— Ты размахивал перед ней идеей о помиловании. Я была о тебе лучшего мнения.
— Это было сказано со всей искренностью. — Мпоси взял пресс-папье, которое он держал на своем столе, — череп морской выдры, отполированный до блеска, как галька. Это был подарок от его сводного брата, присланный через космос. — У тебя хватает наглости, Гома, читать мне лекции о моем лечении Ндеге. Если ты сомневаешься в этом, спроси свою мать.
Его вспышка гнева, произнесенная достаточно спокойно, оказала немедленное и назидательное воздействие на посетительницу. Она выглядела раскаявшейся, печальной, на мгновение ей стало стыдно за себя.
— Я просто не хочу, чтобы ее ожидания были завышены.
— Я тоже, — тихо ответил Мпоси. Он опустил череп; тот издал приятный глухой стук. — Я бы никогда не стал возлагать ложные надежды на твою мать, особенно после всего, через что она прошла. Но серьезно — подумала бы ты о том, чтобы пойти на ее место? Ты любишь этот мир, ты любишь свою работу. У тебя прекрасный партнер — Ру. Зачем отказываться от всего этого?
— Потому что я бы предпочла, чтобы это была я, а не Ндеге. И я видела эти ваши корабли, качающиеся над головой, как пара молодых лун. Они огромные. Ты не можешь сказать мне, что на них нет места для тысяч людей.
— В их первоначальном дизайне, — ответил Мпоси. — Но если бы один из кораблей был переоборудован для дальней экспедиции — а это все еще не само собой разумеющееся, — многое пришлось бы реорганизовать.
— Держу пари, ты все еще мог бы найти место для Ру.
Мпоси с трудом верил своим ушам. — С ним ты тоже разговаривала?
— Из уважения к вашей тайне — нет. На самом деле, я не говорила об этом ни с кем, кроме Ндеге. Делает ли это тебя счастливее?
— Незначительно.
— Но я передам это Ру. Она будет чувствовать то же самое по отношению к Дакоте. Мы потеряли танторов, Мпоси. Мы потеряли самое прекрасное, удивительное, что когда-либо случалось с нами как с биологическим видом. Новые друзья — новые компаньоны. И мы позволили им умереть. Все, что мы с Ру когда-либо делали — фиксировали упадок, затухание их интеллекта. Но теперь у нас есть шанс восстановить контакт с одной из первоначальных танторов или, по крайней мере, с ее потомством. Даже если бы все, что мы извлекли, было свежим генетическим материалом, это дало бы нам что-то новое. Ру тоже это знает. Он захочет пойти со мной.
— Ндеге знает о ваших намерениях?
— Я сказала ей, что поговорю с тобой об этом.
— И она одобрила это? Нет, тебе не нужно отвечать на этот вопрос. Ндеге попыталась бы защитить тебя точно так же, как ты пытаешься защитить ее. Она бы не хотела, чтобы ты улетала.
— Однако, в конечном счете, выбор будет за тобой, дядя. Ввергнуть свою сестру во что-то, чего она не переживет, или рискнуть своей племянницей?
— Когда ты так это излагаешь, это звучит так просто.
— Это потому, что так оно и есть. Согласись на то, чтобы я была на этом корабле, дядя.
Он чувствовал, что вот-вот согласится. Но он не хотел — не мог — допустить, чтобы решение было принято в спешке. Слишком многое было поставлено на карту. Это было гораздо сложнее, чем понимала Гома.
— Я хотел сделать что-нибудь хорошее для твоей матери.
— Ты все еще можешь. Этот корабль еще какое-то время не будет готов, не так ли?
Он вздохнул, видя, к чему это ведет. — Мне сказали, еще пять лет.
— Тогда у тебя есть пять лет, в течение которых ты можешь облегчить жизнь Ндеге. Ты когда-нибудь обнародуешь это?
— Потребуется какое-то ограниченное раскрытие информации, как только станет ясно, что мы изменили наши планы в отношении одного из кораблей. Возможно, через год или два.
