Мои личные воспоминания об аресте меня белогвардейцами

Когда белые отступали, то делали списки на тех, которые сидели, но были освобождены от тюремного заключения. Я тоже была в списке, о чём меня предупредил служащий уголрозыска, который видел этот список и сказал: "Уезжай скорее, а то арестуют, увезут с собой и расстреляют". Я, конечно, испугалась, побежала к одной знакомой учительнице, которая эвакуировалась, осталась у неё в квартире — это на Пушкинской ул. д. Љ4. Я забрала вещи и сына и сказала Угаровым, что я тоже уезжаю. И взяла извозчика и уехала. [147]

Белые при отступлении всё громили, тащили, а особенно из магазина Топорищева, все вино и накуски нагружали возами и везли. А в этом доме, куда я переехала, все уехали, осталась одна прислуга и одна еврейская семья. Боясь погрома, я затворила двери на ключи, забралась в подвал и сидела три дня. Выйду тихонько, поем, посмотрю на сына и опять в подвал. На четвёртый день утром сын проснулся, вышел во двор и слышит — красноармейцы едут с красными флагами и революционными песнями. Тогда он прибежал ко мне и говорит: "Мамочка, пойдём, пойдём, наши — красные приехали". Я вышла, подошла к двери из железной решётки и вижу, что действительно приехали, кричат: "Ура, да здраствует красная армия!" — и тоже стала кричать и плакать, но уже от радости, что уже спасены.

На другой день пошла в "Палерояль", где помещался комитет партии, и там встретила П. М. Быкова и ещё многих своих товарищей. Все они удивились, что я жива, т.к. они слышали, что я расстреляна. Я в свою очередь тоже удивилась, что они живы, т.к. я читала в газете, что очень многие товарищи тоже расстреляны и в числе их Быков, Крестинский, Вознесенский и Лобанов, но только я этому как-то не верила. Я их спросила: "А, где мой муж?" Они мне ответили, что он жив и здоров, но не скоро приедет, т.к. работает в штабе снабжения начальником обозного отдела. Я успокоилась на этом. Пошла в отдел работниц, где была секретарём Лидия Рудакова, с которой вместе сидели в тюрьме, и она взяла меня себе в помощницы. А потом меня откомандировали на почту для проверки секретной военной цензуры, где проработала два м-ца.

Как раз в это время приехал муж, ему сказали, что я жива, дали мой адрес, он меня разыскал, приехал ко мне вооружённый. Мы были очень рады встрече, от радости плакали оба, потом я разсказала о своём переживании. Он говорит мне: "Ну, теперь опять [148] заживём постарому, всё наладится", — и уехал. Вскоре я пошла в магазин и встретила его помощника т. Шорохова, который удивился встрече и сказал: "Лобанова, разве ты жива? А мы получили известие, что ты расстреляна вместе с сыном, поэтому твой муж и женился". Меня это очень поразило, и я не нашла слов ему ответить. И так разошлись, сказав, что как-нибудь потом поговорим. На другой день приехал муж. Тогда я его спросила: "Почему ты мне не сказал, что ты женился?" Он мне ответил, что побоялся расстроить меня. Потом он мне рассказал, как это случилось. Что его товарища Кукарева убили на его глазах во время боя на Каме, и тот, умирая, просил его не оставить его жену и детей, т.к. они слышали, что ни меня, ни сына нет в живых, что мы расстреляны. Он дал ему слово — помочь его семье и женился. После этого рассказа, он жаловался мне, что у него ничего общего с ней нет, что она политически неразвита и т.д., и просил сойтись и жить вместе. Но я ему сказала: "Раз ты дал слово товарищу, которого убили на твоих глазах, что ты не оставишь его семью, и ты остался жив — ты должен выполнить своё обещание. У меня же сын один, я работаю и не так нуждаюсь в помощи, как она". На это он мне ответил: "Ну, тогда как хочешь". И так мы расстались и остались друзьями.

С почты меня откомандировали заведующей курсами красных сестёр и зав. общежития, где работала до января м-ца 20 года. Потом приехал с санпоезда комиссар просить Женотдел, чтобы ему откомандировать партийную работницу для политической работы в санпоезде и одновременно сестрой-хозяйкой. Как раз меня и откомандировали, поскольку я тиф уже перенесла. Там я работала до сентября м-ца. Потом всех нас перекинули в военный госпиталь в Пермь, где комиссар Коровин выдвинул работать в ГПУ в секретный осведомительный отдел. В первых числах августа я уже окончательно перешла в ГПУ на военную [149] цензуру.

В октябре стала проситься, чтобы меня откомандировали в Свердловск. Нач. отд. ГПУ т. Болотов мою просьбу исполнил, и я некоторое время в Свердловске работала в ГПУ. А потом уже стала работать по своей специальности в профтехнической школе руководительницей по кройке и шитью. Проработала некоторое время, потом от Райкома была назначена организатором мастерских из безработных. Я организовала следующие мастерские: портновскую, сапожную, игрушечную, мешочную, игрушечную, прачешную и чулочную. Материал нам давал союз, который мы ему возвращали в готовом виде, а он уже сдавал в магазины. Я была заведующей, закройщицей и вела всю общественную работу с женщинами.

В то время был страшный голод, нечего было достать, а я жалования не получала, приходилось менять вещи и то больше на колоб, а если мука, то наполовину с лебедой и песком.

Мой сын в это время учился и как то видел на станции, что ребятишки возили со станции груз, и за это крестьяне давали им настоящего чёрного хлеба. И вот он однажды говорит мне: "Я тоже поеду, и у меня будет хлеб". И так он ездил несколько раз и привозил по куску хлеба и был очень рад.

Вследствие плохого питания и большой нагрузки по работе, я обессилила и заболела. Тогда Райком меня направил на курорт — в Железноводск, где меня поместили в санаторий ответработников. Это было в 22 году, зелёные банды неоднократно нападали на наш санаторий, несколько человек зарезали и одного изрезали в куски. Тогда создалась паника и раз"ехались, кто куда. Я поехала домой, почти совсем не поправилась. [150]

Потом уже в Свердловске немного отдохнула, поправилась и поехала в коммуну "Борец" Шадринского уезда, чтобы работать среди женщин и заниматься с учениками в школе, и выполняла крестьянскую работу наравне со всеми, т.к. с ней знакома с детства, 9 лет уже хорошо косила. Но там я опять заболела и уехала в Свердловск лечиться и осталась уже здесь. Здесь опять от Отдела труда я организовала из безработных портновскую мастерскую, где проработала до сентября 24 г. После этого перешла в художественную школу, где была инструктором и проработала год. Затем во время перерыва перешла в клуб Профинтерн руководительницей кружка кройки и шитья, где вела общественную работу, получила ударное удостоверение и премию, организовала ячейки добровольных обществ, вела сбор взносов и пожертвований. Одновременно вела общественную работу в жакте, где участвовала во всех комиссиях и по сбору финансовой части, получила ударное удостоверение и премию от Жилсоюза.

От большой перегрузки, я почувствовала сильное переутомление, заболела и пошла к врачу. Меня назначили на врачебную комиссию, где предложили выйти на инвалидность 3 группы.

Потом я пошла в Обком партии, где мне сказали, чтобы я собрала и принесла все документы. Я представила документы, и мне назначили персональную пенсию — 75 руб.

Сейчас я работаю только на общественной работе — внештатным инспектором РайКК РКИ и инспектором техники безопасности Отдела труда, и депутатом Райсовета в секции РКИ по обследованию. [151]

ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.174.Л.141-151.