Квест

— Где напишешь? — я снова перестал понимать происходящее.

— Как где? — в тоне статуи мелькнул отзвук удивления. — В жужке, в твиттере, вконтактике, ещё где-нибудь — всюду. Я дослушаю до конца, продумаю, сделаю выводы — и выведу этих гадин на чистую воду. Как следует.

— Так ведь тебе же надо идти, — напомнил я. У меня постепенно появлялись какие-то проблески понимания. — Ну, за белым кроликом. Маркиз Новолуния, там. Фляга. Квест. Как же?

— Это только игра, — отмахнулась статуя. — А твари — настоящие, всерьёз. И я должна доказать, что не уродина, не дура и не бездарность, что бы они ни плели.

— Почему "всерьёз"? — возразил я. Мне уже не пахло растерзанной мертвечиной, зато мерещился восторженный рёв трибун, на которых расположились кукловоды. — Ты же сама видишь: они иллюзорные. И твоё окаменение — тоже иллюзия. Ты можешь слезть с этого пьедестала и пойти, это всё — игра...

— Это не игра! — выкрикнула статуя. — Это по-настоящему! Это уже Сеть, я знаю кое-кого, кто играет за этих гарпий. И я им ещё покажу, я их самих так размотаю, гадюк...

— Послушай, ты ведь проигрываешь... — начал было я, но статуя яростно мотнула головой и мрачно уставилась на гарпий, долбящих клювами лицо мертвеца. Она слушала их — или собственные мысли. Рассказывать ей про кукловодов и развивать идеи о смысле игры показалось бесполезным.

Ну что тут будешь делать! Я повернулся и пошёл прочь. Из статуи не вышло Беатриче.

Гарпии даже не взглянули в мою сторону.

Я поднялся по второй лестнице, ведущей в новый коридор. Шёл и думал, что, по всей вероятности, гарпии — не мой противник. А кто — мой, ребята?

Коридор завилял синусоидой. Неуютно, когда непонятно, что ждёт тебя за поворотом — и я держал топор наготове, чувствуя себя круглым идиотом. Смотрел я вперёд, а не под ноги — поэтому наступил на упругое-шевелящееся, а уже потом рассмотрел его.

Оказалось — кусок анонимуса. Я не сумел определить, какая именно часть его тела — но эту розовую извивающуюся резину тяжело не узнать.

Я отшвырнул дёргающуюся псевдоплоть ногой, досадливо подумав, что ошмётки поверженных мобов должны бы исчезать — а за поворотом оказались ещё обрубки. Весь пол был усыпан кусками виртуальных зомбаков; теперь я мог опознать ноги-руки, куски голов, ещё какие-то содрогающиеся запчасти... Кто-то основательно порезвился здесь.

Какой-то более энергичный игрок, чем я, а тем более — чем мраморная дева.

Я прислушался, ожидая услышать злобное хихиканье анонимусов — но манекеноборец, видимо, порешил всех. Мне померещились дробные шажки младенца — но их неожиданно заглушил топот тяжёлого мужика, или даже некрупного жеребца.

И такое дыхание, будто пыхтел носорог.

Топот приближался — и я отступил, прижавшись к стене: он пёр, как локомотив, я хотел рассмотреть такое диво, прежде чем разговаривать или драться.

Он вынесся из-за очередного поворота, занеся над головой чудовищный анимешный меч минимум полутораметровой длины. Зрелище завораживало: терминатор шварценеггерского вида, снабжённый кривыми бычьими рогами, металлическими, но растущими прямо из кубического черепа, закованный в декоративную броню а'ля картинки Вальехо. Я вспомнил бронелифчики фэнтезийных амазонок — мужской вариант мог называться бронетрусами.

Семейными бронетрусами, только с гульфиком, как набалдашник танковой пушки.

Увидев меня, бык раздул ноздри и взмахнул невероятным орудием убийства. В этот момент ему бы и конец пришёл — он был раскрыт с головы до ног, а топор куда удобнее тяжеленного длиннющего ковыряльника — но игра казалась слишком реалистичной.

А бык — не анонимус.