— Тогда ты можешь рассказать всему миру, что Ндеге вызвалась добровольцем на эту миссию. Позволь ей насладиться этим моментом. Только нам троим нужно знать, что она никуда не поедет.
— Нас было бы больше, чем трое. Необходимо будет оценить вашу медицинскую пригодность для спячки. Нет никаких гарантий.
— И все же у меня больше шансов справиться с этим, чем у моей матери.
— Ты ставишь меня в неловкое положение.
— Тогда я рада, что ты понимаешь, каково это. Включи меня в экспедицию и зарезервируй место для Ру. Я больше не буду спрашивать, дядя. А мои слова, сказанные ранее?
— Да?
— Они не представляли угрозы. Но если ты хочешь рассматривать это как надежную позицию на переговорах, будь готов.
Он нежно улыбнулся, одновременно гордый и немного испуганный. — Ты зря тратила время на науку, Гома. Мы могли бы сделать из тебя прекрасного политика.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ранней весной в северном полушарии оккупированного Марса, в 2640 году, вечером за день до своей смерти Кану Экинья стоял у высокого резного окна спиной к Свифту. Он держал руки за спиной, но не совсем сцепил их, бокал на тонкой ножке свободно болтался в его пальцах с тонкими перепонками. Прошли годы с тех пор, как он был настоящим жителем моря, но его анатомия сохранила следы того этапа его жизни. Мускулы обвивали его гористую шею; плечи были широки, как у пловца. Рот Кану был маленьким, нос плоским, глаза большими и выразительными, оптимизированными для сбора света в условиях плохой видимости. Поседев, он по-прежнему носил длинные волосы, собранные в плиссированный хвост, который свисал до середины спины.
— Твой ход, — напомнил ему Свифт.
Кану наблюдал за закатом. Небо на уровне его глаз было чрезвычайно темно-синим, практически черным в зените, переходящим в пурпурный, а затем в лососево-розовый цвет по мере того, как его взгляд опускался к горизонту. Эта древняя вулканическая вершина была очевидным местом расположения посольства: ближайшая точка к космосу и самая удаленная от неразберихи и опасностей запретной поверхности.
— Прошу прощения, — сказал он, отворачиваясь от окна.
Кану вернулся на свое место за столом лицом к Свифту и поставил свой бокал рядом с доской. Они играли в шахматы, самую древнюю из африканских игр.
— Обеспокоен? — спросил Свифт.
— Вообще-то, я думаю о своем брате. Интересно, не повредит ли Вселенной, если мы поменяемся местами, всего на год или два?
— Твой брат находится на расстоянии двадцати девяти световых лет. Кроме того, технически говоря, он тебе не брат.
— Значит, сводный брат.
— Даже не так. Твоя мать умерла на Земле. Мать Мпоси может быть мертва, а может и нет, хотя соотношение вероятностей указывает в этом направлении. Прости, что пересказываю эти прискорбные факты, Кану, но мне и так трудно разобраться в человеческих делах без того, чтобы ты все усложнял.
— Мне жаль, что это недостаточно просто для машинного понимания. Я возьму это на заметку для дальнейшего использования.
— Прошу тебя, сделай это, твоя память и так подвержена ошибкам.
Свифт скрупулезно перенял человеческую анатомию и одежду для целей дипломатических отношений, его лицо, одежда и осанка приближались к таковым у образованного молодого человека конца восемнадцатого века. Он предпочитал сюртук, белый шарф на шее и пенсне, сквозь которое был склонен смотреть, высоко и властно задрав подбородок. Копна густых мальчишеских кудрей была расчесана и смазана маслом, чтобы придать ей некое подобие покорности.
Через мгновение, пока Кану продолжал смотреть на доску, Свифт добавил: — Серьезно, ты бы поменялся местами с Мпоси, если бы был такой вариант?
— А почему бы и нет? Захолустная колония, скромная, но растущая экономика, непринужденные отношения между людьми и машинами... никакой Консолидации, дышащей мне в затылок, никаких серьезных опасений по поводу Хранителей. Могу поспорить, у Мпоси даже есть комната с прекрасным видом.
