После первого допроса чрезвычайной комиссией "учредиловцев" к арестованным коммунарам применялись самые грубые обращения. Первое: тогда, когда жёны арестованных приносят передачу, то таковая не передавалась, передавалась в редких случаях, но так или иначе наши жёны уходили от ворот помещения пустыми. Следовательно, всем этим довольствовались белогвардейцы, арестованные оставались совершенно голодными. Сверх этого кошмарные золотопогонники совершали обыски, в данном процессе последние отбирали всю тёплую одежду как-то: шинели, брюки, гимнастёрки, бельё и проч. Так что арестованные многие оставались в нижнем белье. Об этом приведём факты ниже.

Дальше начинается существование заключенных в безпощадных рамках: каждый из нас сидящий не мог выйти в уборную, а для этого было поставлено в общую ведро, которое в действительности наполнялось в течении одного часа. Здесь если кто не успел сходить, тот должен был терпеть до утра, но случаи были таковые, что ведро переполнено и бежит через верх. Можно сказать, какая же была атмосфера, среди сидящих 250 человек. Что же касается днём, то здесь арестованные стояли в очередь для того, чтобы выйти на двор оправиться. Так продолжалось до последних чисел сентября 18 года. В последствии вошло в привычку нашим измученным сидящим товарищам собороться с насекомыми. Это практиковалось каждое утро, так что просидев каждый два месяца, в промежутке которого каждый обовшивел. Вот какие были услуги у кошмарных белогвардейцев. К концу второго месяца, многие из товарищей, выходя во двор Ижзавода, которым пришлось услышать команду советских войск Юго-западнее Агрызкской линии. С надвигающей тучей белогвардейцы окончательно озверели. Для окончательной изоляции и кошмарного апетита последние лихорадочно готовили на заводском пруду баржу. Одновременно в половине сентября совершалась сортировка коммунаров — это в первую очередь. Сортировка конечно выразилась на три группы: 1-й группа — была отобрана активников коммунистов, 2-й рядовых и третья разных партий бывш. белогвардейцев, максималистов. [56]

Таким образом палачи Сорочинский, закончив свою работу — это было точно в четыре часа вечера в последних числах сентября 18 года. Палач Сорочинский вывел нашу группу коммунистов (большевиков) в числе 3-х человек, это происходило на площадке главных заводских ворот, последний, расхаживая с наганом в руках, выстраивал арестованных. В отдельных случаях Сорочинский тыкал в рыло наганом. Такая картина происходила около часу. После этого под командой вышли из ворот и направились в заречную часть на Казанскую улицу по назначению в бывшее Волостное Правление. Прибыв туда, при входе белогвардейцами был совершён строжащий обыск у пришедших коммунаров. После чего потянулись вниз этого Правления. Вошедши в это помещение, которое было из 3-х комнат, одна из них была темная и две светлыя. В это время сподвижники Сорочинского лихорадочно старались наполнить арестованными "тёмную камеру". В свою очередь нужно сказать, в действительности товарищам не приходилось считаться с какими-то удобствами, но в одно и тоже время, нужно отметить в момент размещения нашей группы, получилось что-то ужасное — первые две светлые комнаты настолько переполнены, что пришлось стоять столбом. Такая картина заканчивалась в глазах одного из офицеров — Сорочинского, который в последствии растворив тёмную грубо кричал: "А... ну... сходи человек двадцать, живо..." Вошедши туда, я заметил маленькую комнату, где можно было поместиться, самое большее пять человек, но благодаря почтительности офицера нас натолкали двадцать с лишним человек, где точно также стояли стеной, что селёдки в бочке. Вот какое было новоселие наших размещающих в Ижевске товарищей (большевиков), кои были разбросаны отдельными группами. В первую же ночь на наше новоселие начинается снова визитирование самых заядлых контр-разведчиков, как Сорочинский, Солдатов, Яковлев. У этих господ обычай был таков: напьются до стельки и начинают расправляться. Это было однажды характерный случай: ворвавшись к нам, Сорочинский, который вошедши в нашу камеру с бомбой в руках, который стал у порога: "Ну что... Я слышал, что Вам нужна баня?" "Да нужна", — ответили наши товарищи, мотивируя тем, что обовшивели. После этих слов палач Сорочинский во всё горло: "Вот Вам баня, Вам кровавую баню нужно!" И так долго расхаживая по арестному, тыкал бомбой каждому в рыло. Последний, насытивши свою жажду, даёт наказ своему почётному караулу, в котором указал недопущение передачи не под каким видом. И так посулив кровавую баню, с тем и вышел, закрыв двери на замок.