Я увернулся. Меч врубился в стену подземелья, выбив из кабелей фейерверк искр и фонтан пара.

— Эй! — крикнул я. — Ты — игрок, не моб?

— Сдохни, гнида! — зарычал бык, задыхаясь и пытаясь высвободить меч, засевший слишком глубоко. — Я тебя узнал, мразь!

Хотел бы я знать, каким тебе кажусь, мелькнуло в голове.

— Тебе помочь? — спросил я, наблюдая за его усилиями.

— Ты-то поможешь?! — физиономия быка яростно исказилась, а в тоне мелькнули жалобные, почти плачущие нотки. — Это ж из-за тебя я в текстурах вязну! Ты, сволочь, подумал, что меч не настоящий? Ты, гад?

Я отвернулся — ржать в лицо было бы уж совсем обидно.

— Наверное, неудобно рубить таким мечом, — сказал я сочувственно, разглядывая пол и стену. — Ты бы выбрал другой.

Бык завязил меч в стене уже окончательно.

— Пошёл ты со своими советами! — заорал он, пытаясь скрыть злобой глубокую обиду. — Это всё из-за таких, как ты! Советчики! Полна Сеть советчиков, уроды! Своё придумай, а я чё-нить посоветую... дровосек...

А бык-то прав, мелькнуло в мыслях. Тошнит от советов, это точно.

Но анонимусы, наверное, идут за ним стаей, как лоцманы за акулой. Да и советы дают куда более издевательского свойства... вроде "выпей йаду" или "убейся апстену", ясно же...

— Послушай, — попытался я ещё раз, — я просто подумал, что более реалистичное...

Меч, торчащий из стены, превратился в изображение самого себя, в помаргивающую иллюзию. Лицо быка свела гримаса — мне показалось, что он сейчас расплачется в голос.

— Иди на хрен, реалист лядов! — огрызнулся он безнадёжно. — Чтоб вы пропали, достоевские недоделанные, белинские обтруханные, чтоб вас разорвало...

Если я уйду, подумал я, то его уморительный меч снова станет оружием, а его вид — мрачным и грозным. Бык, похоже, из тех, кто "пишет для себя" — чужой взгляд всё им рушит и портит...

Впрочем, может, у него и коммерческая серия. Но писательские амбиции пополам с больным самолюбием толкают под руку, у него самого вызывают иллюзию, что "всё взаправду"...

Я ушёл по клочьям анонимусов, жалея быка, который крыл меня вдогонку. Я понимал, что приближаюсь к ловушке, поставленной на меня, я её чувствовал — и у меня ныло сердце.

Адские врата были оформлены канонически.

Знаки сумрачного цвета складывались в очень определённую формулу: "Убийственный сакурой красного фильма ужасов — экскаватор, растворимый фиксацией". Я подумал, что сакурой, каким бы экскаватором он ни был, звучит внушительно и, очевидно, выглядит угрожающе — и прошёл под пластмассовой, крашенной под старое ржавое железо аркой, между громадных створ, тоже окрашенных в псевдоржавчину и тоже пластмассовых. Сетевой ад всё больше напоминал старый аттракцион в чешском луна-парке — пещеру кошмаров с искусственными скелетами и руками мертвецов из папье-маше: ты всё понимаешь, видишь, как грубо это сделано, но всё равно инстинктивно шарахаешься, когда впереди закачается пластмассовый удавленник.

Работает что-то древнее, примитивное — и на миг становится сильнее разума.

А в Сети — и не на миг. Бывает — на час. А бывает — и дольше.

Но смысла всё равно нет. Его можно придумать, его даже хочется придумать — но всё равно окажешься в якобы лабиринте, который состоит из одного-единственного тускло освещённого коридора и ведёт мимо игрушечных соблазнов и страшилок именно сюда, к этим самым пластмассовым воротам.

А за воротами стены коридора стали прозрачными — громадные помещения, вроде тех, в каких держат акул в океанариумах, тянулись справа и слева от дорожки, куда глаз достаёт. Только вместо аквариумов в них расположилась невероятно обширная камера пыток.