— Я чувствую себя обязанным отметить, что поддерживать сердечные отношения между людьми и машинами легко, когда машин почти нет. Кстати, ты планируешь сделать этот ход, или тебе нужно еще несколько месяцев, чтобы подумать об этом?
Кану оценил свои возможные ограничения и собирался передвинуть свою фигуру. Но когда он поднял руку к доске, с другого конца комнаты донесся перезвон.
— Я лучше возьму это.
— Если это поможет отсрочить неизбежное, пожалуйста.
Кану поднялся со своего стула, подошел к консоли и повернул экран так, чтобы он был обращен к нему. Перед ним возникло лицо Гаруди Далал, одной из трех его коллег-людей на горе Олимп.
— Гаруди. Я знаю, что опаздываю на ужин. Я скоро поднимусь наверх.
— Дело не в ужине, Кану. Я так понимаю, ты еще не слышал новостей?
— Что Свифт страшен в шахматах?
Но обычно дружелюбная Далал — его лучший друг среди других людей — не ответила тем же. Ее лицо было серьезным. — За последние несколько минут произошло кое-что интересное.
— Звучит зловеще.
— Вполне может быть. Кое-что пришло. Проскользнуло прямо сквозь запрет.
Кану снова взглянул на Свифта. Технически эта информация была конфиденциальной, передавалась между послами. Но если бы что-то произошло вблизи Марса или на нем, Свифт недолго оставался бы в неведении об этом.
— Обычно мы беспокоимся о том, что что-то покидает Марс.
— Не в этот раз. Это шаттл снабжения, прибывающий с Юпитера. Полуавтономный. Иногда они сажают внутрь команду, но не для этого рейса. Он бы и близко к нам не подобрался, если бы не запланированная стыковка с одной из крепостей. Все разрешения на посадку проверены. Затем в последнюю минуту он свернул в сторону и проскользнул в атмосферу.
— В таком случае от него мало что останется. У нас уже есть точка столкновения?
— Боюсь, — сказал Свифт, поднимаясь со стула и становясь позади него, — что у вас есть нечто большее, чем просто точка соприкосновения.
Кану повернулся к своему другу. — Что тебе известно?
— До меня только что дошла новость — по несколько иным каналам, конечно, — что корабль совершил посадку. — Свифт повернул свое собственное лицо к экрану. — Кстати, добрый вечер, посол Далал.
Далал поприветствовала Свифта кивком, но не ответила на устное приветствие.
— Свифт прав. Большая часть его все еще в целости и сохранности. Его частично разрушили пушки, а затем атмосферное трение нанесло еще больший ущерб, но именно тогда все стало странным.
— Странным? В каком смысле? — спросил Кану.
— Он замедлялся. Использовал тягу после того, как оказался в атмосфере. К тому времени, когда он достиг поверхности, он вообще почти не двигался.
— Похоже на преднамеренную попытку приземления.
— Такова теория, — сказала она. — Возможно, диверсия возвращенцев. Если они перехватили его и взяли на абордаж где-нибудь между этим местом и Юпитером...
— Вы думаете, внутри были возвращенцы?
Далал устало пожала плечами. — Кто знает. Что я точно знаю, так это то, что кому-то придется это выяснить, даже если все, что они в конечном итоге будут делать, — это извлекать трупы. Я созываю остальных, чтобы обсудить, как мы с этим справимся.
Кану кивнул — он в точности разделял ее опасения по поводу всего этого дела. — Сообщите Корсакову и Люсьену, что я уже в пути. Так откуда же все это взялось? Пожалуйста, скажите, что это было на другой стороне Марса, что это не обязательно должно быть нашей проблемой.
— Боюсь, это как раз в пределах досягаемости флаера.
Кану закрыл консоль и вернулся к шахматной доске. Он передвинул свою фигуру, поставив ее с решительным щелчком.
— Еще больше одурачишь меня.
Свифт выглядел озадаченным. — Чем?
