эпоху горлопанно-трибунной пропаганды, на лозунгах и кричалках — трудно понять тонкости психологии и пропагандистских манипуляций, поэтому молодое поколение фактически брошено без всякой идеологической обработки. А то, что проводится — часто вызывает отторжение и пренебрежение. Это не их проблема — процент реально отмороженных среди них такой же как и в любой другой ситуации.

— То есть он может стать скорее пропагандистской фигурой, чем реальным управляющим, я правильно тебя понял?

— В целом да. Правда, в советском союзе построена целая машина по борьбе с инакомыслящими — думаю, это будет как минимум весело...

— Что весёлого?

— Человек из-за границы — с миллиом-двумя рублей на сберкнижке, официально купленных за доллары, не фальшивые, может себе позволить подтереться мнением большинства и всеми антидиссидентскими органами и жить так, что будет вызывать лютую ненависть у всех. И сделать с ним ничего нельзя — закон есть закон. Это будет как минимум хорошим поводом и весело будет понаблюдать за процессом. Я позволю себе такое шоу.

— Ну ты загнул с миллионом...

— Почему бы и нет? — пожал я плечами.

— Он будет целью номер один для любого грабителя.

— А что, деньги со счёта можно взять и снять без согласия владельца?

— Преступники могут попробовать принудить его — такое случается — мошенничество.

— Воронов будет крепким орешком, уверяю. И потом — за его безопасностью присмотрят и ваши люди, и я, и он сам. Наконец, есть вот, — я достал коробку с самого низа, открыл.

— Пистолет? — Семичастный поднял брови, потом посмотрел на меня, — зачем?

— Для самозащиты. Лишним не будет — Воронов для вас это сверхценный актив. Практически человек-справочник. Пусть и ограниченный — другие за стократ меньшее отдали бы стократ больше, если бы могли. Пусть пока побудет у него глок. Прекрасный пистолет, между прочим.

— Правда?

Семичастный взял оный пистоль, повертел в руках, посмотрел со всех сторон.

— Не узнаю модель.

— Австрийская, модель восьмидесятых годов. Очень популярная в своё время в полициях и силовых ведомствах.

— Надо будет взять на изучение.

— Я вам пришлю образец, если хотите. А толку то? Всё равно для силовиков пистолеты не главное — а ПМ ещё до конца века будет популярен. Правда тут восемнадцать патронов, немножко больше чем в ПМе...

— Изучим, — он сунул пистолет к себе.

— Сделаю другой.

— Да как хочешь. Ты вообще с чего думаешь, что он нужен?

— Мало ли — криминал никто не отменял. Какой-нибудь пьяный бугай с оглоблей может загубить актив, стоимость которого превышает стоимость космической программы — это нелепо, но это есть.

— А где там сам Воронов? — Семичастный огляделся.

— Моется кажется.

И правда, Воронов уже помылся и вышел из душа свеженький и в новой одежде.

— Я что-то пропустил? — спросил он, выходя к нам в гостиную, — доброе утро, Владимир Ефимович.

— Доброе, — буркнул чекист.

— О, этот ноутбук выглядит очень стильно, — он посмотрел на ноут, стоявший передо мной.

— Он твой. Кстати, в отличие от более статичных машин — у него нет отдельных вычислительных ядер и на нём не пойдут особенно тяжёлые программы, для которых нужны ядрышки — но в целом он помощнее твоего.

— Спасибо. Посмотрю, что к чему. Разбирать всё равно смысла не вижу — погрокаем этот вопрос.

— Мы тут как раз о тебе говорили — и кажется, Владимир Ефимович в целом не против того прожекта, который мы придумали — тебя нужно залегендировать.

— Ну... это очевидно, — кивнул Воронов, — но как?

— Как реэмигранта, вернувшегося в СССР. Для объяснения всех твоих странностей. В нагрузку к этому выдадим чемодан денег, легальных, которых у советских людей нет — сможешь побыть немного мажором — только не зазнавайся. Сам понимаешь — даже с чемоданом денег в СССР жить припеваючи сложно.

— Это верно. По меркам сытых и состоятельных тут и секретари цк живут довольно скромно и скудно. Ладно, этот вопрос разрешится — а как дальше?

— Дальше поступишь на работу в отдельное маленькое НИИ, которое будет заниматься... скажем так — некоторыми вещами, но не рвать рынок и не расти. Попутно будешь зарабатывать себе имидж мажора и постараешься втереться в среду технической интеллигенции. С обустройством тебе поможем, как реэмигрант ты сможешь взять с собой в СССР почти что угодно, что можно купить на западе.