Самое ужасное, что я знал их всех: распятых на колёсах, поднятых на дыбу и вздёрнутых на колья, прикованных к стальным мачтам и подвешенных над жаровнями. Я узнавал тех, кого насиловали громадные человекообразные машины и монстры. Я знал их в лицо и поимённо — они были моими друзьями, наставниками, возлюбленными, даже детьми — я любил их — и меня оглушило и ослепило зрелище их диких мучений.

На миг я потерял над собой контроль. Я сплеча врезал по стеклу топором — и вокруг сразу образовалась толпа хохочущих анонимусов, а на стекле не осталось даже царапины. Я рубил — и топор отскакивал с гулким звуком; потом у меня в руках появилась какая-то анимешная вундервафля, вроде гранатомёта — но от её тяжести я пришёл в себя.

Видимо, это меня спасло. Вместо того, чтобы пытаться стрелять по стеклу, которое, очевидно, не пробивалось в принципе по условиям игры, я остановился, заставил себя выровнять дыхание и стал смотреть.

Первое, что я сумел рассмотреть и осознать — это пол и возраст палачей. Впечатление было чудовищной, шоковой силы, но я дышал и думал. Ну да, девочки. Конечно, девочки. Эти лапочки в очочках и джинсиках, старшеклассницы и студенточки, в стразиках и с фенечками — или с чёрными готическими тенями вокруг наивных глазок. Среди тех, кто руководил изнасилованиями и особо кошмарными пытками, попадались и женщины постарше, но в основном палачами сетевого ада оказались милые школьницы и симпатяжки-домохозяйки — никакие монстры не впечатлили бы сильнее.

Они заметили меня — и хихикали, показывая пальчиками. Я, видимо, был изрядно смешон — с базукой, с искажённой болью, яростью и отвращением помятой рожей — и некоторые девочки решили устроить мне шоу, пытки напоказ — пытку мне самому.

Мне показали — и вдруг я сообразил, чего стоит весь этот кошмар, весь этот злобный спектакль. Я опустил гранатомёт. Моя личная иллюзия, как забавно. Я бы окаменел здесь или убился об это стекло — ну, я почти окаменел, вдобавок осталась секунда до того, чтобы убиться.

Все персонажи, живые и вымышленные, из прошлого, из будущего и из моих собственных книг, были сделаны из той же упругой резины, что и анонимусы — разве что чуть подробнее в деталях. Пелена моего собственного воображения спала с моих глаз: передо мной пытали каучуковые подделки, тёк кетчуп вперемешку с вишнёвым соком, искусственные тела извивались в сымитированных муках — и в глазницах вращались пустые стекляшки, не отражавшие ни мысли, ни страдания.

Жестокие игры сетевых девочек. А давайте сунем Барби в микроволновку. А давайте прижжём её зажигалкой, отрежем ей голову. Винил и каучук всё стерпят.

Игрушечный садизм Сети. А ведь меня-то шарахнуло по-настоящему.

Интересно, кто я для других игроков? Анимешный безумный мститель с громадной стрелялкой наперевес и выпученными глазами?

Очень может быть.

Я положил на пол базуку — и обнаружил стоящую чуть не у меня под ногами аптечку. Еле сдержав смешок, открыл её.

В аптечке оказались армейский индивидуальный пакет и бутылка водки. Я закрыл аптечку, не притронувшись к её содержимому. Выпрямившись, увидал, что в конце прозрачного коридора затеплился мертвенно-зеленоватый свет.

Я дошёл до его источника, не глядя на девочек и корчащихся уродцев за стёклами — и, ещё не видя толком этот источник, уже понял, что это такое.

Фляга с лунным светом, будь она неладна.

Фляга была — что надо. Этакий среднефэнтезюшного образца плоский хрустальный фиал, внутри которого болталась неоново мерцающая жидкость. И вещица эта на ощупь и на прочие чувства была ровно такой же иллюзорной, как топор или базука — или как тело анонимуса, я бы сказал.

Дерябнем иллюзий?

Я забрал это мерцающее ничто с ложноклассического постамента, направился разыскивать адресата — и вот тут-то начался настоящий лабиринт.