С этого момента наше существование ухудшалось с каждым днём. В промежутки этих дней к нашей группе применяются снова допросы. После чего начали уводить на допрос многих из сидящих товарищей как то: Гладких, бывший Красногвардеец, Туранова, Пущина и проч. А за последние дни, я помню, к нам привели выздоровевшего тов. Вальтмана, который со мной попал в плен на Завьяловском фронте. В тот день, когда его привели, он провел с нами там одну ночь, а на утро его с одним из товарищей Анисимовым увели, которые фактически были расстреляны в короткое время. Такие кошмарные дни и безследное исчезновение продолжалось всё время. В отдельных случаях отправки от нас коммунаров мы много раз спрашивали: "Куда это отправляют?" Ответы следовали кратко — что в Сарапул, ответ всегда был один. Но здесь нужно отметить, что арестованные еле стояли на ногах, во всяком случае, дойти они не могли, а вернее доходили только до кладбища. После всего этого каждый сидящий считал дни своей жизни, что впоследствии и сбылось. Прошло несколько дней, когда однажды вечером ворвался к нам Солдатов — председатель фронтовиков, он же командующий войсками учредилки Прикамского района. Пришедши к нам в помещение со своей свитой в числе десяти человек, среди которых было видно Сорочинского, Яковлева, Иванова и проч., вынув список, начали выкрикивать. Из этого списка я помню: Бабина Ивана, Юровского, Пушина, Светковского, Колдуба, Гладких, Баталов, Санников и проч., а остальных по фамилии не помню, но по списку были вызваны 15 человек, которые вышли из нашего помещения, под усиленным конвоем отправились точно также в Сарапул. Здесь вполне было понятно, эти кровожадные звери "вне человечества" не чуть не щадили человека в образе рабочего и крестьянина. [57]

Этот факт и истинный был необходимо прочертить в истории нашей борьбы, в восстании Ижевских обывателей, что в действительности переживала наша партия.

Спустя короткое время, был совершён в нашей камере обыск. В данном обыске была отобрана вся тёплая одежда, сверх этого снимали также гимнастёрки, брюки, так что арестованные оставались в нижнем белье. Здесь также необходимо отметить: при этом обыске белогвардейцами были найдены перочинные ножи, карандаши, за что арестованные получали тычки. Закончившись вся эта операция, намученные наши коммунары отошли все в сторону. Данная картина представляла образ сумашедших. Нужно отметить, тогда когда все были раздеты, в добавок все загрязнённые, точно трубочисты. Вот что происходило на последнем нашем обыске, после которого в действительности люди оставались в одном нижнем белье. Таким образом белогвардейцы, обобрав всю одежду, отправили в Интендантство Народной армии — дожидавшей в то время. На душе наших товарищей после всего происшедшего настроение было решительное, и вместе с этим происходила по Ижевску тревога. В то время, когда наступали красные части, то Ижевцы бежали со всех концов, у фронтовиков на этот случай применялись тревожные свистки, которые совершались и ночью. За последнее время стало заметно, что сами часовые весили голову ввиду учащающихся неудач на белом фронте, из чего можно было понять, что мы переживаем последние зверства. В эти минуты лишь думали одно: как они поступят с арестованными, а главное при отступлении армии учредилки.

С такими мыслями оставались до следующего дня и далее, уверившись на будущее предшествования, коротали последние дни. В действительности, спустя три дня перед тем, как наступить на Ижевск Красным частям, я поимел счастье быть дежурным по арестному помещению, дежурство заключалось в исполнении всех обязанностей, ходьба по воду и проч. И в последний день, где мне пришлось пойти по воду к заводскому свистку для чаяпития, где фактически пришлось заключить панику, зарящую внутри завода. Это было так ясно, когда у Механической лихорадочно готовили в отправку лёгкое орудие. После всего нацедив кипячёной воды, направился на своё место, идя обратно, пришлось услышать оружейную перестрелку, также и пулемёты, таким образом, выходя из завода на Баранов переулок, мы услышали взорвавшийся снаряд над Ижевском. С этими результатами мы пришли в свою хижину, но перед тем, как прийти с водой в помещение, мы от белогвардейцев получили известный наказ — не распространять ни чуть ничего, а иначе мол будете выведены, но при верности друзей, всё было сообщено, после чего с нетерпением ожидали, что-то с нами будет. И так, спустя два часа, к нашему помещению под"ехал комендант Шабалин, который запросил наше спокойствие и одновременно дал распоряжение подготовиться в поход. После отъезда Шабалина от арестного по истечении пяти минут вошла рота белогвардейцев, которая даёт команду: "А ну... выходи..."

В это время под окном стоял весь караул, сомкнувшись тесным кольцом, приняв на изготовку оружие, в минуты нашей паники многие запрятались кто куда, но последние всё же постарались выйти. Выходя во двор, уже слышали над Ижевским заводом штурм, среди нашего караула царила свирепая злоба, а наши товарищи постепенно подстраивались под конвоем. Необходимо подчеркнуть эту жуткую картину: Вышедшие коммунары были все раздетые, а главное в нижнем белье, с таким маскарадом мы вышли в заводские ворота на долгий мост, откуда нас направили к комитету Учредиловцев (где Обисполком). Прибыв сюда, мы выстроились и под строгим конвоем ждали новых распоряжений. Между тем проходящие обыватели указывали на нас: "А... они всё ещё живы, расстрелять их надо". В этот промежуток красные бригады с Александровского починка, заметив нас и думав за белых, открыли артиллерийский огонь, но здесь был перелёт, так что мы остались невредимы. На этот случай мы направились вверх по Коммунальной улице к коменданту города (Шабалину), где точно также попали под шрапнельный огонь. Снаряд, который попал в тротуар дома коменданта, не взорвался, но почему неизвестно. Таким образом продолжали свой путь до Широкого переулка, по которому мы вышли к чугунно-литейному заводу Березина, где нас выстроили у забора по распоряжению Шабалина. Через некоторое время под"ехал кровожадный Шабалин, который даёт новое распоряжение: "Завести арестованных во внутрь завода Березина и заколотить". [58]

