— В наше время только фантасты имеют смелость задавать вопросы и прогнозировать будущее. Хоть как-то в него заглядывать. В конце-то концов, даже обычнейшие проектировщики коровников по типовым сериям — тоже фантасты.

— Вот как?

— Они же рисуют на бумаге коровник, которого еще нет. А потом этот коровник воплощается. У нас таких авторов — "уровня коровника" — много.

— И причем тут обстановка вокруг нашего разговора?

— Большая литература изучала бы переживания прораба, строящего коровник. Даст ему главная доярка или там учительница местная... Эти вот самые декорации и наши с Вами переживания о них. Крановщика, которому с похмелья на работу. Да еще, пожалуй, талантливый автор — вот как Солженицын, допустим, или там Сахаров — так бы завернул, что нам бы по прочтении и тот коровник поперек глотки встал бы, и мяса бы мы не захотели, и колхоз бы разогнать мечтали.

— А Вы, товарищ маршал, значит, против разгона колхозов?

— Я, господин президент, без ложной скромности — за великую Россию. А уж тут Сталин у Николая Второго выигрывает вчистую.

— И ваши люди думают о России? Вот этот ваш очень умный полковник — не вздумает отделиться от нас, автономию объявить? Вы же сами ему по этой вот смете загнали оборудования для производства и того, и сего.

— Мои люди давали присягу. А кроме того — я что-то сомневаюсь, чтобы человек, более пятнадцати лет носящий погоны вот так просто за один-два месяца в мирной стране расклеился. Это уже какая-то психодрама, для Толстого там или Достоевского, копаться в загадочной русской душе.

— Что же выходит: и большая литература кое на что годится, а, товарищ маршал?

— Не могу знать!

— Полно, не стоит обижаться, вам не идет. Итак, вы ручаетесь за своих людей?

— Не сомневайтесь — они выполнят приказ.

* * *

— Приказ получен, танцуем!

"Один" — про себя считает Василек, наводя ствол автомата на японское отделение у крыльца графского особняка. Доктор сейчас должен нейтрализовать охрану принцессы — обычным слабительным, не звери, чай. Радист на воротах, антенна над крышей, с антенны сигнал — на Базе вертушки отрываются от полос, скоро будут здесь!

"Сорок четыре" — считает Василек про себя. Японцы послушно кладут оружие. Колебания радиста понятны: никто не станет убивать людей, пусть и косоглазых, за просто так. Но зачем для выполнения приказа непременно убивать?

Вот они с командиром сейчас разоружат отделение Сил Самообороны, те уедут. Вертушки высадят батальон, батальон окопается, развернет зенитки. Черта с два нас потом отсюда выкорчуешь!

"Сто два"

С треском распахивается дверь, принцесса Пина выбегает на крыльцо, кричит:

— Как вы посмели устроить войну в моем городе?

И без раздумий вкладывает в командира весь рожок подаренного давеча калаша. Одной длинной, с непривычки вихляющей очередью. Японцы кидаются к сложенному было оружию; Василек наклоняется, не своими руками давит спуск — "Печенег" рокочет, клочья, ошметки красные...

— Стойте! Остановитесь! — следом за принцессой на то же многострадальное крыльцо выскакивает графиня Мьюи. Осматривается. Говорит негромко, но слышат ее почему-то все:

— Я думала, что хотя бы вы отличаетесь. Хотя бы вы — другие!

Василек и рад бы опустить пулемет, но тут японцы, расхватав оружие, вскидывают его к плечу — обе стороны нажимают на спуск, и добротная каменная кладка окружающих домов брызжет осколками.

* * *

— Осколки собрали?

— Собрали. Леш, проснулся?

— Ну... да.

— Чего кричал? Смотри, так дернулся, что стол опрокинул, все тарелки в хлам. В жаркий день плохо спать.

— Да-а... Сон плохой видел.

— Сон, говоришь?

— Ага, командир, сон. Надо бы кое-какие моменты в операции передумать. Или даже...

— Ну скажи уже.

— Нет. Это вслух против присяги пойти. Приказа не получали еще?

— Нет. Но ты не сомневайся, приказ придет.

* * *

— Придет к нам от принцессы сборщик налога или от этих, — староста вертит головой, отгоняет ладонями осу — есть ли разница? Эти хотя бы от дракона защитить могут.

— Не скажи, — возражает кузнец, придвигая поближе миску с грибами. — Они между собой, наверное, враждуют — страшно представить. Одно дело, что нас разорят... их работу видел? Ага, вот эти самые подковы твои. Нам так чисто не повторить, а многое даже и не понять. А второе дело — господа дерутся, а чубам-то трещать нашим!

Сидят староста и кузнец за тем самым столом под шелковицей, где дней десять назад ухитрился после сытного обеда задремать командир. Приезжал сегодня уполномоченный — на том же мышедаве, тем же трактом. Предложил в дело вступить. Обещал помощь магическую всесильную, защиту от засухи и рыцарских охот, что поля почем зря топчут.

На плетень полсела навалилось. Слушают, головами вертят. Все хорошо, а что-то нехорошо. Пойдешь так вот против обычая, ан Врата возьми да и закройся. Что тогда пришельцы делать будут? По какую сторону лета останется их могущество? И хвостом крутить уж поздно будет — как влезешь в заваруху.

* * *

Заваруха в самом разгаре. Бежит лейтенант Итами по развалинам Италики, есть у него приказ — обойти и прищучить русского пулеметчика в двух кварталах к северу.

Хлоп!

Летит Итами кувырком через голову. По правой ноге словно кто кувалдой влепил. Дергается лейтенант от боли, вскрикивает — и просыпается.

Никаких русских. Приснилось, привиделось. Видно, вспомнилась та группа, что в отеле, еще в Токио, по ту сторону Врат пыталась прорваться к гостям из Особого Района. Китайцев обошли, американцев отстрелили... Но против апостола Эмроя, считай — против живого бога — куда им! Разве что в памяти остались да в снах вот пугают.

Сержант за рулем — здоровяк Томита — опять пихает командира ногой:

— Просыпайся, к Италике подкатываем уже. Вон, ворота раскрывают.

* * *

Перед воротами восточной стены в оседающей пыли — только что прибывший широкий и приземистый военный автомобиль.

В проеме ворот человек; из автомобиля на светлом золоте детали не видны — черный силуэт, рисунок театра теней, неслышно поднимающий руку.

Автомобиль останавливается, мотор затихает, и привратника можно услышать:

— Хаюшки, самурай-джан! Знаешь, какой я получил приказ?

Лейтенант Итами выбирается из головной машины. Думает отстраненно: кто б ты ни был, у нас в третьей машине живой бог едет. Между тем привратник спускается, выходит из тени. Обычный камуфляж, бронежилет и разгрузка; наколенники и высокие прыжковые ботинки.

Ну и автомат Калашникова, конечно.

Сон в руку? Но он ведь на английском говорит? Или нет? Как я его понимаю? Почему нас не пропустили в арку, чтобы там просто положить? А наша живая богиня почуяла его? Почему еще не выскочила, топором не машет?

Он говорит на местном языке, спохватывается Итами. И мы — земляне — понимаем друг друга на чужом для обоих языке, и только одно знакомое слово применяем... и то неправильно.

— Как ты думаешь, самурай-джан...

— Самурай-сан, — машинально поправляет Итами.

— Да хоть самурай-тян! Ты тоже назовешь меня предателем, если я не хочу его выполнять?

(с) КоТ

23-25.06.2013

123

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