— Это хорошо. Машину хочу — взамен распиленной. Жалко знаете ли хорошую иномарку пилить.

— Машину... — я задумался, — легко. Сделаем. Ну и в целом... Владимир Ефимович, у вас нарекания по поводу плана есть?

— Пока нет — его нужно обсудить с товарищами Косыгиным и Шелепиным.

— Тогда я возьму Петра и мы с ним поедем за покупками. Если вы не против — не беспокойтесь, верну в целости и сохранности. Он должен иметь собственные вещи, а не некие подаренные наборы средств.

Семичастный заволновался:

— За границу что ли?

— Конечно. Не в советских же магазинах затариваться нашему иностранцу. И не надо так неодобрительно на это смотреть.

— Я разве смотрю неодобрительно?

— Именно так, — подтвердил я.

— Вам показалось.

— Воронов, мы полетим — у меня уже есть некоторые любимые районы для закупок. Сейчас середина лета в Сиднее, и зима в Париже — париж в шестидесятых это, — я прицыкнул языком, — белиссимо. Не та помойка с крысами, что в две тысячи тридцатом году. И Екатерину возьми с собой.

— А мы долго будем?

— День лететь туда, день обратно, там пару дней — управимся. Владимир Ефимович, вы пока обсудите предложения. Ну и оприходуйте технику, которая тут есть — понадобится в будущем.

* * *

*

Екатерина — вполне красивая молодая девушка, к которой Пётр питал тёплые чувства. Любой попавший в прошлое — обязан тут же завести роман — это практически мечта всех попаданцев — найти наконец-то себе девушку.

Космический корабль впечатлил Воронова куда сильнее чем гора подарков — по правде говоря, эта "гора" — необходимый ему минимум, чтобы жить без острых проблем, вроде отсутствия в советском союзе хороших бритв.

А вот улицы Парижа впечатлили уже не Воронова, а Екатерину Васильевну и её брата Анатолия, которого отправили с нами вместе — мы на машине добрались до мест торговли — и взяв наличку, пошли покупать. Я выдал им всем по пачке денег с наказом чтобы ничего не осталось.

Говорили же в исторических материалах — человек советский попав в западный мир прежде всего попадает под сверхсильное влияние маркетинга — он впадает в неконтролируемую страсть потребления, которая его одолевает — так как на фоне советской бедности это выглядит как будто ему дали всё и сразу. А вот мысли что деньги в капстране это не условные фантики — у него нет. Поэтому вот так вот.

Екатерина Васильевна, да и Анатолий тоже, впали именно в это состояние — получив деньги и всё, на что был способен маркетинг — они бросились во все тяжкие — и уже Воронову приходилось их держать, причём иногда даже в прямом смысле слова держать за шкирку обоих и не давать им покупать совершенно ненужные им вещи и не впадать в потребительский экстаз.

За шесть часов мы обошли с три десятка различных магазинов, бутиков и прочих торговых площадок — зима всё-таки, на улице не больно погуляешь — местное население тоже куталось в тёплые пальто. За незнанием языка мои спутники с местным населением не общались — в отличие от меня, я успел немало поболтать с продавщицами, пока Воронов за уши оттягивал Екатерину от очередной порции покупок.

Выданные им деньги пришлось трижды обновлять — а покупки сваливали в машину.

Второй день прошёл плюс-минус более осмысленно — заночевали мы на каютах в корабле. Поутру я снова сел за баранку.

— Вчера мы купили почти всё, что только можно, — сказал Анатолий, — что ещё?

— Что, перегорели?

— Не то чтобы, просто неудобно.

— Неудобно им... — буркнул я, — вчера было первое па марлезонского балета — покупательская лихорадка. Сегодня очнулись, выспались. И ещё тебя, Толь, Семичастный послал присматривать за Вороновым — как бы не соблазнился прелестями заграницы...

Анатолий только глубоко вздохнул:

— Виноват. Похоже на тебя, Пётр, это никак не действует.

— Примитивный маркетинг и ничего интересного, — пожал плечами Воронов, — но ради интереса конечно было интересно посмотреть. А что сегодня будет? — спросил он у меня.

Мы подъезжали к городу с юга — я аккуратно и неспешно вёл машину. Старый мерседес этих времён не то чтобы был прекрасен в управлении и комфортен — по сравнению даже с машиной времени Воронова — он уже казался жуткой штукой, но... ехать можно было. Меня особо напрягало как он накреняется во время поворота — похоже стабилизаторов на нём не было.