В это же время было слышно из Военного Отдела стоны наших коммунаров, умирающих под штыковыми ударами. Слышав всё это, многие наши коммунары точно также ожидали кошмарной расправы кровожадных палачей. В данную суматоху наш караул успел сговориться со своим начальством об отмене приказа коменданта Шабалина, который подвёл нас под расстрел. Этим самым мы имели спасение от предшествовавшего кошмара учредиловцев. Таким образом благодаря нашего караульного начальника, который имел среди нас своих земляков, а потому последний старался отвести место исполнения. В то время, когда происходило скопление отступающих, благодаря чего легко удалось нашему караулу настоять на том, чтобы арестованных вести дальше.

Насколько я помню, время было 4 часа вечера, нас направили в деревню Ярушки. Прибыв туда, все перезябли и мало того, несмотря на наше жалкое положение, последнее как допустим встретившись с нами в Ярушках спали Куракин, это один из видных руководителей, который продержал нас на улице целых три часа, тогда когда на улице был уже снежный дождь. Каково было здесь арестованным товарищам терпеть в одних рубашках. В конце концов с тёмной зарёй, мы всё же направились в один из домов деревни Ярушки, где фактически был наш привал до следующего утра.

На следующий день в 5 час. утра мы снова подались по назначению в Воткинск, шествуя таким образом до ближайшей деревни Старки, где нас некоторых товарищей, как-то: Будакова Павла, Ожегова Григория, Санникова, Токрацкого, Шпицина, Быстров и проч., освободив под слабый арест, пред"явив последним условия: что шествовать только вперёд, но не обратно — ввиде побега, такое приказание пришлось исполнять до села Июльска и Болгуры. По дороге села Июльского пришлось встретиться с Михаилом Трубициным и Александром Горбуновым, которые точно также шли в разбросе, выбирая случая противоположности. При отступлении белогвардейцев все дороги были загружены обозами, таким образом достигнув деревни Июльского, куда одновременно прибыли с нами арестованные под общим конвоем, но здесь что-то было ужасное, арестованные совершенно переколели в одних своих рубашках, обогреться совершенно негде, так как деревня была вся переполнена совершенно и порядка нет никакого. Тогда когда арестованные совершенно обессилели с голодухи, то после этого многие из коммунаров совершили побег для поисков хлеба. Что же касается караула, таковой постепенно ослабевал количественно, но ввиду того, что было уже темно, вследствии чего результаты были очень плохие, так как открыто ходить по деревне не представлялось никакой возможности, имея на себе маскарад выходца с того света. Единственная была добыча продовольствия — это залесть в побочную яму за репой, что и проделывалось это, в особенности ночью.

Здесь прежде всего нужно отметить последствия. Тогда когда прибыл в наш закон караульный начальник, который искал по селу квартиру, и что же последний загнал нас в какой-то сарай, каково терпеть в рубашках. Вот в какой обстановке перебивались борцы Ижевской организации РКП(б). Много таких случаев было, в Июльске среди наших арестованных, как было тогда об этом сведений, но были все распылённыя, кто где. Среди этой ночи это было в первых числах ноября 18-го года мы с тов. Быстровым Григорием проникли в один из домов Июльского, где нашли возможность приютиться на палатях, где до известной степени обогрелись. Наблюдая за народом, можно было заметить, что публика была разношорстная: попишки Ижевские, спекулянты и пр. Среди которых случайным образом пришлось рассмотреть одну из знакомых женщин. Это была женщина довольно измученная, да при том же детная (вдова). Последняя пробралась на печь, устраивая своих детишек. В это время в нашу квартиру врывались не один раз, в особенности фронтовики, но последния, видя, что переполнено, с досадой уходят. После всего, спустя некоторое время, подходит под окно неизвестный человек, который даёт предупреждение, что сейчас мол будут пробовать бомбу, то не испугайтесь, но однако это было странно, вдобавок это было ночью, что может быть за проба. Спустя некоторое время, мы услышали на июльском поле взрыв белогвардейских бомб, это было северо-восточнее от деревни. По некоторым сведениям, ходящим тогда в народе, выяснилось, что белогвардейцы ловили арестованных и загоняли в яму и расстреливали, но по нашим определениям это беда была в том, что арестованные совершенно были раздеты, кто может безо внимания отпустить человека, которого увидите в одних кальсонах, так, что выловить их было вполне легко.

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