— Надеясь на какую-нибудь драму в моей жизни. Это то, что ты получаешь.
На посадочной палубе всегда было холодно. Купол на крыше посольства был герметичен, давление воздуха достигало уровня, пригодного для дыхания, но там так и не стало достаточно тепло, чтобы чувствовать себя комфортно. Это была в буквальном смысле вершина человеческого присутствия на Марсе — посольство, возвышающееся подобно собственной маленькой вершине над чудовищным выступом горы Олимп.
На холоде было легко поверить, что до космоса можно допрыгнуть одним прыжком.
— Гаруди сказала мне, что вы позволили Свифту подслушать ваш вчерашний разговор, — сказал Корсаков, стоя рядом с Кану, они оба держали шлемы подмышками.
— Свифт узнал об этом раньше нас.
— Тем не менее, Кану. Вряд ли это соответствует протоколу, не так ли? — Корсаков говорил медленно, как будто каждое слово требовало обдумывания и можно было рассчитывать на терпение его слушателей. — А что именно в этом такого особенного? Что вы видите в этой машине по сравнению с другими?
— Мне нравится компания Свифта. В любом случае, почему я должен оправдываться? Разве не для этого мы здесь — чтобы общаться с ними?
— Общение — это отлично, — сказал Корсаков, его прекрасные серые глаза изучали Кану из-под властных бровей, увенчанных копной длинных седых волос, которые он носил зачесанными назад. — Но это не может быть чем-то большим. Эти машины украли у нас Марс. Это был наш мир, наше наследие, и они вырвали его из-под нашего контроля.
Флаер, включенный и готовый к работе, поворачивался на платформе после технического обслуживания.
— Я неплохо осведомлен о новейшей истории, Евгений.
Высокий, сутулый Корсаков начал: — Я не могу говорить от имени Организации Водных Наций...
— Тогда не надо.
— Но у вашего народа есть ожидания, Кану. Молчаливое понимание того, что ваши симпатии, когда они подвергаются испытанию, всегда будут на стороне человека.
— Кто-нибудь говорит, что они не там?
— Робот использует вас, Кану. Машины не понимают дружбы. Это рычаг воздействия, ясный и простой.
Кану был рад, когда на посадочную палубу прибыли два других посла. Они также были одеты в костюмы для работы на поверхности, хотя их наряды намекали на различную принадлежность в Солнечной системе. Кану был одет в сине-зеленый костюм, украшенный морскими звездами, его руки были соединены вместе своего рода синаптической сетью. Корсаков, представлявший Объединенные Орбитальные Нации, был одет в реголитово-серую форму с рельефным изображением кратеров. Далал, представительница Организации Наземных Наций, использовала мотив одинокого дерева, ветви которого увешаны птицами и фруктами.
Люсьен, недавно назначенный послом Консолидации — всего, что находится в Облаке Оорта, кроме Земли, Луны или Марса, — был одет в костюм, украшенный волнообразным рисунком сложных взаимосвязанных орбит.
— Свифт присоединится к нам? — спросила Далал у Кану.
— Да. Он должен быть здесь с минуты на минуту.
— Мне не нравится такой расклад, — признался Люсьен. — Мы должны быть свободны в проведении нашей инспекции без сопровождения робота.
— Так было условлено, — ответил Кану как раз в тот момент, когда Свифт появился из двери, ведущей на палубу. — Прозрачность. Сотрудничество. Это обязательно поможет.
— Им или нам? — пробормотал Корсаков, наклоняясь, чтобы не удариться головой о днище машины.
Как только флаер был загерметизирован, из палубы откачали воздух, и купол открылся небу. Пассажиры заняли кресла в салоне и зажали шлемы между ног. С согласия других Гаруди Далал взяла управление на себя. Она направила их на восток, поддерживая высоту на согласованном уровне. В салоне мягкий автоматический голос сообщал показатели воздушной скорости, температуры и давления. Кану повернулся в своем кресле, чтобы посмотреть на удаляющийся шпиль посольства, купол которого плотно закрылся, как только они скрылись.