Коридор распался на множество узких отводков — и каждый из них вёл через неимоверное число помещений. Иногда это были залы, вроде актовых залов советской поры, иногда — классные комнаты, порой — что-то вроде баров или ресторанов, но внутри каждый раз происходило одно и то же.

Я, ещё не зайдя, слышал гомон возбуждённой тусовки. Всегда орали на повышенных тонах, не слушая друг друга — и всегда почти одинаковые слова:

— Идиоты! Послушайте меня, я тут самый умный!

— Меня, меня! Мне одиноко, страшно, я всех ненавижу и боюсь!

— Будьте моими родителями!

— Я хочу быть знаменитым! Смотрите на меня, смотрите!

— Я, я тут умнее всех!

— Мне не с кем поговорить, слушайте меня сейчас же!

Я входил — и на меня не обращали внимания. Компания фриков и монстров в каждом помещении демонстрировала себя изо всех сил; в реальном мире они, видимо, вели себя и выглядели более-менее нормально, но тут, отражённые в кривых зеркалах виртуальности, принимали причудливые, немыслимые формы. Сетевые тролли дразнились высунутыми полуметровыми языками; голые девицы трясли грудями анимешных размеров, арбузами или воздушными шарами; парни пропорций игрушечных суперменов демонстрировали надутые груды мышц и возбуждённые пенисы — как баллистические ракеты, нацеленные в толпу.

Этот птичий базар мог происходить в конференц-зале, увешанном политическими картами, в магазине, заваленном товарами, в библиотеке, в детском развлекательном центре — место не имело никакого значения. Пленники Сети изо всех сил демонстрировали себя — и никто не смотрел на других и не слушал их. Шла бесконечная ярмарка тщеславия, на которой все стремились продавать, причём — именно себя — но было отчаянно мало покупателей.

Пару раз попытавшись навести справки, я понял, что спрашивать у них про Маркиза Новолуния бесполезно — выйдет то, что выходит в любом форуме или чате. Каждый из застрявших в этих говорилках не мог отвлечься от себя ни на секунду; по сути, это был другой круг сетевого ада — и только.

Я блуждал между вопящими душами, пытаясь ориентироваться по указателям и лозунгам, но и это казалось гиблым делом. Со стен и дверей орали бессмысленные и бессвязные тексты, притворяющиеся сообщениями. "Главное — не выводи преднамеренно!" — предостерегала одна стена; "Употребить при кровотечении денег в банкомате!" — рекомендовала другая. У меня заходил ум за разум от сетевых бессмыслиц, а смысл ночевал где-то совсем в другом месте. Время остановилось. Я устал, ноги ныли, саднила распоротая лодыжка, пересохло в горле — а в голове гудело от отчаянных воплей неприкаянных душ виртуального лабиринта.

Я почти отчаялся найти Маркиза Новолуния в этой толпе — и не нашёл бы, если бы он не захотел найтись сам, я уверен.

Очередной коридор, как живой, вывернул в громадный гулкий зал, стены которого представляли собой некий виртуальный амфитеатр. Тысячи и тысячи лиц мигали и гримасничали на широченном куполообразном экране — а в центре всего этого, на троне, сооружённом из системных блоков, старых микросхем, кусков периферии и прочего хлама, восседал сам Маркиз Новолуния, коллективное лицо виртуальности, главный босс этой поганой игры.

Гламурная кукла с эльфийскими ушами, условно-мужского пола, Маркиз напоминал своей резиново-гибкой тощей фигурой плохого мальчика из аниме. Стиляжий кок украшал его голову, бросая густейшую тень на лицо. Его ноги, обтянутые трико из чёрно-красных ромбов, до колен вмёрзли в громадный монитор старого, электронно-лучевого образца, а камзол Джокера дополнял неожиданный колесообразный воротник ренессансного вида.

Маркиз протянул каучуковую руку, она вытянулась метра на четыре — и громадная ладонь с извивающимися когтистыми и наманикюренными пальцами оказалась так близко от моего лица, что я тут же сунул флягу в неё. Подавись.

— Молодец, — снисходительно похвалил Маркиз синтезированным фальцетом. — Преклони колено — так и быть, можешь служить мне верой и правдой. За это получишь драгоценную награду — как договаривались.