Мы въехали по шоссе в город, я пристроился за небольшим грузовичком и отвлёкся:

— Сегодня будет более культурная программа. В музеи мы конечно не пойдём — сегодня я порекомедовал бы обратить внимание на вещи из более высокого ценового сегмента. Тебе, Воронов, нужно сделать хороший деловой костюм, ты не советский франт — ты местный миллионер, запоминай легенду. И соответствуй. Это сначала — потом мы всё-таки заедем сделать несколько фотографий около знаменательных мест — я сегодня прихватил с собой фотоаппарат.

— И где он?

— В бардачке.

Воронов достал — это был стилизованный под старину фотоаппарат "Лейка".

— Выглядит серьёзно. Сколько мегапикселей?

— Шестьдесят. И куча встроенных оптических и электронных технологий. Внешне стилизован под фотоаппараты плёночной эпохи. Для советского человека фотки из разных стран — тот ещё шик — поэтому мы будем его нарабатывать — как совместно, так и по одиночке. Сегодня день туризма. Начнём мы с эйфелевой башни, пожалуй.

* * *

*

Зачем нужны фотографии? Да ещё и в таком количестве? Ну конечно же — для легенды. Для официальности — это больше двухсот настоящих фотографий — а мы сделали их в Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Дели, в Каире и Лиссабоне, наконец, в Сиднее — где по легенде и жил Воронов. В разных костюмах, с Екатериной и без, и Катю и Анатолия не в их привычных антуражах.

Мы немного полетали по миру, нагло нарушая госграницы разных стран и тратя деньги везде — в каждой из них, причём немаленькие деньги — в Париже Екатерину ждало прозрение относительно моды и вообще внешнего вида — потому что там она зависла на три дня — и целиком погрузилась в мир одежды и моды.

На дачу как и обещал — вернулись через неделю, до того не поддерживая связь с домом. Воронов на этот раз вёл сам и машину он купил сам — это была машина не из этого времени — дело в том, что купленный им автомобиль ему понравился, но он захотел другой — и я повозился с изготовителем. За пару часов он изготовил новенькую машину — это был роскошный бентли-континенталь-GT. Слегка переработан и убраны упоминания Бентли — но в целом — это был он. В корпусе бентли T-серии — современной машины. Роскошная вещь из двадцать первого века — в салоне было приятно находиться — сидения из кожи и велюра, тихое урчание пятисотсильного двигателя. Автомобиль был моё почтение.

— Ух...

— Что?

— Хорошо то как, — Воронов просто размазался желеобразной массой по креслу, — как хорошо...

— Такой фанат автомобилей?

— Да не в этом дело — после тойоты это просто спорткар. Приятно как управляется — а какой отзывчивый, прямо в кайф прокатиться.

— Дашь порулить? — спросил Анатолий.

— Без проблем.

Они поменялись местами, Пётр пересел назад, а Анатолий за руль. Он несколько не сразу врубился что куда — обилие кнопок, клавиш и прочего — просто глаза разбегаются. Он таки поехал, но более аккуратно и спокойно, чем Воронов. Машина тихо и мощно набрала шестьдесят километров. Анатолий с любопытством ребёнка разглядывал всё на передней панели — нажимал кнопки, оглядывал селектор коробки.

— Неплохо, и правда очень приятное управление, — сказал он, поворачивая с главной дороги в дачный посёлок. Дорога тут была очень качественная — всё-таки правительственная трасса. Машина легко вписалась в поворот, — не качает совсем.

— Многочисленные нововведения в подвеске. Мощность у машины конечно немаленькая, но главное не она, а ходовая часть.

— Заметно. И сидеть удобно — кресло замечательное. Хм... У нас, я имею в виду в нашем времени, — это он говорил, просвещая меня и обращаясь ко мне, сидящему рядом, — профессия шофёра не такая уж и простая — и это считается нелёгкой работой. Её можно пересмотреть, ввиду таких машин как эта.

— В смысле — пересмотреть?

— В смысле что управлять такой машиной одно удовольствие. Руль лёгкий, тормоза лёгкие, передачи переключать не надо — просто расслабиться можно в дороге. Даже приятно на такой машине ездить. Никаких профессиональных тонкостей знать не надо — машина не имеет недостатков, которые требуют больших знаний. Например на волге надо приноровиться в повороты входить, машина неспешная, разгоняется медленно, и если передавить — она накренится очень сильно, а скорость сбросишь — потом ещё секунд двадцать снова акселератор насиловать, чтобы разогналась.

— Ужасно. Но да, характерные особенности.

— А на этой можно я так понимаю разогнаться и до двухсот?

— Лучше не надо, но можно конечно. Пятьсот коней под капотом.

— Я конечно на равчике ездил, — сказал Анатолий Петру, — но это совсем другое.

— Не то слово — другое.